Россия и ее человеческий капитал

Человеческий капитал – сложение не только умов. Иногда – чувств и целей.
Фото Ридус

Хотя идея человеческого капитала не нова, сам этот термин возник не очень давно – в конце 1950-х – начале 1960-х годов прошлого века. Именно тогда c легкой руки экономистов Чикагского и Колумбийского университетов – Теодора Шульца, Гэри Беккера и Джейкоба Минцера – на свет появилась теория человеческого капитала. Под этим определением они предложили понимать запас знаний, навыков, умений, способностей, которые есть у каждого человека и которые каждый из нас может использовать как в потребительских, так и в производственных целях.

Но что, собственно, скрывается за этим понятием?

А то, что этот капитал – человеческий, то есть воплощенный в личности своего обладателя. Но в то же время – это самый настоящий капитал. Потому что является источником – либо потенциальных доходов, либо будущих удовлетворений потребностей людей. А чаще всего он дает и то и другое вместе.

В этом смысле человеческий капитал – не метафора, а строгий термин современной экономической теории. Как и любые другие инвестиции, вложения в него предполагают, что человек жертвует чем-то меньшим сегодня – ради того, чтобы получить что-то большее завтра. Естественно, что так он будет поступать лишь в том случае, если надеется, что его вложения окупятся и вернутся к нему с отдачей.

Особенность человеческого капитала в том, что он неотделим от самого человека. Это свойство имеет множество теоретических и практических следствий. Если здание или станок можно купить, а можно и сдать в аренду, то человеческий капитал в нерабовладельческих обществах не является предметом купли-продажи – его можно только «арендовать», заключив договор о найме. В этом смысле рынок труда можно описывать как ярмарку арендных сделок с человеческим капиталом. Во всем остальном человеческий капитал подобен физическому. Он так же является средством длительного пользования с ограниченным сроком действия, так же подвержен физическому и моральному износу, для его поддержания тоже требуются средства на «ремонт», обновление и т.д.

Список инвестиций в человеческий капитал включает затраты на образование, производственную подготовку, охрану здоровья, миграцию, поиск информации на рынке труда. Но в более узком, практическом смысле, когда о человеческом капитале говорят без всяких уточнений, под этим чаще всего понимают затраты на образование и производственную подготовку. Потому что именно они являются специализированными видами деятельности, направленными на формирование наших знаний, навыков и умений.

Доходы от человеческого капитала весьма разнообразны. Они могут принимать как денежную, так и неденежную форму. Их можно отнести по времени в будущее или получать прямо сейчас. Их может получать сам носитель человеческого капитала или же другие лица, а также общество в целом.

Логику расчета дохода и, соответственно, эффективности этого капитала можно показать на самом распространенном виде денежных выгод от вложений в человека. Это – денежный выигрыш от более высокого образования. Представим себе двух человек: одного – с высшим, а другого – со средним образованием. Если мы сравним их пожизненные заработки, то разность в этих суммах и будет представлять собой доход, который обеспечивает высшее образование. Это то, что человек не получил бы, если бы он не пошел учиться в вуз.

Когда же мы смотрим на другую сторону проблемы – на затраты, связанные с инвестированием в человеческий капитал, то здесь важно иметь в виду, что в них включаются не только прямые расходы (на учебники, плату за обучение и т.д.), но также и потерянные или упущенные заработки. Это та зарплата, которую человек мог бы получить, если бы не стал студентом, а сразу пошел бы на рынок труда. Такие затраты составляют главную долю совокупных расходов на человеческий капитал. Но грубое сравнение затрат и выгод на вложение в образование было бы некорректным, потому что они относятся к разным моментам времени. Поэтому, опустив сложные объяснения, скажу лишь, что наиболее популярным показателем, измеряющим эффективность вложений в человеческий капитал, является «внутренняя норма отдачи». Она говорит нам о том, на сколько процентов увеличится заработок человека при увеличении продолжительности его образования на один год. А если заработки отражают производительность, то таким образом мы можем видеть, что происходит при увеличении продолжительности образования на один год также и с ней.

