Анатолий Салуцкий
И ребята хороши, и форма не от Юдашкина.
Фото Yuri Kadobnov/AFP
Вокруг российской истории неспроста кипят страсти: битва за прошлое – это сражение за будущее. Еще сложнее с пониманием исторического движения, не раз менявшего форму государственного бытия. Одним из первых начал смутно догадываться об истоках российской драмы ХХ века Александр Блок, в 1908 году написавший: «Есть полтораста миллионов с одной стороны и несколько сот тысяч – с другой; люди, взаимно друг друга не понимающие в самом основном». И еще: «Мне ясно одно: пропасть, недоступная черта между интеллигенцией и народом – есть».
Но пророчество о противостоянии интеллигенции и народа было именно смутной догадкой, скорее поэтическим образом. Но именно отталкиваясь от поэтических предвидений, за эту задачу берутся люди научного мышления.
В этой связи обратила на себя внимание монография В.Соболева о русской этнокультурной системе (Русский биографический институт, 2007). Пожалуй, впервые в ней была дана расшифровка провидческой догадки Блока – в виде обзора вековых противостояний допетровской и петровской Руси, а также феномена черных и красных сотен. Разумеется, эти понятия никакого отношения не имеют к общеизвестным политическим цветам – они возникли в стародавние времена.
Сотни черные и красные
Черные сотни зародились в конце ХV века в низовой среде московских ремесленников и мелочных торговцев, которые твердо держались святоотеческой веры и национальных традиций. Они стали опорой трона и сердцем приняли идею старца Фелофея «Москва – Третий Рим». Возникновение черных сотен стало как бы народным ответом на объединение русских земель вокруг Москвы, в честь которого Иван III, женившийся на Софье Палеолог и пригнездивший на российском гербе двуглавого византийского орла, построил кремль с грандиозными храмами и столпом Ивана Великого. Черные сотни ощутили себя носителями мощного государственного начала.
Но в конце ХVII века из посадской среды уездных городов выделился другой тип людей. Они сопротивлялись нажиму служилого дворянства и составили костяк движения Стеньки Разина, чье войско делилось на сотни по казачьим правилам и любило пускать «красного петуха» в богатых усадьбах. Отсюда и название – «красные сотни». Они подпитывались донским верховым казачеством, иначе говоря, голытьбой (в отличие от казачества низового, домовитого, зажиточного).
Однако Разин, выступая против бояр и дворян, вовсе не покушался на основы строя. Речь шла о другом – срезать слой служилых людей и занять их место. С исторической точки зрения черные и красные сотни в равной мере были представителями допетровской Руси, и те и другие враждебно восприняли реформы Петра, после которых Россия раздвоилась на дворянскую империю и религиозное мужицкое царство.
На троне грозную опасность, говоря словами Блока, «распри между «черной» и «белой» костью» первым ощутил Александр III, вокруг которого бушует не меньше страстей, чем вокруг Петра.
Царь Александр III всеми доступными ему средствами стремился остановить полуторавековое сползание раздвоенного русского общества к слепому подражанию Западу, что угрожало роковым всероссийским расколом. При этом цель была наиблагороднейшая: построить «Русскую Европию» – могучую страну, в которой национальный дух был бы обогащен лучшими опытами Европы. Именно Александр III подготовил мощный индустриальный подъем России, которая в 90-х годах ХIХ века первенствовала в мире по темпам роста крупной промышленности.
Увы, радикалы, вышедшие из разночинных недр петербургской России, на словах радея о народе, но мечтая лишь о захвате власти, преждевременно свели в могилу великого царя-реформатора. Не случайно большевистские потомки бомбистов именовали Александра III реакционером и «мужицким царем», а его обращение к национальным традициям России называли «показным маскарадным стилем с поклонением щам, гречневой каше и смазным сапогам».
После смерти Александра III Россия неотвратимо покатилась к национальной катастрофе. Отчаянная попытка религиозных философов приспособить к отечественной духовной жизни напиравшие с Запада социальные веяния (мессианский марксизм отца Сергия Булгакова) провалилась под натиском леваков-разночинцев, которые ради переустройства всего мира жаждали принести в жертву национальную особость России.
