Дмитрий Квоном
Физики до недавних пор всегда были в почете в нашей стране.
Фото предоставлено пресс-службой Физического института им. П.Н.Лебедева РАН
Патологическая любовь многих наших современников к всевозможным опросам, рейтингам и прочим радостям мира победившей демократии отражает все тот же имманентный идиотизм человека, даже на склоне лет надеющегося на чудо, могущее, пусть на мгновение, сделать его предметом интереса, хотя бы интернетовского табуна. Не избежало этой участи и научное сообщество, склонность которого к индексам цитируемости, импакт-факторам, индексам Хирша и прочим цифрам также находится на грани патологии.
В российской науке она носит еще и амбивалентный характер. Наряду с рьяными сторонниками рейтинговой статистики существуют еще более ретивые ее противники, на каждом углу твердящие, что в науке не может быть никаких статистических индикаторов, кроме интеллекта. Конечно же, прежде всего тех, из уст которых и несутся проклятия в адрес все профанирующей статистики. И все же иногда статистика высвечивает положение дел как ничто другое.
Возьмем, к примеру, индекс цитируемости работ всей российской науки за последние 50 лет. И что же мы там увидим? Что список работ советских и российских ученых, имеющих индекс цитируемости больше тысячи, насчитывает 20 статей. И все они – по физике. Этот статистический факт – яркое подтверждение в общем-то всем известной истины, что физика является единственной областью советской/российской науки, где она составляет настоящую конкуренцию мировой и занимает заметное место в мире даже сейчас.
Более того, в первое десятилетие XXI века состоялось ее второе пришествие, если не потрясшее, то сильно повлиявшее на дела современной физики. В частности, в физике конденсированного состояния, в которой автор этой заметки работает уже более тридцати лет, на его памяти было четыре бума (переход металл-изолятор в двумерии; так называемые «зудовские» осцилляции; графен и топологический изолятор), и все они непосредственно связаны с физиками, получившими образование в Советском Союзе и России, а в настоящее время работающими либо в России, либо на Западе. Каких-либо сравнимых с этим достижений «чисто» западных физиков в XXI веке автор не знает.
Отмеченный парадокс имеет простое объяснение и напрямую связан с тем, что долгий тоталитарный век СССР слегка отодвинул победу демократии на просторах России. Как шла к своему концу западная наука? Ее закат начался после Второй мировой войны, когда западные профессора, движимые победами научно-технической революции, превратили занятие наукой в своеобразный бизнес, в котором на первый план вышли не глубина знаний, не способность их критического анализа, а умение подать их и продать. Идеалом для профессоров стал лозунг: чем больше у тебя денег и чем больше у тебя студентов и аспирантов – тем ты круче и благополучнее со всеми вытекающими материальными и социальными благами.
В результате в западном университете нередко можно встретить профессора, имеющего полсотни студентов и аспирантов. А если у профессора два-три студента и аспиранта, тогда он – аутсайдер. Хотя это и есть норма настоящей научной педагогики, а не ее профанации. Результат не замедлил сказаться. Научный уровень западного физического сообщества пал столь низко, что оно чуть не проглотило с видимым энтузиазмом настоящую мистификацию с чудо-органическими полупроводниками.
Похожая ситуация возникла с графеном. Но тут по крайней мере с грамотной физикой все оказалось в порядке. И только потому, что в графеновой истории отчетливо виден след советской физики. Потому что именно «тоталитарно» устроенные школы Ландау и Капицы оказались самыми эффективными в вопросах селекции высококвалифицированных физиков в 80-е годы прошлого века, когда, на западе поток в физику малограмотных студентов и аспирантов начал превышать все критические пороги.
Одними из воспитанников указанных школ являются нынешние нобелевские лауреаты, прошедшие через учебу в знаменитом московском Физтехе, а затем практику не столь знаменитого, но известного всем наиболее квалифицированным физикам мира магнитного корпуса Института физики твердого тела РАН. Ученики оказались по-своему уникальны: они совместили в себе добротное образование советских физиков и повадки западных рекламных агентов. Надо сказать, когда старший из них работал в Союзе, за второе ему изрядно доставалось, и вряд ли его ожидала успешная карьера на просторах Страны Советов.
Но грянула вторая русская революция, и наши герои тут же ринулись искать счастья на Западе. И конечно же, преуспели, явив в себе уже отмеченное выше уникальное сочетание. Ведь на Запад рванула в начале 90-х целая армия блестящих советских физиков всех возрастов, но никто даже близко не походил на рекламного агента. А уровень западной физики оказался таков, что она не смогла составить реальную конкуренцию десанту постсоветской физики. Так мир оказался свидетелем парадоксальной победы тоталитаризма над демократией во вполне демократических условиях.
Однако демократия все же взяла свое, и уже многочисленные западные профессора начали с энтузиазмом завзятых коммивояжеров продавать графен как очередной инновационный фантом, обещая человечеству светлое электронное будущее, основанное, по существу, на саже. Хотя любому здравомыслящему физику и инженеру давно уже ясно, что никакой альтернативы кремнию с его окислом не было, нет и не будет.
Новосибирск