Спрос и предложение: кто кого рождает?

В пореформенное время человеческий капитал России пережил глубокую и масштабную трансформацию. Пути этой трансформации были непростыми. Неоднозначными оказались и ее результаты. Возможно, главный вопрос, возникающий в этом контексте, – соотношение между спросом и предложением высококвалифицированных работников, то есть тех, кто много инвестировал в свой человеческий капитал и обладает его значительными запасами. Если спрос превышает предложение, то рабочие места, требующие высокой квалификации, начинают заполняться рабочей силой с небольшими объемами человеческого капитала, недостаточно подготовленной к выполнению сложного труда. Если предложение превышает спрос, то рабочая сила с большими объемами человеческого капитала начинает оседать на рабочих местах, не требующих высокой квалификации, где ее знания и профессиональные компетенции оказываются невостребованными. В обоих случаях общество несет серьезные экономические – и не только – потери, в обоих случаях возникающие дисбалансы негативно влияют на уровень и темпы роста производительности труда.

Вопрос о соотношении спроса и предложения высококвалифицированного труда в современной экономике России остается открытым. В значительной мере это объясняется асимметрией при его изучении. Анализу предложения дипломированной рабочей силы посвящено много работ. Данные по этой проблеме доступны, и реконструировать с их помощью динамику предложения достаточно просто. Намного хуже обстоит дело с данными, с помощью которых можно реконструировать динамику спроса. Их практически нет. Такая «скособоченность» далеко не безобидна. Велик риск, что выводы для экономической и образовательной политики, формулируемые на основе такого одностороннего подхода, могут оказываться неверными или даже вредными.

Попробуем же преодолеть эту односторонность, а затем заглянуть в будущее. Иначе говоря, попытаемся представить наиболее вероятные пути дальнейшей эволюции спроса и предложения высококвалифицированной рабочей силы в российской экономике. Но сначала несколько слов о том, что мы будем понимать под «высококвалифицированной рабочей силой». В рамках Международной стандартной классификации образования (МСКО) выделяется несколько основных уровней образования – первичное, вторичное и третичное. Самое высокое, третичное, бывает двух типов – А и B. В российских условиях третичному образованию типа A соответствует высшее образование (в вузах), а третичному образованию типа B – среднее профессиональное образование (в техникумах). Тех, у кого есть дипломы вузов или техникумов, мы и будем считать высококвалифицированными работниками. Конечно, само по себе наличие у такой рабочей силы высокого формального образования еще не гарантирует ее действительно высокого качества. Но это уже отдельная тема.

Динамику предложения высококвалифицированных работников можно рассматривать с двух точек зрения: во-первых, через призму «запасов» (то есть изменений в образовательной структуре рабочей силы, уже присутствующей на рынке труда); во-вторых, через призму «потоков» (то есть изменений в распределении будущей рабочей силы, проходящей сейчас обучение в разных учебных заведениях). Анализ «запасов» дает представление о предложении человеческого капитала на рынке труда в настоящее время. А вот анализ «потоков» исследует его ожидаемое предложение в обозримом будущем

Количественно мы можем судить о запасах человеческого капитала, во-первых, по доле работников, имеющих образование разного уровня и, во-вторых, исходя из среднего числа накопленных лет обучения. Начнем с первого из этих показателей. В таблице 1 представлены данные переписей населения 1989, 2002 и 2010 годов о распределении лиц в возрасте 15 лет и старше по уровням полученного образования. Из них следует, что в пореформенный период российская экономика продолжала активно подпитываться людьми со все более высокой формальной подготовкой. Динамика изменений в 1989–2002 годы показывает, что удельный вес работников, имеющих третичное образование (напомним: это вузы плюс техникумы), увеличивался примерно на 2% в год. Столь высокие темпы роста достаточно неожиданны для экономики, лишь недавно начавшей восстанавливаться после тяжелейшего переходного кризиса.