Горький писал об умозрениях левых начала ХХ века: «Это русская интеллигенция выделила из себя большевиков. Большевизм – это сатанизм. Радикальная интеллигенция расстреливала из своих толстых журналов все наиболее значительные ценности русской духовной культуры». Ему вторил Бердяев: «Интеллигенция напоминала монашеский орден или религиозную секту с особой моралью, очень нетерпимой, с особыми нравами и обычаями». А Луначарский уточнял: «Этот «орден» протестующей интеллигенции был чрезвычайно могуч, он давал и отнимал славу». (Знаменательно, что Бердяев и Луначарский использовали применительно к левой интеллигенции понятие «орден».)
Нерасторжимую связь «ордена» левой культуры с большевизмом отмечал и Блок: «Русский футуризм был пророком и предтечей тех страшных карикатур и нелепостей, которые явила нам эпоха войны и революции… Футуризм стал официозным искусством».
В те годы лидер футуристов Маяковский крушил традиционалистов: «Возьмите пресловутую книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве», эту знаменитую гурманскую книгу – это та же самая «Белая гвардия», и там вы увидите песнопения по адресу купечества». Ему поддакивал будущий маршал Тухачевский, называвший себя футуристом: «Задача России должна заключаться в том, чтобы ликвидировать все: отжившее искусство, устаревшие идеи, всю эту старую культуру». А «темный гений» Мейерхольд призывал «отречься от старой России во имя искусства земного шара». Эти радикальные лозунги объясняют, почему, по словам писателя Аркадия Ваксберга, «Иван Бунин, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Владислав Ходасевич, Борис Зайцев – для круга Лили Брик все это были «реакционные мракобесы».
Сталин против Ленина
В истории России есть неразрешимая загадка: Октябрьский переворот стал победой леворадикальной интеллигенции, маниакально жаждавшей мировой революции, а Гражданскую войну выиграли правые красные сотни, духовно связанные с национальными корнями России. Если от этой загадки отмахнуться, мы так и будем твердить зады краткого курса истории ВКП(б), гласившего, что Сталин – продолжатель дела Ленина. На самом же деле Сталин – ниспровергатель Ленина.
Гражданская война, в которой насмерть схватились два разночинных крыла петербургской России – красные комиссары и белые офицеры, леворадикалы и патриоты, – стала чисто русской трагедией. Потому что комиссары петровской России лишь руководили, а основную массу их армий составляли простонародные слои, представлявшие допетровскую Русь.
Красные сотни, дав миллион штыков, выступили на стороне комиссаров осенью 1919 года, когда Добровольческая армия взяла Курск, Орел, а большевистские начальники, жившие в столичном «Метрополе», уже приготовили загранпаспорта и жгли партбилеты. Вопреки суждениям о классовых причинах этой смычки, на самом деле основную роль сыграл психологический фактор. Патриотически настроенные офицеры не принадлежали к высшим слоям общества, однако их золотые погоны в народном сознании олицетворяли ненавистное петербургское дворянство. Простой красносотенец, иначе говоря, выходец из народных низов, в каждом золотопогоннике видел князя Юсупова, погубившего мужицкого заступника Григория Распутина. По той же причине не поддержали офицеров и черные сотни. Комиссаров они не приняли из-за их безбожия.
В итоге Гражданскую войну выиграли красные сотни, рекрутированные из провинциальной России. И когда страна вернулась к мирной жизни, сотни тысяч «чапаев» заняли кресла совдеповских чиновников. Красные сотни стали самым активным и многочисленным слоем, которым руководила тонкая прослойка большевиков, засевших на высших государственных постах. Красносотенцы не преклонялись перед Западом, как леваки-разночинцы, но не испытывали к нему острой вражды. Они были молоды, энергичны, хотели учиться. Если бы они вышли в люди при монархии, то не посягнули бы на самодержавие, а сбросили бы дворянство и заняли его место. Став «гегемоном» при Советах, они легко приспособились и к ним. Но в духовном первородстве они оставались выходцами из допетровской Руси, свято чтили национальные традиции и по природе своей были державостроителями.
═ Россия уже однажды попадала в такой выбор. Фото Reuters |
Эту особенность красносотенцев, половодьем заполнивших руководящие должности среднего уровня, отлично понял Сталин. Осознал он и то, что им глубоко чужда идея мировой революции, о которой мечтали комиссары, – красные сотни хотели обустроить собственную страну.
