Рей Гаванов
Художница Анна Желудь. "Установка должна быть красивой". Рисунок вдохновлен посещением Аней химической лаборатории в НИФХИ имени Л.Я.Карпова.
Фото предоставлено Laboratoria Art&Science Space
В бывшей столовой Научно-исследовательского физико-химического института им. Л.Я. Карпова (знаменитая до недавних пор в узких научных кругах Карповка; впрочем, после самого большого за послевоенную историю пожара, уничтожившего одну из лабораторий Карповки на западе Москвы, институт стал известен и интересен вполне нейтральным по отношению к науке народным массам) уже около года работает Laboratoria Art&Science Space. Как утверждают некоторые арт-критики, чуть ли не единственная и уж точно самая продвинутая площадка в Москве, которая «задумана как пространство для установления нового типа взаимоотношений между искусством, наукой и обществом, перенаправления разных форм и видов творческой энергии».
В обществах, где наука выполняет роль – если это можно назвать «выполнением роли» – непонятного, инородного тела по отношению к промышленному и, шире, экономическому развитию, эту самую науку очень часто пытаются скрестить с другими, чуждыми ей принципиально, социальными практиками. Для пользы науки, конечно! Так, в России уже произошло почти официальное слияние науки и религии: в здании Президиума Российской академии наук, в присутствии президента РАН, уже звучали грозные инвективы в адрес атеизма; еще немного, и Высшая аттестационная комиссия начнет признавать, а следовательно, и лицензировать, ученые степени по теологии┘
Теперь вот художественные практики активно предлагают свое лоно для слияния с наукой. Конечно же, повторяю, ради пользы науки!
Laboratoria провела круглый стол на весьма интригующую тему – «Катализ творчества». Надо сказать, что искусствовед, директор и художественный руководитель Laboratoria Art&Science Space Дарья Пархоменко вынесла на обсуждение вопросы, прямо скажем, небанальные: Какова феноменология научного творчества? Под влиянием чего изменяются скорость и качество творческого процесса? Чем определяются условия творческого роста? Если есть воспитание чувств, то возможно ли воспитание творческих способностей? Взаимные критерии: насколько наука может оценить художественное творчество и наоборот? Чем ограничивается свобода творчества?
Согласитесь, что попытка даже просто приблизиться к полям вокруг каждого из этих вопросов, дорогого стоит. Правда, поля эти – сами по себе бескрайние. Единственный инструмент, позволяющий хоть как-то представить себе объект исследования (кстати, почему именно объект, а не субъект?) – метафорические игры в истину. Каталитические химические реакции, понятые в таком смысле, действительно красивая и плодоносная (плодовитая) метафора из этого инструментария.
«Своеобразный перенос логики и драматургии химической реакции на структуру творческого процесса. Его образность рассматривает ускорение или замедление эволюции художественной мысли в зависимости от наличия «катализатора». Выступает ли наука в качестве катализатора творчества? Провоцирует ли искусство научную мысль? Катализ в данной системе становится не только метафорой, но реальным методом воспроизводства идей или арт-объектов», – отметили организаторы круглого стола в пресс-релизе.
В общем-то, и в процессе обсуждения довольно быстро выпала в осадок здравая мысль: художники на науке могут только паразитировать. Причем высказана эта мысль была самими искусствоведами, специалистами по современному искусству. «Наука и искусство – две практики, основанные на творческом опыте, – отметил Георгий Никич, искусствовед, куратор Московского международного форума. – Платформа взаимодействия между ними – довольно искусственная, слабая».
Но, странным образом, почему-то большинство участников круглого стола были абсолютно уверены в необходимости сближения этих двух сфер творчества – науки и искусства. Вопрос – зачем, какая польза от этого сближения науке? Тут, конечно, не обошлось без ссылок на Леонардо да Винчи как пример гармоничного «сожительства» и взаимооплодотворения в одном мозгу научного и художественного творчества. (Хорошо еще, не вспомнили про скрипку Эйнштейна.)
Впрочем, интересный пример припомнил Георгий Никич. «Технология пластификации трупов, разработанная Гюнтером фон Хагенсом, – пример переноса научного достижения в сферу искусства, – считает Никич. – Его творческое озарение состояло в том, что он вдруг понял, что может стать знаменитым, презентовав свое научное достижение в форме художественной, со всеми оговорками <что пластифицированные трупы можно рассматривать как произведения искусства. – Р.Г.> ».
Похоже на правду. Ученый может перенести свои потенции в художественное произведение. Художник свой творческий метод в науку – нет. Родоначальника русского авангарда Владимира Татлина как-то спросили: «А будет ваш махолет (летатлин) летать?» «Какое мне до этого дело! – воскликнул в ярости Татлин. – Есть инженеры, пусть они об этом и думают!» То же самое – в писательском творчестве: очень много ученых, ставших хорошими и даже гениальными писателями. Наоборот – нет примеров. Последняя попытка в этом роде, возможно, была совершена великим Гёте; но и его художественной логике – «...по странному стечению обстоятельств учение о цвете оказалось вовлеченным в царство математики» – оказалось не под силу противостоять научной логике Ньютона в споре о природе цвета.
Так что же может служить катализатором (желательно – универсальным) в научном и художественном творчестве? Любовь Стрельникова, главный редактор журнала «Химия и жизнь», вице-президент НП «Содействие химическому и экологическому образованию», отвечая на этот вопрос, вспомнила пример из научного фольклора: «Что нужно математику? – Мел, доска и лысая башка».
А вот выдающийся российский ученый академик Валерий Шумаков, например, обожал дешевенькие детективы в мягких обложках – тоже катализ научно-инженерного творчества с помощью художественного произведения.