Но дальше – больше! К концу нулевых годов уже почти три четверти российских работников были обладателями третичного образования. В то же время доля малообразованных работников (с основным общим образованием, начальным и ниже) упала до менее чем 6%. Фактически можно говорить о почти полном исчезновении из российской экономики работников с образованием не более обязательных девяти классов. В результате мы уже имеем дефицит неквалифицированной рабочей силы, который со временем может становиться только острее. Ее придется либо в еще больших масштабах импортировать из-за рубежа, все активнее привлекая мигрантов, либо резко повышать оплату за подобный труд, делая его привлекательным для лиц со сравнительно высоким образованием.

Борьба полов за дипломы

Образовательную структуру российской рабочей силы отличает явная гендерная асимметрия. По доле обладателей высшего образования мужчины сильно отстают от женщин (см. табл. 2).

Так, мы видим, что к 2010 году женщины выступали безусловными лидерами по охвату высшим образованием. В относительном выражении обладателей вузовских дипломов среди работающих женщин насчитывалось почти на 30% больше, чем среди мужчин. Эта резко выраженная асимметрия – явление достаточно новое, не существовавшее в дореформенный период. При этом женщинам удалось сохранить превосходство над мужчинами и по охвату средним профессиональным образованием, которым они обладали уже в советскую эпоху. В 2010 году обладателей (вернее, обладательниц) таких дипломов насчитывалось среди них заметно больше, чем среди мужчин.

Среди прочего столь значительный гендерный разрыв свидетельствует о несостоятельности популярного тезиса, объясняющего взрывной рост спроса на вузовское образование со стороны молодежи мотивами уклонения от воинской службы. Несложные расчеты позволяют оценить примерный вклад фактора «призыва» в динамику численности студентов вузов. Назовем уклонистами тех, кто, если бы не угроза призыва, отказался бы поступать в вуз и не стал бы получать высшего образования. Насколько велика их доля в общей численности студентов вузов? Наши условные расчеты показали, что она очень невелика и не превышает 8%. Причем и эта оценка скорее всего завышена. Если сделать дополнительные поправки, то тогда чистый «эффект призыва» можно будет оценить максимум в 2–3% от общей численности студентов вузов.

Ну и, наконец, не менее важный индикатор – среднее число накопленных лет образования в расчете на одного человека. В России источником таких регулярных оценок служит Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ). По этим данным, сейчас средняя фактическая продолжительность обучения для взрослого населения России (в возрасте от 15 до 64 лет) составляет 12,7 года (см. табл. 3). Для занятого населения она еще больше – 13 лет. По этому показателю женщины заметно, почти на целый год, опережают мужчин. Это можно рассматривать как еще одно свидетельство их большей предрасположенности к инвестированию в человеческий капитал.

А как все выглядит в межстрановой перспективе? В свете международных сравнений имеющиеся в России запасы человеческого капитала выглядят весьма внушительно. Так, в 2005 году Россия занимала по этому показателю одно из самых высоких мест в мире.

Исходя из того, что мы знаем об изменениях в образовательной структуре российского населения, мы можем прогнозировать, что к середине столетия отечественная рабочая сила будет как минимум на две трети состоять из обладателей вузовских дипломов. Реализация подобного сценария станет серьезным вызовом и для российской экономики, и для сложившейся институциональной системы. Помешать этому может только сверхактивный приток малообразованной рабочей силы из-за рубежа, но и он вряд ли будет способен сильно уменьшить долю высокообразованных граждан.