Поэтому Сталин кардинально изменил цели Октябрьского переворота: вместо подстрекания к мировой революции речь пошла о построении социализма в отдельно взятой стране. Перемена казалась тактической – из-за усложнившейся международной обстановки. Но на шкале российской истории это был «квантовый скачок», означавший переход страны в принципиально иное состояние. Избавляясь от остатков петербургской России, Сталин как бы осуществлял замысел Александра III, соединяя присущую петербуржцам европейскую образованность с приверженностью национальным корням в духовной жизни, поменяв вектор культурного развития – этого требовали красносотенцы-допетровцы. Не случайно даже бывшие монархисты приветствовали этот процесс. Василий Шульгин радовался, что при Сталине «наша страна стала мировой империей. Именно он достиг цели, к которой стремились несколько поколений русских. Коммунизм исчезнет, как бородавка, но империя – она останется».
Зато о Ленине мнения были иные. Возможно, точнее всех указала ему место в истории Марина Цветаева, емко сравнившая его с Круппом: «Крупп – это завод, Ленин – это декрет. Ленин вне революции не существует, просто не любопытен».
Принято считать, что сталинские репрессии начались после убийства Кирова. Но на деле они стали следствием резкого поворота к державостроительству, который начался с решения в идеологической сфере. Еще 15 мая того года ЦК и Совнарком приняли постановление «О преподавании истории в школах». Оно и возвестило о возврате к национальным корням.
А какой был выход, если еще в ноябре 1929 года Наркомпрос создал комиссию по латинизации русского алфавита?! «Интернационалист может отстаивать только латинский алфавит, так как он станет основным для всех народов при грядущей победе мировой революции», – утверждали инициаторы этой кампании. И в 1930-м комиссия сделала убойный вывод: «Русский гражданский алфавит является пережитком. Переход на новый алфавит окончательно освободит трудящиеся массы русского населения от всякого влияния дореволюционной печатной продукции».
Красные сотни не желали мириться с этим яростным напором радикал-большевиков.
«Борьба красных сотен с противниками Сталина приобрела страстность религиозных войн, – писал В.Соболев. – Главными противниками сталинского курса на построение мощного индустриально-аграрного государства, основанного на традициях исторического прошлого, были не дворяне, купцы, мещане и бывшие офицеры белых армий, а горячие приверженцы Ленина с его курсом на мировую революцию и отказом от преемственности с историческим прошлым России». Как всегда бывает при таких кровавых схватках, репрессии с ужасающим размахом вышли за рамки «военных» действий, глубоко затронув и «гражданское» население.
После убийства Кирова Сталин сразу разогнал общество старых большевиков и политкаторжан, закрыл Комакадемию и журнал «Каторга и ссылка». Уж он-то хорошо знал, что большевики, прошедшие через царские тюрьмы, поголовно были террористами, помнил судьбу Александра III. Не случайно и то, что в мае 1935 года он восстановил казачьи войска, упраздненные революцией. В Большом театре на праздновании годовщины ОГПУ через ложу от Сталина сидели казаки в царской форме с золотосеребряными аксельбантами. Ненавидевшие казачество соратники Ягоды, как на подбор из большевиков-ленинцев, были в шоке. А вскоре Сталин снова приехал в Большой театр – на оперу «Тихий Дон»…
Настало время мощного, державного государства, модернизированной московской Руси – Третьей России (Первая была допетровская, вторая – петербургская). Кстати, именно так назывался журнал, который в 30-е годы издавал в Париже П.Боранецкий. В Третьей России, говоря словами Г.Федотова, «московские люди» стали «русскими европейцами». А «русские европейцы», – писал Федотов, – это люди, не потерявшие силы характера московского человека. Именно они строили империю, воевали, законодательствовали, насаждали просвещение. Родились они на свет еще до Петра…»
Третья Россия существовала до середины 50-х годов, когда иссякла пассионарная энергия красных сотен, чью численность подорвала война. И верный ленинец Хрущев начал разбазаривать народное достояние (Крым), сносить храмы и хулить русскую старину. В повестку дня вновь встала порочная идея о всемирном торжестве социализма, и СССР втянулся в холодную мировую войну, транжиря ресурсы на поддержку так называемых прогрессивных режимов, по сути, реанимируя фанатичный замысел о большевистском мессианстве.
Возникшая при Хрущеве система изначально была неустойчива. Политически ее основой считали КПСС, выполнявшую государственные функции. На деле партия была лишь оболочкой для аморфной мещанской массы, доминировавшей в СССР в послесталинскую эпоху. Эта оболочка принимала разные формы – в зависимости от настроений «образованщины», кренившейся к сытому Западу, в соревнование с которым ввязался Хрущев. И дальнейшие события с поразительной буквальностью воспроизводили то, что происходило после революции 17-го года.
