Императив избирательности

"Лига в защиту Саакашвили" оказалась слегка карикатурной.
Фото Reuters

Очередное обострение между Россией и Белоруссией осенью 2010 года – повод прийти к некоторым обобщениям о характере развития отношений в СНГ. За почти два десятилетия некоторые их черты приобрели устойчивость.

Успехи за двадцатилетие

Во-первых, очевиден уже прочувствованный и не раз испытанный взлетами и спадами интеграционных настроений поворот сотрудничества от приоритета политико-военного сближения к экономике и культуре. ЕврАзЭс, пройдя наиболее сложный этап становления, превратился в ядро реального сближения на рациональной основе при ясном понимании своих и чужих выгод в сотрудничестве, которое начинает развиваться между его участниками. Романтических иллюзий стало заметно меньше, трезвого понимания выигрышей – больше. Менее эмоционально, но более надежно. То, чего не хватало в 1990-х годах.

Во-вторых, и тоже на базе реального опыта, устоялся принцип избирательности партнерства, согласно которому каждая из стран – партнеров России строит преференциальные отношения с ней только в той области, которая кажется ей подходящей. Центральноазиатские государства и Армения ориентируются на экономику и военную помощь. Азербайджан, отдавая должное преимуществам политического диалога, проявляет сдержанность почти во всем остальном. Украина и Молдавия – строго в соответствии с логикой внутренних политических процессов – остаются на позициях скорее заинтересованных наблюдателей интеграции в СНГ, чем ее реальных участников. Белоруссия – несомненно, часть интеграционного ядра Содружества (вместе с Россией и Казахстаном), но одновременно и один из наиболее дипломатически сложных партнеров Москвы с точки зрения условий, форм и темпов сближения.

В-третьих, прошла испытание временем роль СНГ как уникальной площадки политического диалога между странами-участницами, инструмента исключения их международной изоляции, а также – к сожалению, в меньшей степени – форума профилактики региональных угроз. СНГ, увы, не смогло обеспечить условия для нормализации отношений Армении и Азербайджана, а также России и Грузии. В то же время оно играет роль в смягчении противоречий между «ферганскими странами» Центральной Азии и позволяет Туркмении (после не столько давней смены ее руководства) лучше вписаться в контекст политических и экономических тяготений, который формируются, в том числе на многосторонней основе, как минимум в регионе Центральной Азии.

Наконец, в-четвертых, как институт многостороннего сотрудничества – при всех недостатках – СНГ выдержало конкуренцию с пытавшимися с ним соперничать региональными структурами типа ГУАМ или слегка карикатурной «лигой в защиту Саакашвили», к которой тот без большого успеха стремился привлечь не только ющенковскую Украину, но даже Азербайджан. Очевидно, мобилизационный потенциал антироссийских обид и исторических комплексов, присутствующих во многих государствах СНГ, в значительной степени исчерпан. Он уже не в состоянии питать сотрудничество между странами, которые научились хорошо подсчитывать и сопоставлять возможные потери и выигрыши от игры против Москвы.

Разнородность политических систем

Успехи очевидны. Недовольство Содружеством выказывают главным образом те, кто видел в нем инструмент реализации нереализуемой задачи – единого государства. Эта задача в самом деле не осуществлена. Хотя нет оснований полагать, что хотя бы одно из российских правительств на самом деле хотело подобную задачу выполнить.

Фактически российская власть работала над более реалистичной программой. Было необходимо, во-первых, нейтрализовать возможности превращения ближних стран в плацдармы антироссийской политики, во-вторых, найти способы перевода экономических связей с государствами СНГ в более благоприятное (или хотя бы менее неблагоприятное) для России русло, в-третьих, отстоять на пространстве бывшего СССР престиж русского образования, сравнительные преимущества российской менеджериальной культуры, привлекательность и полезность получения и передачи информации на русском языке. Эти задачи в значительной степени были выполнены.

Ни английский, ни турецкий, ни китайский языки в мире вокруг России не вытеснили и даже не заместили русский. Другое дело, что по-русски в целом стали говорить меньше, русский потеснили государственные языки новых государств. В азиатских странах бывшего СССР от Грузии до Таджикистана русский перестает быть языком быта. Но зато он стал неуклонно переходить в статус инструмента «большой» карьеры, знака престижа, принадлежности к культурной и политической элите, владения кодом доступа к информационным богатствам, многократно большим, чем те, которые доступны на местных языках – при всем уважении к ним.

В странах СНГ много сказано и написано об исторических претензиях к России. Не все это справедливо, а многое – обидно для россиян и не соответствует действительности. В то же время страны СНГ в отличие от прибалтийских в целом не встали на путь нагнетания антироссийских настроений для извлечения экономических или иных выгод из своих отношений с США или государствами ЕС. Случай Грузии – исключение и трагическая крайность, оттеняющая двусмысленность той роли, которую личность может играть в истории любых стран и народов.

ОДКБ – не аналог НАТО, но он в качестве такового никогда и не замышлялся. В нынешнем виде и фактически – это скорее законсервированная структура потенциального военно-политического сотрудничества между его членами, которая может быть активирована в зависимости от динамики региональной ситуации. Но в качестве блока профилактики региональных угроз эта структура вполне отвечает своему назначению и соответствует исходному проекту.

Сложности в развитии СНГ связаны с более глубокими причинами, главная из которых – разнородность политических систем партнерских государств, которая, в свою очередь, связана с глубокими различиями их культурно-исторических укладов.