Учиться никому не поздно

Стремительный рост охвата молодежи третичным (прежде всего – высшим) образованием – феномен, наблюдавшийся в последние десятилетия практически во всем мире. Россия здесь не исключение. Этот рост был настолько бурным, что как в развитых, так и в развивающихся странах рано или поздно возникали серьезные опасения, не превосходит ли он возможности и потребности экономики. Однако, как и в большинстве других стран, в России наличие высокого образования резко снижает риск попадания в ряды «лишних людей». В российских условиях по мере повышения уровня образования работников безработица снижается практически монотонно. Так, среди лиц с высшим образованием она оказывается примерно вдвое ниже, чем в среднем по стране. Напротив, среди лиц с основным и начальным общим образованием она в 2–2,5 раза превышает среднероссийский показатель.

По доле длительно безработных обладатели высокого образования также сильно отстают от других групп. Если среди безработных с высшим образованием в 2008 году больше года искали работу 30%, то среди безработных со средним образованием и ниже – 40–60%. Наконец, по мере повышения уровня образования резко снижается доля отчаявшихся, прекративших поиск на рынке труда из-за невозможности найти работу: у обладателей вузовских дипломов она не достигает даже 0,5%, а у тех, кто не пошел дальше начальной школы, приближается к 7%. Отсюда следует, что самые тяжелые, застойные формы незанятости чаще всего характерны для лиц с низким образованием, а высокое образование обеспечивает по отношению к ним практически полный иммунитет.

Эти и другие измерения говорят нам: ничто не свидетельствует о начавшемся выдавливании выпускников вузов из занятости в безработицу; скорее можно говорить об обратном процессе – об их втягивании из безработицы в занятость. Ведь если мы сравним нынешнюю ситуацию с ситуацией в первой половине 1990-х годов, то окажется, что шансы на получение работы у людей с высоким образованием по сравнению с людьми с низким образованием за это время не только не ухудшились, а, напротив, значительно улучшились.

На это можно возразить, что приведенные оценки относятся ко всем работникам независимо от возраста, а процесс постепенного вытеснения в безработицу мог быть сфокусирован исключительно на недавних выпускниках вузов и техникумов, вступивших на рынок труда в самое последнее время. Иными словами, ситуация для старших поколений дипломированной рабочей силы могла не измениться, но для младших резко ухудшиться. Однако и это предположение не находит фактического подтверждения. Не только опытные, но и молодые работники, лишь недавно окончившие вузы и техникумы, продолжают пользоваться устойчиво высоким спросом, что подтверждает резкое повышение их шансов – как абсолютных, так и относительных – найти занятость.

Но и здесь возможно возражение. Даже при сохранении у работников с высоким образованием чрезвычайно благоприятных перспектив получить занятость нельзя исключить, что условия оплаты их труда резко ухудшились. Сокращение относительных заработков могло стать ценой, которую им пришлось заплатить за то, чтобы избежать возможного роста безработицы. В таком случае нам следовало бы ожидать резкого падения экономической отдачи от образования.

Вызов сухим школьным урокам. Фото Reuters

Но так ли это?

Обобщенным индикатором экономической ценности вложений в образование можно считать выигрыш в заработках, который оно обеспечивает своим обладателям (мы уже говорили об этом раньше). Насколько же окупаются эти вложения в российских условиях, ведут ли они к росту заработной платы?

Несмотря на разные методики подсчетов, общая картина дифференциации заработной платы оказывается схожей. И то и другое показывает, что с точки зрения потенциальных заработков поступление в вуз является очень выигрышным предприятием. Так, по одним данным, относительный выигрыш в заработках от получения вузовского диплома достигает около 70% для мужчин и свыше 90% для женщин (по сравнению с заработками работников с полным средним образованием). По другим – примерно 50% у мужчин и у женщин. Однако все эти оценки укладываются в границы «премий» за высшее образование, которые можно считать типичными для развитых стран, где они обычно лежат в диапазоне 50–100%.

