Игорь Лалаянц
Памела Андерсон и эволюция: согласно теории Ламарка, благоприобретенные признаки должны были бы наследоваться, коль скоро они способствуют выживанию и процветанию особей.
Фото c официального сайта актирсы
В Год Дарвина, начавшийся с 200-летия со дня его рождения и закончившийся полуторавековым юбилеем с момента выхода знаменитой его книги «Происхождение видов», как-то незаметно вклинилась еще одна памятная дата, о которой и не принято вспоминать в приличном обществе. Она также связана с выходом в свет книги Philisophic zoologique («Философия зоологии»), которая была 14 августа 1809 года представлена на заседании парижского Института наук и искусств бывшим ботаником Жаном-Батистом Ламарком, сделавшим себе имя за 30 лет до этого своим трехтомником по флоре Франции (1778). Коллеги называли Ламарка «французским Линнеем» за то, что в 1802 году тот предложил объединить ботанику и зоологию под одним названием «биология».
Почтенное собрание испытывало некоторое чувство афронта, поскольку коллега осмелился представить их вниманию свой объемный двухтомный труд Philisophic zoologique, что можно перевести также как «Познание зоологии» (ср.: натурфилософия – естествознание, природоведение). В первом томе в полторы тысячи страниц автор утверждал, что виды развивались в истории Земли крайне медленно, при этом усложняясь в своем строении. С этим никто не спорил, тем более что за 15 лет до этого Эразм Дарвин, дед Чарлза Дарвина, опубликовал свою поэму «Зоономия» (название которой можно перевести и как «Закон живого», и как «Классификация животных»).
Внове было заявление, согласно которому виды не были неизменными от сотворения мира! Ламарк писал, что изменения вызываются приспособлением к меняющимся условиям «арондисмента» (так в Париже называются городские округа), то есть окружающей среды. Какие механизмы лежат в основе последовательного изменения животных?
В начале ХIХ века никто еще не задумывался о наследовании признаков, поэтому естественно было предположение о неких движущих силах – «мотивах» (motifs), – что противоречило акту Творения. Говоря об этих самых внутренних силах, ученый употребил слово besoin – «необходимость», естественное бессознательное стремление к чему-то, – которое в 1914 году в английском переводе передали словом want, или «желание».
У Ламарка, как видим, ничего подобного не было. Его английский переводчик был явно под влиянием барона Кювье, который был ярым противником взглядов коллеги на постепенность развития живого на Земле. Именно барон в пику Ламарку употреблял слово desir с тем же значением «желание», чтобы «опорочить» и дискредитировать взгляды соперника о постепенном развитии. Не будем забывать, что Кювье с настойчивостью, достойной иного применения, отстаивал свою теорию катастроф, которые раз за разом приводили к вымиранию видов – естественно неизменных от их сотворения┘
Ламарк умер через двадцать лет после презентации своего труда, если не в полной безвестности, то в страшной нищете, в окружении сотен нераспроданных экземпляров своей «Зоофилософии». Его научное фиаско можно объяснить бонапартизмом тогдашней Франции, отрицавшей науки вообще и признававшей только военную. Недаром триумф Кювье, почетного члена Петербургской академии наук с 1802 года, пришелся на три последних года жизни барона, когда престарелый «катастрофист» особенно рьяно обрушивался на идею постепенности и долговременности развития видов. Не забудем также, что это были и годы торжества реставрации, когда императора вновь сменил король┘
У Ламарка было несколько защитников, и прежде всего знаменитый британский геолог Чарлз Лайель (1797–1875), член-корреспондент Петербургской АН, который в своих «Основах геологии» писал об эволюции земной коры, отрицая тем самым катастрофы Кювье. По другую сторону Ла-Манша взгляды французского ботаника, ставшего зоологом, вдохновляли немецкого эволюциониста Эрнста Геккеля (1834–1919), автора биогенетического закона и первого генеалогического древа типов животных.
Английский перевод «Философии зоологии» увидел свет, как уже говорилось, лишь в 1914 году, а почти за 30 лет до этого, на центральной лестнице лондонского Музея естественной истории, принц Уэльский, будущий король Георг V, торжественно открыл памятник сидящему в кресле Чарлзу Дарвину.
Историческая ирония заключается в том, что в науке сегодня мирно уживаются взгляды всех некогда непримиримых противников. Катастрофы Кювье подтвердились на примере неоднократных вымираний динозавров, происходивших в результате падения метеоритов, которые оставили после себя гигантские кратеры.
Идеи Ламарка вспоминали недавно в связи с открытием метильной эпигенетики, то есть «надгенной» модификации ДНК с помощью метильных групп – СНз. Эпигенетика названа так потому, что не вызывает изменений – мутаций – в последовательности вещества генов. Совсем недавно открыта также РНК-интерференция, которая наряду с присоединением метилов вносит активный вклад в «замалчивание», или сайленсинг, активности генов. В клетках женского организма метилирование и интерференция «выводят» из строя вторую половую хромосому Х («икс»), по отсутствию которой диагностируют гермафродитов!
В истории науки самые горячие дискуссии ведутся на фоне малого знания о предмете спора. Барон Кювье, как ему казалось, безоговорочно победил безродного Ламарка, но так ли это на самом деле. Вполне возможно, что именно по этому поводу наш великий Менделеев сказал, что «в республике науки все бароны».
