Прокрустова премия

Самая престижная Нобелевская номинация – по физике – вызвала у ученых много вопросов и возражений. На снимке – один из лауретов 2008 года Йоитиро Намбу.
Фото Reuters

В последние годы скандалы вокруг очередных решений Нобелевского комитета стали настолько обычными, что мы бы удивились, если бы их не было и на этот раз. Однако до сих пор Нобелевская неделя сопровождалась не более чем одним скандалом. На этот же раз ученых обидели все три набора новых лауреатов высшей награды мира.

Биологи, например, не поняли, почему, награждая за открытие вируса ВИЧ Франсуазу Барре-Синусси и Люка Монтанье, шведы напрочь забыли о Роберте Галло, вирусологе из Университета Мериленда, который открыл этот вирус практически одновременно с французами, а потом долго спорил с ними о приоритете и, главное, о патенте на ВИЧ-тест крови. В конце концов Рональд Рейган и Жак Ширак прекратили этот спор, объявив соперников соавторами открытия и поделив патентные выплаты пополам между обеими странами. Сейчас получается, что шведская премия вновь их разделила.

Посыпалось огромное количество возражений, и Нобелевский комитет, который обычно не комментирует подобные возражения, в данном случае решил объясниться. Секретарь Нобелевского комитета по физиологии или медицине Ханс Йорнвал объяснил, что эксперты в первую очередь смотрят на то, кто первым открыл вирус, а уж кто там какой вклад внес и как они потом делили между собой приоритеты, это их не касается. «Мы не судьи, мы эксперты», – заявил он.

Согласитесь, это похоже на отговорку, тем более что и сам Нобелевский комитет не раз присуждал премию людям, которые были вовсе не первооткрывателями. История всегда сложна, и все открытия основаны на предыдущих работах, поэтому бывает очень трудно ткнуть пальцем в то звено, с которого действительно все начиналось.

Но уже следующая, самая престижная Нобелевская премия – по физике – вызвала у ученых те же вопросы и возражения. Макото Кобаяши и Тошихидэ Маскава получили половину премии за свои работы по нарушениям симметрии в мире элементарных частиц. Все прекрасно осознают, что это работы нобелевского уровня, но не все понимают, почему награждены только эти двое. Академик Валерий Рубаков, главный научный сотрудник Института ядерных исследований РАН, считает, что шведы «забыли» еще двоих – его коллегу академика Альберта Тавхелидзе и итальянского теоретика Николу Кабиббо, которые в то же время и с тем же успехом решали те же задачи и которые с тем же правом могли претендовать на свою долю премии.

Что до Тавхелидзе, то он далеко не первый из наших ученых, о ком «забыли», нам не привыкать. Кстати, не вспомнили о нем и в Европе, когда обрушились на Нобелевский комитет за Кабиббо. Шум был великий, его подняли в Италии, а потом подхватили в Европейском центре ядерных исследований (ЦЕРН), в США, заявляя, что вклад Кабиббо был ничуть не меньше вклада Кобаяши и Маскавы. Тем более что матрица, созданная теоретиками и показавшая, что существует не три, а шесть видов кварков, сегодня известна в физике под названием «матрица Кабиббо–Кобаяши–Маскава» (СКМ).

Вспомнили еще одного несправедливо обойденного физика – Джеффри Голдстоуна из Массачусетского технологического института, который, как утверждают, внес большой вклад в развитие работы, автор которой, Йоитиро Намбу, получил первую половину физического нобеля-2008. Есть даже частица, носящая их имена, – бозон Намбу–Голдстоуна.

Есть одно очень недурное объяснение корням этих скандалов. По завещанию Нобеля, лауреатов в одной номинации не может быть более трех. И если, скажем, над одним открытием работали четыре человека или пять, то «лишние» отсекаются. Как на знаменитом прокрустовом ложе. Нобель, как говорится, не резиновый.

Ситуация драматизируется еще и тем, что важных открытий в науке делается много, а Нобелевская премия одна, так что часто приходится совмещать – часть премии дать за одну работу, часть – за другую. Поэтому максимальное количество избранных претендентов часто сокращается до двух, а то и до одного. Вот и получается, что матрицу написали Кабиббо, Кобаяши и Маскава, а премию дали только двум последним; бозон открыли Голдстоун и Намбу, а премию дали Намбу. «Муму» написал Тургенев, а памятник ставят Гоголю!

Можно было бы посоветовать Нобелевскому комитету, который никогда никаким советам не следует, а действует исключительно по собственному разумению и по законам, прописанным в завещании Нобеля, все-таки по возможности придерживаться правила «одна работа – одна премия». Тогда, может, и прокрустово ложе премии несколько подраздвинется, и несколько поубавится на эту тему скандалов. Но, похоже, и это помогает далеко не всегда.

Так, третья премия – по химии – была посвящена исключительно одной теме – светящимся белкам GFP. Тема, вполне достойная того, чтобы быть отмеченной Нобелем, – нынешние лауреаты дали науке незаменимый и очень эффективный способ увидеть то, что раньше было невидимым. Например, как растут нервные клетки в мозгу или как размножаются клетки раковой опухоли. Словно бы опровергая недавние слова Ханса Йорнвала, эксперты назвали троих, вовлеченных в эту работу, один из которых открыл белок, другой, четверть века спустя, придумал способ сделать этот белок маркером, третий, чуть погодя, превратил одноцветное свечение белка в целую белковую радугу.

Собственно, скандалов и возмущений по поводу этой премии не было – было лишь сожаление по поводу того, что остались неотмеченными как минимум двое ученых, без которых метод GFP в его нынешнем виде трудно себе представить. Присутствие одного из них в нобелевском триумвирате – имеется в виду Дуглас Прэшер из Океанографического института в Вудсхоле (США) – было для многих настолько очевидным, что некоторые СМИ по ошибке вставили его в число награжденных, ведь это он первым клонировал белок GFP, он первым осознал, насколько важно использовать этот белок в качестве маркера.

Попал под меч Прокруста и наш соотечественник – член-корреспондент РАН, заведующий лабораторией молекулярных технологий для биологии и медицины Института биоорганической химии РАН Сергей Лукьянов. Он сделал белковую радугу полной, добавив недостающий ей красный цвет, и доказал, что GFP живут не только в медузах, но также в кораллах и во многих других морских организмах.

Эти пятеро по праву считаются создателями метода. Но что тут поделаешь – Нобелевская премия действительно не резиновая. И чем руководствовались ее эксперты при выборе троих из пяти – неизвестно.

Возможно, работали здесь и политические соображения – только шведы почувствовали, что США дают слабину, так тут же и «отсекли» двух американцев – Гало из медицинской премии и Кабиббо из физической. Однако химическая премия была полностью отдана США, так что эта версия не работает и соображения нобелевских экспертов остаются полностью непонятными. Тайна сия велика есть, и охраняется она почище атомных секретов.

Впрочем, любое тайное когда-нибудь становится явным, особенно при сегодняшних возможностях. Мы уж не говорим о том, что лауреаты химической премии были угаданы заранее – наверное, они действительно были просто угаданы, хотя такое случается очень редко.

Но вот с литературной премией случилась явная утечка, которая очень взволновала членов Нобелевского комитета. Представители известной британской букмекерской фирмы «Лэдброукс» заявили, что буквально за несколько дней до объявления лауреата появилось так много ставок на Ле Клезио, что выдачи по ним упали с 15/1 до 2/1. Это было настолько необычно, что «Лэдброукс» прекратил принимать ставки. Нобелевский комитет обещает в этом деле тщательно разобраться.