Государство нужно создавать на основе чувства гармонии. Скульптор Жан Тэнгли. Мета-Гармония II, 1979. Выставка в цюрихском Кунстхаузе, 1982. Фонд Эммануила Гофмана, Базель
"Жан Тэнгли. Каталог выставки в Москве в 1990 году". Фонд Про Гельвеция, Цюрих
В апреле 2010 года в Институте философии Российской академии наук в Москве прошло заседание Московско-петербургского философского клуба (МПФК). Прежде надо заметить, что само создание подобной философской «фабрики мысли», скажем, 100 лет назад стало бы явлением общественной и интеллектуальной жизни страны. Сегодня общество обольщено другими авторитетами – экономисты, историки, психологи. Впрочем, кто сказал, что юрист, бизнесмен или политик не может философствовать?
Но тут возникает другой вопрос: а зачем вообще философии – или любой иной отрасли гуманитарного и естественно-научного знания (если, конечно, философию вообще можно назвать отраслью знания) – конкурировать за общественное внимание? Ну вот хотя бы для того, чтобы предложить еще один способ конструирования идеального государства – государство как произведение искусства. В дискуссии на заседании МПФК по этой теме, сокращенный вариант которой мы предлагаем вашему вниманию, участвовали:
Петр Давидович Баренбойм – адвокат, кандидат юридических наук, заведующий лабораторией конституционной экономики Института экономики переходного периода, член правления Международной ассоциации юристов; Георгий Генрихович Бернацкий – профессор Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов, доктор юридических наук; Ирина Павловна Голованова – старший юрист компании «Сквайр, Сандерс энд Демпси ЛЛС»; Абдусалам Абдулкеримович Гусейнов – академик, директор Института философии РАН, заведующий кафедрой этики философского факультета МГУ имени М.В.Ломоносова, доктор философских наук, профессор, член управляющего совета МПФК; Александр Владимирович Захаров – член управляющего совета МПФК, старший вице-президент Сбербанка России, кандидат экономических наук; Лев Олегович Иванов – заместитель заведующего лабораторией конституционной экономики Института экономики переходного периода, кандидат юридических наук; Сергей Юрьевич Кашкин – заведующий кафедрой права Европейского союза Московской государственной юридической академии имени О.Е.Кутафина, доктор юридических наук; Владимир Ильич Лафитский – заместитель директора Института законодательства и сравнительного правоведения при правительстве РФ, кандидат юридических наук; Алексей Алексеевич Ливеровский – декан юридического факультета Санкт-Петербургского университета экономики и финансов, профессор, доктор юридических наук; Вадим Михайлович Межуев – главный научный сотрудник Института философии РАН, доктор философских наук, профессор, член управляющего совета МПФК; Игорь Дмитриевич Осипов – профессор кафедры истории русской философии Санкт-Петербургского государственного университета, доктор философских наук; Игорь Святославович Филиппов – заместитель декана исторического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова, доктор исторических наук, профессор, член управляющего совета МПФК; Владимир Ильич Шевченко – заведующий сектором философских проблем политики ИФРАН, профессор, доктор философских наук; Игорь Григорьевич Яковенко – кандидат культурологических наук, доктор философских наук, член правления фонда «Институт развития», член Ассоциации политических экспертов и консультантов (АСПЭК), член Философского общества РАН.
Редакция «НГ-науки»
Там, где┘ эгоизм теряет мрачную окраску и уступает почему-либо место другим побуждениям, возникает новая историческая жизнь и государство приобретает характер творчески построенного здания, другими словами, оно становится произведением искусства.
Якоб Буркхардт, «Культура Италии в эпоху Возрождения»
Гусейнов: Государство как произведение искусства – тема неожиданная, необычная, в этом сила и слабость этой темы <┘>. Если говорить о «государстве как произведении искусства», что прежде всего должно иметься в виду? С одной стороны, эстетическое оформление государства, парадность, ритуальность, одним словом – все, что связано с дизайном пространства государства.
С другой стороны, то место, которое отведено культуре и искусству в государственных приоритетах. Этот аспект темы уходит своими корнями как раз в Ренессанс, во времена расцвета итальянских государств.
Но мне кажется, эту тему - государство как произведение искусства - можно понимать не только в том смысле, что государство, как и всякое иное явление, имеет свой эстетический аспект. И оно может быть осмыслено с эстетической точки зрения. Государство, на мой взгляд, может быть понято в качестве произведения искусства и в прямом значении - наподобие того, как мы понимаеми в прямом значении - государство как произведение искусства, как, скажем, роман Толстого "Война и мир" или опера Чайковского "Евгений Онегин". Такой подход может пролить некий новый свет на понимание государства <┘>.