Десятилетие 90-х – период безраздельной власти праворадикальных необольшевиков. Следующие семь лет, вплоть до мирового финансового кризиса, тоже оказались переходными, причем по знакомой схеме: собирание «хозяйственных» камней, раскиданных необольшевиками, растворявшими Россию в «общечеловеческих ценностях». Это сочеталось с пренебрежением к ценностям национальной культуры, нарастанием пропаганды безнравственности, дурновкусия.
Между тем в 2008-м Россия подошла к переломному рубежу – президентским выборам, к неизбежной смене «царя». И вопрос «Что дальше?» встал во весь рост.
Отвечая на него сегодня, постфактум, надо учесть, что в национальной, деполитизированной системе координат историческое движение России идет по двум как бы автономным линиям. Одна из них обозначилась четко: Ленин – Хрущев – Ельцин. Все три периода имеют схожие черты и характерны умалением национальных российских традиций, оскудением духовной жизни, небрежением к коренным интересам России.
Другая линия включает периоды, когда во главу угла ставили российские интересы, опирались на систему национальных моральных и культурных ценностей, уважали русскую старину, не отказываясь от лучших европейских веяний. В такие времена резко возрастала державная мощь, а образцом для подражания становились «русские европейцы» – московские люди (кстати, многих национальностей и географически к Москве не привязанные) допетровского склада, сохранившие верность корням, но готовые воспринимать и творчески обогащать современные мировые достижения. Эта линия ведет от Александра III к Сталину.
Но через семь лет не мог не встать вопрос: по какой траектории исторического движения пойдет Россия после президентских выборов 2008 года? Если не умом, то, как говорится, нутром все понимали: страна в очередной раз подошла к исторической развилке, и не хотели перемен. Отказ Путина баллотироваться на третий срок привел к тому, что общество, власть и народ оказались в психологическом тупике.
═ Красносотенец и левак-разночинец. Кадр из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих» |
Чтобы выпутаться из нелегких гаданий того периода и осознать, что происходит на деле, надо снова от политики перейти к осмыслению этнокультурных сдвигов, идущих в стране. Даже Сталин не мог самовольно определять историческое движение России, он лишь угадал умонастроения красных сотен и возглавил их.
Энергия глубинной России
Крах КПСС и развал СССР, перестройка и смена общественного строя, когда, по Блоку, «закон крушился о закон», сильно встряхнули бывшее советское общество. Отмена ограничений, в том числе института прописки, зависимости карьеры от членства в КПСС, привела к тому, что в недрах простонародной России постепенно начали формироваться аналоги черных (с врожденным религиозным сознанием) и красных сотен, мечтающих о восхождении на различные уровни региональной и федеральной власти. Кроме того, соцопросы давно показывали нарастающее недовольство забвением моральных ценностей, в связи с чем большие претензии стали предъявлять телевидению.
Но особый, исключительный эффект на умозрение народа произвело стремительное и повсеместное распространение Интернета. По опыту цветных революций, особенно египетской, принято считать, будто сетевые методы общения ведут к возрастанию роли передовых, читай, протестных слоев общества. Но в России наоборот: именно Интернет в огромной степени повлиял на рост самосознания глубинной, простонародной толщи, позволив миллионам рядовых малообеспеченных, но амбициозных молодых людей умом и сердцем вырваться из униженности повседневного быта, приобщиться к новизне нынешней жизни, чтобы затем рваться к ее вершинам.
Эта неожиданная роль Интернета, абсолютно не «прочувствованная» столичными блогерами, высокомерно приписавшими себе безусловное сетевое лидерство, оказала огромное и вовсе не политическое, а психологическое влияние на огромную внестоличную Россию. И как тут не вспомнить: избранный в третий раз президент Путин сразу счел необходимым заявить, что уральский люд овладел современными методами интернет-коммуникаций не хуже, а даже лучше, нежели протестное московское движение. Это, казалось бы, мимоходное замечание имеет принципиальное значение.
Поклонник западных поп-групп, архипродвинутый по части Интернета Медведев, которого сетевое сообщество окрестило «Айфончиком», увидел в современных средствах коммуникации лишь полезное техническое новшество, облегчающее вхождение России в мировую семью цивилизованных народов. А Путин, встретивший Обаму русским самоваром, сапогом и мужиком в красной косоворотке, сумел разглядеть в Интернете мощное средство пробуждения провинциальной России. Незачем мудрствовать, чтобы понять: сегодня массовый процесс нарастания провинциальных стремлений подобен периоду формирования красных сотен в прошлом веке.