А что говорит нам такой важнейший показатель окупаемости вложений в человеческий капитал, как внутренняя норма отдачи, о котором мы упоминали в начале? Ретроспективный анализ свидетельствует о том, что в дореформенное время нормы отдачи находились в России на очень низком уровне – не более 2–3%. Реально это означало, что с точки зрения пожизненных заработков человек, получивший диплом об окончании вуза, не выигрывал практически ничего. Оценки, относящиеся к 1990-м годам, дают уже полностью изменившуюся картину: с началом реформ они практически сразу выросли до 6–7%, достигнув нижней границы окупаемости образования в развитых странах. В начале нулевых годов, после вступления российской экономики в фазу роста, нормы отдачи увеличились еще на 2–3 процентных пункта, выйдя на отметку 10%. Это означает, что в российских условиях увеличение продолжительности обучения на один год сопровождается повышением заработков в среднем на 10%. По международным меркам это вполне стандартный, наиболее часто встречающийся результат.

Не менее важно, что явных признаков снижения норм отдачи от образования не обнаруживается и для более позднего периода – второй половины нулевых годов. В это время, как и раньше, они продолжали колебаться вокруг отметки 10%.

В целом же мы можем утверждать, что в новых рыночных условиях накопление человеческого капитала стало обеспечивать российским работникам весомые преимущества, которых оно не давало при плановой системе. Даже бурный приток на рынок труда работников с дипломами вузов и ссузов не смог переломить тенденцию к повышению экономической ценности образования. Неудивительно поэтому, что в пореформенный период молодежь стала предъявлять на него такой активный, непрерывно усиливавшийся спрос. При этом даже во второй половине нулевых годов нормы отдачи оставались высокими, сохраняя относительную стабильность. А это значит, что расширение предложения труда работников с высокой формальной подготовкой было более или менее синхронизировано с расширением спроса на их услуги.

Остается последний, третий симптом возможного отставания предложения дипломированной рабочей силы от спроса на нее: не случилось ли так, что в нулевые годы работникам с дипломами вузов и техникумов пришлось в массовом порядке перемещаться на худшие рабочие места, где полученные ими знания оказывались абсолютно не нужными? Разве мало перед нашими глазами случаев, когда люди с дипломами инженеров или учителей становились «менеджерами торговых залов»?

Как ни парадоксально, но и это предположение не находит фактического подтверждения. Так, выясняется, что в нулевые годы численность экономически активного населения с высшим образованием выросла на 35%, а численность работников, принадлежащих к двум высококвалифицированным профессиональным группам (руководителей и специалистов высшей квалификации) – почти на 50%. Получается, что в этот период произошло не ухудшение, как думают многие, а, наоборот, значительное улучшение ситуации: контингент работников с высшим образованием, занятых на «плохих» рабочих местах, не требующих высокой квалификации, сократился как абсолютно, так и относительно.

Таким образом, спрос на высокообразованную рабочую силу в российской экономике не только не отставал от предложения, но явно его опережал. Он удовлетворялся за счет активного втягивания в сегмент высококвалифицированных рабочих мест все большей доли выпускников вузов и техникумов. Если в 1990-е годы при вступлении в трудовую жизнь многим из них приходилось довольствоваться рабочими местами, не требующими высокой квалификации, то к концу нулевых годов ситуация изменилась: их шансы после получения образования занять места руководителей, специалистов высшего или среднего уровней квалификации заметно выросли.

Все это помогает понять, почему в нулевые годы, несмотря на бурный приток рабочей силы со все более высоким формальным образованием, нормы отдачи от человеческого капитала оставались высокими. Становятся понятными причины непрерывно возраставшего спроса на третичное образование со стороны молодежи. В условиях, когда сегмент рабочих мест по профессиям руководителей, специалистов высшего и среднего уровней квалификации с каждым годом становился все шире, это была вполне рациональная инвестиционная стратегия.

Что же мы имеем в итоге? С количественной точки зрения человеческий капитал, которым располагает российская экономика, – один из самых значительных в мире. В переходный период спрос на третичное образование (в первую очередь высшее) стремительно рос, так что по формальным признакам российская рабочая сила стала еще более образованной, чем в начале 1990-х годов. По доле работников с третичным образованием Россия выступает мировым лидером, а с высшим – входит в группу наиболее передовых стран.

