1 января 2007 года официально стартовала Седьмая Рамочная программа Европейского союза по научным исследованиям и технологическому развитию (2007–2013). В предыдущей – Шестой РП Россия была самой успешной из третьих стран как по числу принявших участие в программе ученых и исследователей, так и по объемам финансирования, полученного от Европейской комиссии. Об особенностях нынешней, Седьмой, РП в беседе с корреспондентом «НГ» рассказывает Ричард Бургер, советник по науке Представительства Европейской комиссии в России.
– Господин Бургер, бюджет 7-й Рамочной программы (РП) на 2007–2013 годы – 54 миллиардов евро. Но, помимо возросшего в три раза финансирования, имеются ли какие-то принципиальные нынешней программы от ее предшественницы – в идеологии, если можно так сказать?
– Во многом 7-я РП – гладкое продолжение предыдущей, 6-й Рамочной программы. Фоном 6-й РП явилась идея о создании так называемого европейского научного пространства. Это научное пространство, которое в начальной своей фазе уже существует, должно быть частью общего европейского экономического рынка.
Еще на стадии разработки 6-й РП, примерно в 2000-м году, стало понятно, что во многом страны – члены ЕС преследуют свою собственную, национальную политику в области научных исследований и технологического развития. И это продолжается до сих пор, поскольку научная политика находится в первую очередь в компетенции самих стран – членов ЕС, и в этом нет ничего плохого. Но для того чтобы действительно построить ту интеллектуальную базу, которая является одной из главных составляющих современной экономики, надо построить общее пространство и в сфере науки и технологического развития. По своей концепции, 6-я РП задумывалась именно как главный инструмент построения общего европейского научного пространства на панъевропейском уровне.
Конечно, такую задачу не решишь за один-два года. И в этом смысле 7-я РП – логическое продолжение предыдущей программы. При этом подход к международному сотрудничеству и к участию исследовательских организаций из стран, не входящих в ЕС, распространяется практически на всю Рамочную программу. Лично я очень надеюсь на еще более активное участие в Седьмой Рамочной программе именно российских партнеров.
Кроме того, в отличие от 6-й РП в 7-й Рамочной программе имеется одно очень важное нововведение – создание Европейского научного совета (European Research Council).
– Каковы основные функции этого совета?
– В рамках 7-й РП бюджет European Research Council составляет 7,5 миллиарда евро. Он призван поддерживать фундаментальные исследования на панъевропейском уровне. Впрочем, мы предпочитаем говорить не столько о фундаментальных исследованиях в традиционном смысле, сколько о так называемых frontier research, прорывных, первопроходческих исследованиях. Они необязательно сразу приносят коммерциализируемый результат, но они могут служить основой для новых и потенциально перспективных исследований и технологий в будущем.
Сам факт существования Европейского научного совета – это принципиально важно нововведение. Но, кроме этого, это – институциональное выражение нашего понимания, что возможные новые направления в сфере научных исследований просто непредсказуемы. Мы не знаем, что будет завтра. Управлять наукой сверху вниз – в определенной степени это возможно. Но во многом это непредсказуемо. Это – характер, суть науки.
До сих пор у нас, в объединенной Европе, не было настоящей конкуренции в плане фундаментальных, прорывных исследований. До настоящего момента фундаментальные исследования финансировались в основном на национальном уровне. Смысл 7-й РП – сделать что-то в дополнение к тому, что делается на национальных уровнях. Все инициативы, которые будут поддержаны в рамках РП, будут иметь транснациональный характер. В любом проекте должны участвовать более одной, а чаще даже более трех разных стран – участниц ЕС...
Тут надо отметить одно очень важное обстоятельство.
Финансовая поддержка, которая выделяется на реализацию того или иного проекта, покрывает в среднем от 50 до 80% от общей стоимости проекта. И лишь в некоторых случаях – 75%. Это зависит от юридического статуса участника: если участник – коммерческая организация, то он может претендовать только на 50% финансирования; если общественная организация – может получить до 75% финансирования. В свою очередь, национальные правительства выделяют софинансирование своим участникам. Понятно, что они бы не стали этого делать, если бы не были убеждены в эффективности этой программы.