Согласно Аристотелю, политика - это публичное пространство, которое создается общением свободных граждан, нацеленных на высшее благо. Его основной является справедливость как принципиально новый способ организации отношений между людьми в рамках этого пространства в отличие от того, как эти отношения задаются, скажем, социальной или экономической необходимостью, где обязательно должны быть иерархия, насилие и так далее.внутри которого люди и ведут разговоры, совершают поступки, которые имеют определенную нацеленность - на высшее благо. Потом появляется справедливость как принципиально новый способ организации отношений между людьми в рамках этого пространства в отличие от того, как эти отношения задаются, скажем, социальной необходимостью, где обязательно должны быть иерархия, насилие и так далее. Здесь принципиально другая ситуация, связанная с тем, что мы обобщаем в понятии справедливости ее назначение быть цементирующим основанием этого публичного пространства.
Почему же государство есть произведение искусства? Да просто потому, что государство - это то, что создают граждане в процессе своего общения, когда они общаются ради прекрасной цели, руководствуясь нормами справедливости. Это означает, что нет каких-то изначально данных канонов того, каким должно быть государство. Государство не является экземпляром какой-то серии, частным случаем неких общих схем. Оно есть изначальная, самодостаточная, прекрасная в себе, каждый раз индивидуальная реальность в том виде, в каком ее создают конкретные люди, которые стремятся к лучшей жизни. И при таком понимании государство, конечно, есть произведение искусства. Граждане в их совместной деятельности творят и создают свой общий дом, аналогично тому как отдельный художник создает произведения, воплощая в них свои идеальные устремленияиз такого подхода вытекает, что государство - это то, что создают граждане в процессе своего общения, когда они общаются ради прекрасной цели и в формах прекрасной деятельности. Это означает, что нет каких-то изначально данных канонов, что государство не является экземпляром какой-то серии, частным случаем какихто законов. Оно есть изначальная, прекрасная в себе реальность в том виде, в каком ее люди создают.
И при таком понимании государство, конечно, есть произведение искусства. Граждане в их совместной деятельности творят и создают то, что отдельный художник создает своим индивидуальным творчеством, когда он пишет роман, рисует картину и так далее.
Но здесь возникают вопросы: является ли наше государство, как оно представлено, союзом граждан и где эти граждане?
Баренбойм: Государство как произведение искусства, как тема и концепция вытекает из вопроса соотношения государства и культуры. Политологи, философы и тем более юристы, как мне кажется, привыкли несколько снисходительно относиться к идеям представителей художественной литературы и искусства, например, о природе того же государства.
Поэт Евгений Евтушенко написал: «Плохой вкус – это рычаг политики... Плохой вкус – это наша национальная проблема... Когда политика, ведущая себя, как путана, напяливает подвенечное платье, плохой вкус не делает ее девушкой... Употребление блатного лексикона, чтобы «стать ближе к народу», это плохой вкус... Считать войну до победного конца единственным выходом, даже если война бесконечна, – это плохой вкус... Да и сам наш парламент – это выставка вопиюще плохого вкуса некоторых избирателей... Считать, что спасение России лишь в устаревших системах, скомпрометированных историей, – в монархии, в капитализме, в тоталитарной версии социализма, не предлагая ничего нового, – – это плохой вкус». Строки из книги «Памятники не эмигрируют» (2005) заслуживают цитирования, хотя их автор, на мой взгляд, не может считаться мыслителем уровня Бродского, провозгласившего в своей нобелевской лекции необходимость развития эстетической концепции государственности в качестве противовеса современному государству.
Мандельштам в трех стихотворениях 1933 года («Мы живем, под собою не чуя страны...», «Квартира тиха, как бумага...» и, конечно, «Власть отвратительна, как руки брадобрея...») лучше выразил суть сталинской государственности, чем тысячи (в основном последующих томов) философских, исторических и юридических исследований. Именно о нем (сознательно) и Бродском (невольно) очень удачно сказал Евтушенко:
...Немыслим профессионал-пророк.
Бессмертны лишь герои-дилетанты,
Неловкие с эпохой дуэлянты,
Не знающие, как нажать курок. <┘>.
Николай Рерих, которого все знают как художника, а многие знают его и по другим каким-то увлечениям, в том числе по политической деятельности невероятного направления, оказался еще и теоретиком государствоведения, теоретиком государства как произведения искусства. Он продолжил мысль Буркхардта о приоритете культуры в государстве и мысль Достоевского о том, что красота спасет мир, оформив их в конкретные юридические формы.
Пакт Рериха есть набор идей, каким должно быть государство и каким должен быть путь к тому, чтобы государство стало произведением искусства. По Рериху, это такое государство, в котором доминантой является культура. Кажется, утопическая мысль, очень абстрактная, легко может быть оспорена с таких же абстрактных позиций. Но Рерих с этой наивной формулой покорил половину земного шара, то есть почти половину независимых государств того времени. Он не только добился от них поддержки этой идеи, но и подвиг их к подписанию конкретного юридического документа – Пакта Рериха, значимость которого до сих пор еще не осознана, а идеи не воплощены в жизнь. Завтра <15 апреля> будет как раз 75-летие, когда в кабинете Франклина Рузвельта в Овальном офисе в Белом доме 21 государство подписало Пакт Рериха.