При этом эскалация предложения рабочей силы с высокой формальной подготовкой не привела к падению экономической ценности образования. Нормы отдачи быстро повышались на начальном этапе переходного процесса, еще больше увеличились на рубеже 1990–2000-х годов и сохраняли относительную стабильность до конца нулевых. Хорошая окупаемость вложений в человеческий капитал (на уровне 10% в год) во многом объясняет причины ускоренного притока молодежи в вузы.

Казалось бы, лавинообразный приток на рынок труда выпускников этих вузов должен был обернуться их перепроизводством со всеми вытекающими отсюда последствиями. Можно было ожидать, что для них резко возрастет риск безработицы; размеры «премий» за полученное ими образование сократятся; им придется в массовом порядке перемещаться на худшие рабочие места, где их знания и навыки не будут востребованы. Однако ничего этого не произошло. В нулевые годы шансы получить работу у обладателей высокого образования улучшались; экономическая отдача от него оставалась высокой; начался активный переток работников с таким образованием из менее квалифицированных в более квалифицированные профессиональные группы. Основным «мотором» этого процесса, по-видимому, выступала институционально-организационная (и отчасти технологическая) перестройка экономики, которую невозможно было осуществить без привлечения больших отрядов рабочей силы с высоким образованием и высокой квалификацией. Правда, этот активный рост спроса носил во многом компенсационный характер и стал реакцией на дисбалансы в структуре занятости, возникшие еще в плановую эпоху и усилившиеся в период переходного кризиса.

Каждый из нас – миллионер. Но что дальше?

Недавно мы провели исследование, целью которого было определение общей стоимости человеческого капитала России. Так вот, по нашим оценкам, эта сумма превышает 600 трлн. руб. А каждый россиянин владеет в среднем человеческими активами в размере примерно 6 млн. Запас этого капитала примерно в 13 раз превосходит ВВП страны и в пять с лишним раз запас физического капитала. Таким образом, «человеческое богатство» стало уже главным активом страны.

Но каковы возможные пути дальнейшей эволюции человеческого капитала в России? Был ли период ускоренного экономического роста лишь временной передышкой или спрос на дипломированную рабочую силу сможет и дальше расти по меньшей мере теми же темпами, что и ее предложение?

Со стороны предложения картина выглядит достаточно однозначной. Инерция сложившихся тенденций вряд ли сможет претерпеть сильные изменения в средне- и даже долгосрочной (до двух поколений) перспективе. При сохранении нынешних показателей охвата молодежи профессиональным обучением к середине столетия российская рабочая сила будет как минимум на 80% состоять из обладателей третичного образования, причем на 2/3 – высшего. Даже активный приток малообразованной рабочей силы из-за рубежа едва ли сможет переломить этот тренд. Если же согласиться с тем, что и при самых благоприятных вариантах экономического развития Россия скорее всего останется страной со средним по мировым меркам уровнем ВВП на душу населения, то это будет означать, что разрыв между чрезвычайно высоким (по формальным признакам) образованием российской рабочей силы и не слишком высокой производительностью ее труда будет сохраняться и даже нарастать.

Ситуация на стороне спроса

Наш анализ не дает оснований для однозначного прогноза, как российские предприятия станут реагировать на дальнейший рост предложения работников с высоким формальным образованием. Не заметят его или отреагируют созданием новых высококвалифицированных рабочих мест, перестраивая свою технологическую и организационную базу? Теоретически возможны оба этих крайних сценария. Однако наиболее вероятным представляется промежуточный вариант, предполагающий ограниченную адаптацию, когда спрос на дипломированную рабочую силу хотя и будет продолжать расти, но намного медленнее, чем в нулевые годы. В таком случае все большему числу будущих обладателей третичного образования придется оседать на низкоквалифицированных рабочих местах, не требующих значительных инвестиций в человеческий капитал. Как следствие, к середине столетия контингент избыточно образованных работников на российском рынке труда может оказаться чрезвычайно большим.