– Позвольте, я процитирую небольшой отрывок из одного вашего выступления. Вы пишете: «┘создается Единое европейское научно-исследовательское пространство, которое призвано сформировать общеевропейский рынок идей, знаний, исследований, инноваций. Решить такую задачу непросто, так как в большинстве европейских стран, да и во всем мире, одним из ключевых участников экономического процесса является малый и средний бизнес. По своей природе этот бизнес ориентирован в основном на небольшие местные и национальные рынки. Мотивировать его к выходу на большой общеевропейский рынок, конечно, непросто».
Но в России-то как раз научные исследования – это прежде всего государственные инвестиции, бюджетно-ориентированные программы. Собственные НИОКР ведут только очень крупные, прежде всего нефте- и газодобывающие, компании. Инновационная активность российской экономики крайне низка. Тем более это относится к малому и среднему бизнесу, ее практически нет. Как вы собираетесь это стыковать с целями и задачами 7-й РП?
– Я бы поставил вопрос сотрудничества ЕС и России в рамках 7-й РП вне зависимости от активности малых и средних российских предприятий в этой программе.
Действительно, участие российских малых и средних предприятий (МСП) в рамочной программе относительно невелико. Не в последнюю очередь из-за того, что научно-исследовательский потенциал в России сосредоточен в других сферах – в НИИ, в академических организациях.
Вопрос ваш интересен тем, что проблема участия малых и средних предприятий в рамочной программе стоит и перед Европейским союзом. В 7-й РП есть специальная подпрограмма для МСП. Одна из наиболее острых проблем – сблизить, свести малые и средние предприятия с другими игроками в этом инновационном и научно-исследовательском процессе: с университетами, с исследовательскими подразделениями крупных компаний.
– Мне попалась очень интересная статистика, относящаяся, правда, к 2003 году. Евросоюз вложил в исследования и разработки 1,93% своего валового внутреннего продукта. В США эта цифра составила 2,59%, а в Японии – 3,15%. Это существенное отставание, на ваш взгляд, не связано ли с очень сильной европейской традицией бюрократии, оформления заявок, прохождения через грантовое сито?
– Я не думаю, что это связано с европейским бюрократизмом. Скорее это зависит от других факторов.
Во-первых, сравнивать ЕС с США или Японией (что мы и сами делаем) не совсем правильно. Европейский союз не является единым государством. По многим ключевым вопросам экономической и промышленной политики европейские комиссии не обладают теми же компетенциями, которыми обладают правительства стран – членов ЕС или правительства США и Японии. Мы можем принимать во многом только какие-то поощрительные меры. Как, например, сама рамочная программа: она и является по своей сути поощрительной мерой в дополнение к тому, что делают страны – члены ЕС.
Во-вторых, надо учитывать определенную академическую традицию, которая сложилась в Европе и которая во многом воспроизведена и в России. Пока в Европе постоянная связь между наукой и сферой бизнеса менее развита, чем в тех же самых США.
– На мой взгляд, очень важно, что в 7-й РП создается Европейский научный совет с таким внушительным бюджетом, который будет пытаться эффективно распределять деньги именно на прорывные исследования. Но не боитесь ли вы, что сотрудничество с Россией будет в основном канализировано именно в фундаментные исследования?
– Нет, мы этого не опасаемся. И вот по каким причинам. Надо иметь в виду, что все проекты, которые будут финансироваться, выполняются определенными научными командами. Состав этих команд определяется исключительно научным руководителем. Включить или нет исследователей из так называемых третьих стран, в данном случае из России, – это вопрос исключительно его компетенции. На этот процесс не могут повлиять ни Европейская комиссия, ни правительства других стран.
Я ожидаю, что участие исследователей из третьих стран в этих автономно работающих научных командах будет не очень велико. В большинстве своем команды, которые будут создаваться для выполнения тех или иных проектов под эгидой Европейского научного совета, будут образовываться на базе уже существующих коллективов в лабораториях, в университетах. Принятие дополнительных исследователей из третьих стран, особенно на начальном этапе, скорее всего будет исключением, чем правилом. Но как бы ни развивались подобные обмены, мы будем их только приветствовать.
Анастасия Башкатова 