В чем суть этого короткого документа? Рерих быстро убедился после Первой мировой войны, что ничего сделать нельзя с ростом уровня насилия и агрессии, который существует в мире. Поэтому он добивался обуздания военной силы, запрета для военных разрушать произведения культуры и науки, в том числе и университеты, которые оказывались под защитой Пакта Рериха. Он выдвинул простую и – я еще раз говорю – наивную мысль, чтобы запретить уничтожать произведения искусства в ходе войн. Был принят документ о приоритете культуры над военной необходимостью.
Советский Союз, надо сказать, приглашенный к участию в этом пакте, замалчивал его и не подписывал. Сразу после войны появилась Гаагская конвенция ООН, где идеи Пакта Рериха и сам пакт упоминаются в тексте конвенции, но его главная мысль была перевернута: военная необходимость была поставлена первой, а затем уже шла речь о защите культурных объектов.
В соответствии с этой конвенцией каждая страна должна представить список своих культурных объектов, которые после регистрации их в ООН подлежат защите в случае военных действий. И Советский Союз, и нынешняя Россия до настоящего времени не подали список своих культурных объектов в соответствии с этой конвенцией для защиты от войны <┘>.
Государство как произведение искусства – это то государство, в котором поощряется творчество; которое верит в идеалы.
Что касается Пакта Рериха, у нас среди юристов почти никто не знает о существовании этого документа. Поэтому мне кажется, что государство как произведение искусства – это государство, где ценятся идеи Пакта Рериха. <┘>
Межуев: Я сторонник не сакрализации государства, не его эстетизации, а его рационализации. Потому что эстетизация государства – это есть своеобразный вид его сакрализации.
Теория государства, которая была разработана Аристотелем и Платоном в какой-то степени (Платон просто больше преимущества отдавал не политикам, а философам), – это была теория для избранных. Это была теория свободного пространства, но только предназначенного для граждан, для эллинов, и то – не для всех, а для афинских эллинов. Эллины были свободнорожденными, а все остальные – варвары, и их судьба – быть рабами.
Только возникает вопрос: а кто их кормить будет? Кто будет заниматься производством? Кто будет заниматься созданием тех жизненных благ, без которых слишком много философией не позанимаешься? Здесь возникает другая проблема – государство должно определиться в отношении этих вопросов. Ну хорошо, оно будет вольным сообществом философов, художников и кого-то еще. Тогда непонятно, зачем нужна политика.
В Новое время государство, конечно, обрело иные функции. Оно стало синонимом уже не избранных, не полиса, а общества.
Если общество – это прежде всего сфера приватности, тогда спрашивается: каким здесь должно быть государство? Государство выступает действительно как некоторая машина, но никак не эстетическая конструкция. Это во времена Возрождения можно было так говорить, потому что Возрождение, конечно, было очень эстетизированное мировоззрение. В Новое время государство выступает как машина, которая принуждает частных собственников, людей, преследующих свой частный интерес, действовать так, чтобы они не перегрызли друг другу горло, – вот его главное назначение.
Государство здесь выступает не функцией произведения искусства, оно выступает функцией правового государства. Правовое государство – это и есть рационализация государства, есть правовой рационализм. Что там эстетически можно объяснить – я понятия не имею! <┘>
Правовое, рациональное государство патронирует не художника, а потребителя. Единственное, оно обязано обеспечить следующее. Все то, что создал художник как свободный творец, должно дойти до потребителя. Это и обеспечивает государство демократическое в отличие от недемократического государства, которое патронирует искусство. Буркхардт мог как угодно описывать деяния государства, но он не жил в Новое время. Он описывал не эпоху демократии правового государства, а жизнь отдельных княжеств и королевств итальянского периода Ренессанса.
Совершенно очевидно, что жить в XXI веке и идти по пути эстетизации и сакрализации государства, отбрасывая момент рационализации, это путь в никуда. А что такое рационализация – я повторяю еще раз: введение государства в правовое пространство, вот чего мы никак в России не можем достигнуть.
Яковенко: Безусловно, в государстве присутствует эстетическая составляющая. Иными словами, государство в глазах его подданных, в глазах его граждан выступает как эстетический феномен. Видимо, это связано с природой сакрального. Государство сакрально – нравится это Вадиму <Межуеву> или мне или не нравится, но такова реальность. А сакральное понимается как антитеза безобразного.
Но дело в том, что эстетическое субъективно, всякое суждение эстетическое есть суждение вкуса, а вкус – вещь субъективная. <┘> Можно говорить о государстве как об искусстве, выражающем дух общества. В этом отношении это искусство, но говорить о том, что государство объективно или универсально прекрасно, с моей точки зрения, сложно.
Я так полагаю, что сакрализация государства коренится в природе государства. Люди не могут относиться к государству только как к некоторому социальному или политическому институту. Это вещи довольно известные, и нет смысла об этом много говорить. Любое государство всегда будет себя эстетизировать. Оно всегда будет работать на ритуальные формы, на самопредставление, всегда будет самовыражать себя некоторым образом, который предполагает особое отношение к государству. И в этом отношении оно неотделимо от искусства. Только, я повторяю, это очень частное искусство, по частному поводу, которое адекватно конкретному данному обществу, данной локальной цивилизации и данной эпохе.
Ольга Соловьева 