Ключевой фактор, от которого в конечном счете будет зависеть выход на ту или иную траекторию, – это величина совокупных издержек, связанных с созданием «хороших» рабочих мест. В современной российской экономике такие издержки часто остаются запретительно высокими. Но создание высококвалифицированных рабочих мест невозможно без значительных инвестиций и тесно связано с технологическими и организационными инновациями. В этом смысле недостаточные темпы создания «хороших» рабочих мест можно рассматривать как оборотную сторону низкой инвестиционной и инновационной активности российских предприятий, которая, в свою очередь, выступает прямым результатом неблагоприятного делового климата.

Устойчиво высокие темпы создания «хороших» рабочих мест можно поддерживать только в дружественной по отношению к предпринимательству институциональной среде. Но поскольку в российских условиях шансы на ее формирование в ближайшей перспективе, по-видимому, невелики, трудно ожидать, что сегмент высококвалифицированных рабочих мест сможет расширяться темпами, сопоставимыми с прогнозируемыми темпами увеличения численности рабочей силы с высокой формальной подготовкой. Другими словами, спрос на работников с дипломами вузов и техникумов с каждым годом будет скорее всего все сильнее отставать от ее предложения.

При таком соотношении вполне вероятно, что в долгосрочной перспективе в российской экономике сформируется жестко сегментированный рынок труда. Он будет располагать ограниченным набором высококвалифицированных рабочих мест с высокой заработной платой, официально оформленными трудовыми контрактами, благоприятными условиями занятости, широкими возможностями для карьерного роста и т.д. Из-за дефицита «хороших» рабочих мест доступ к ним будет открыт лишь для ограниченного числа соискателей. Всем остальным независимо от их формального образования придется довольствоваться худшими рабочими местами с низкой заработной платой, малопривлекательными условиями занятости, широким распространением неформальных и полуформальных трудовых контрактов, отсутствием возможностей для карьерного роста и т.д., где накопленный ими человеческий капитал не будет востребован в полной мере. Формирование такого жестко сегментированного рынка труда способно заблокировать большую часть социальных лифтов, так как реальные возможности для вертикальной мобильности сохранятся только в верхнем сегменте, состоящем из «хороших» рабочих мест.

Реализация подобного сценария чревата негативными последствиями, которых российскому рынку труда до сих пор удавалось в значительной мере избегать. Среди них: высокая безработица среди работников с третичным образованием (как следствие отказа от «плохих» рабочих мест в ожидании «хороших»); падение размера «премий» за высшее образование (поскольку оно станет всеобщим); последовательная «возгонка» образовательных стандартов: от массового бакалавриата – к массовой магистратуре, от массовой магистратуры – к массовому второму высшему образованию (поскольку, чтобы находиться в начале очереди за «хорошими» рабочими местами, нужно все время быть на шаг впереди других); масштабное недоиспользование накопленного человеческого капитала (из-за массового оседания работников с дипломами вузов и техникумов на нижних этажах профессионально-квалификационной иерархии). Еще опаснее, если значительная часть дипломированной рабочей силы будет вообще вытеснена с рынка труда.

Возможно, что российская экономика уже вплотную приблизилась к черте, за которой могут начаться резкое увеличение масштабов недоиспользования высококвалифицированной рабочей силы и падение экономической ценности образования. Это чревато размыванием тех преимуществ, которые в российских условиях дает (пока) накопление человеческого капитала. Очевидно, что такой вариант развития событий сопряжен не только с огромными потерями в экономической эффективности, но и с непредсказуемыми социальными и политическими последствиями. В итоге вместо высокопродуктивной экономики знаний в России может сформироваться нечто противоположное – не имеющая аналогов и прецедентов экономика невостребованных знаний (или даже псевдознаний), контуры которой пока еще только угадываются.