Необычайная схожесть фаз российского исторического движения – не случайное хронологическое совпадение. В стране с богатым историческим прошлым и глубокими культурными корнями решающее влияние на ход развития оказывают не право-левые политические драки, а противоборство двух этнокультурных типов людей, сформировавшихся в допетровскую и петровскую эпохи. Эта особенность, неведомая Европе, придает нашему диалогу с Западом характер цивилизационного спора, а нашим духовным ценностям – необычайную живучесть даже в условиях тотального телевизионного прессинга. Кстати, понимание возможной гибели государства от зарубежных культурных влияний зародилось еще в далекой древности, и, кажется, этот урок неплохо усвоили в Кремле.
Нет нужды подробно говорить о том, сколько язвительных стрел было выпущено против тандема Путин–Медведев. Но суть-то была не просто в чьих-то личных договоренностях, а именно в новом механизме передачи власти – и не во имя власти как таковой, а ради сохранения устойчивого развития страны.
Политологическая мысль сразу принялась жевать тему о либерале Медведеве и традиционалисте Путине, хотя впоследствии выяснилось, что Медведев, оказывается, всегда считал себя консерватором. Однако, как всегда, упустили из виду гораздо более важные различия между членами тандема: Медведев очень хорошо вписывается в петербургский, иначе говоря, петровский этнокультурный тип, что, разумеется, никак не связано с его ленинградским происхождением, а Путин явно принадлежит к этнокультурному типу черных или красных сотен, то есть допетровскому. Эти весьма серьезные различия свидетельствуют о том, что формирование тандема преследовало не узкие цели удержания власти, а именно создание принципиально нового механизма для сохранения устойчивого исторического движения России, вступившей в демократический этап своего развития.
Именно эти существенные различия между Медведевым и Путиным с поразительной, пугающей схожестью привели к повторению противостояния, возникшего в период гражданской войны между красными сотнями и ленинской гвардией радикал-большевиков. К счастью, на сей раз речь не шла и не могла идти о репрессиях. Но то, что в протесте против Путина тесно сомкнулись идейные противники – радикал-либералы и крайние леваки, в очередной раз доказывает верховенство этнокультурных тенденций, определяющих исторический путь России.
На этом весьма сложном, пестром фоне становится все яснее, что механизм тандема служит залогом более мягкой формы этнокультурного противостояния между столичной горсткой обеспеченных оппозиционеров с интернет-сайтом «Валить отсюда», Ксенией Собчак в норковой шубе, с разнузданными сетевыми комментариями и огромной простонародной провинциальной массой молодежи, рвущейся к знаниям, к будущей власти. Ибо есть основания полагать, что Россия подспудно уже начинает выбирать новую линию своего исторического движения, корнями уходящую к траектории Александра III, – поверх политических различий между эпохами, либералами и консерваторами, западниками и славянофилами. И не в условиях монархии или диктатуры, а на основе демократического выбора. Первые шаги президента Путина, поехавшего сперва на Урал и не поспешившего в Америку на свидание с Обамой, сделавшего своим приоритетом не «игру мышцами» на мировой арене, а более тесное взаимодействие в рамках СНГ, настойчиво напоминающего Западу о невмешательстве во внутренние дела нашей страны, широко распахнувшего двери власти для выходцев из провинции, которых можно уподобить былым «красносотенцам», несложно воспринять как признаки того, что после полувековой сумятицы грядет начало России, основанной на приоритете национальных интересов, духовных ценностей и отечественного бизнеса.
Едва воцарившись в Кремле, в первом президентском Послании Путин сказал: «Развитие общества немыслимо без согласия по общим целям. И это цели не только материальные, не менее важны духовные и нравственные. Главное понять: в какую Россию мы верим и какой мы хотим Россию видеть». Увы, социально-экономическая и политическая текучка, кадровые карусели отодвинули эти первые интуитивные настроения Путина на задний план. Но сегодня жизнь требует вернуться к ним, ибо все больше тревожит непонимание Путиным особого значения культурной составляющей в судьбе России. Ибо внимание к культуре не сводится просто к материальному обеспечению, именно культурный вектор расчищает пути в завтра и формирует историческую репутацию власти.
Дарья Гармоненко