Из трех известных типов регулирования политических процессов в мире (электоральный, внеэлекторальный и комбинированный) на пространстве бывшего СССР представлены все три. Украина и Молдавия доказали, что у них реализуется первый. В обеих странах власть по итогам выборов неоднократно переходила от одной партии к другой, причем, что крайне важно, проигравшая партия при потере власти избегала репрессий и сохраняла потенциал для нового тура конкурентной электоральной схватки. При этом обе страны оказывают минимальное влияние на ситуацию в СНГ, занимая маргинальное положение по отношению к интеграционным процессам.

В ряде других стран (Белоруссия, Узбекистан, Туркмения) политический процесс происходит почти независимо от выборов. На определенных отрезках развития это в основном внутреннее дело соответствующих государств. Но с точки зрения интеграционных тенденций все выглядит несколько иначе. Вопрос легитимности власти по критериям – хотя бы формальным – взаимодействия на пространстве бывшего СССР так или иначе связан с выборами. Существует минимум демократичности выборного процесса, ниже которого неизбежно придется ставить вопрос о легитимности итогов голосования.

В Белоруссии политический процесс происходит почти независимо от выборов. Фото Reuters

Как в таком случае будут выглядеть те обязательства, которые страна принимала на себя, включаясь в интеграционные процессы? Будут они считаться легитимными и подлежащими исполнению в случае смены власти или новые лидеры поспешат отказаться от их выполнения? Это – одна из проблем, которую многие российские эксперты задают при оценке перспектив российско-белорусского сближения. Мало того, что Белоруссия ожидает от России серьезных экономических вложений – нынешний характер белорусского политического процесса дает основание сомневаться в судьбе этих вложений в случае победы оппозиции. Не хочется столкнуться с ситуацией, когда Россия сначала будет неограниченно кредитовать белорусскую экономику, а потом, после неизбежной смены власти в Минске, все выделенные кредиты будут охарактеризованы соперниками Лукашенко как инструменты закабаления Белоруссии и на этом основании не будут возвращаться.

Либо в Белоруссии должен быть сформирован подлинный, легитимный консенсус общества по поводу интеграции с Россией – а он невозможен без полноценного учета мнения белорусской оппозиции, – либо российская сторона и впредь должна избегать рисков от массированного инвестирования в союз с Минском.

В большинстве других стран ситуация менее сложная. В рамках нелиберальных демократий на пространстве СНГ сложилось два подвида политического регулирования – элитно-групповой и лидерско-клановый. В первом случае имеются достаточно многочисленные, зрелые элиты, которые более или менее хорошо структурированы, организованы, способны вступать между собой в коалиции и достигать компромиссов, в том числе по поводу передачи власти и поддержания приемлемого уровня гарантий для оппозиции. Власть передается по уговору между элитными группами не на основе результатов выборов, но с их учетом.

Во втором случае выборы играют еще более подчиненную роль, а во власти центральное место занимает лидер, решающее значение для статуса которого приобретает не столько легитимность, сколько личная репутация и харизма. Последней он может быть обязан как персональными достоинствами или свершениями, так и принадлежностью к той или иной семье, роду, группе, клану. В таком случае, как мы видим, власть может передаваться фактически даже «по завещанию» (в пользу родственника или нет). Выборы проводятся и учитываются, но их исход предопределен заранее предваряющим «договором» между потенциальным вождем и кланами с преобладанием интересов первого. Оппозиция в этом случае существует в меру большей или меньшей терпимости, просвещенности и благорасположения вождя.

Системная нестандартность как фактор сближения

Все бы ничего, но для будущего интеграции в СНГ имеет значение то, как пройдет передача власти, например, в Казахстане и Узбекистане, где поколение руководителей с 1991 года не менялось. Пример Киргизии (2005 и 2010) показывает, сколь дестабилизирующими могут быть не очень удачные попытки смены политической системы в молодых государствах.

Единообразия политических моделей на пространстве бывшего СССР нет, а те причудливые модели устройства, которые там формируются, заметно отличаются как от либеральных демократий американского или западноевропейского типов, так и от хрестоматийных диктатур ХХ века, описанных на базе опыта Испании, Португалии, Советского Союза, стран Латинской Америки и Африки.

Эта «системная нестандартность» работает на стремление государств бывшего СССР «не потерять друг друга», даже если все они по понятным причинам параллельно добиваются диверсификации своих международных связей и приобретения членства в региональных организациях помимо СНГ.

Достоинством Содружества, несомненно, является то обстоятельство, что оно с самого начала было смоделировано так, чтобы все государства в СНГ заняли в нем равноправное (пусть и не равнозначное) место. В этом смысле, конечно, их положение разительно отличается от статуса их пребывания в проектах, ассоциированных с Евросоюзом или АСЕАН, – организациях, где государства СНГ априори чувствуют себя «бедными родственниками», случайными пришельцами, просителями, которым если и разрешают подать голос, то исключительно после «основного списка ораторов». Казахстан, скажем, после Сингапура, а Украина – после Эстонии┘

Политической России присуща мощная инерционность. Фото Бориса Бабанова (НГ- фото)

При этом политическая разнородность стран СНГ не блокирует их интеграцию, а только направляет ее в русло межгосударственного сближения – в отличие от сближения на надгосударственной основе, которое характерно для Евросоюза и не характерно больше ни для одной интеграционной группировке в мире. Такой вариант сближения наименее болезнен политически, выгоден экономически и удачен для России при нынешних особенностях ее положения в мировой экономике и международно-политической системе.

Активы интеграции

Активы интеграции в СНГ – внешняя торговля, значительный потенциал экономической помощи, хотя уже и не чисто благотворительного назначения, льготы в вопросах единого рынка труда и образования на русском языке. За два десятилетия Россия не только не утратила своего положения экономического локомотива СНГ, но и закрепила его. Новизна ситуации в том, что «прицепиться» теперь к нему можно не «по умолчанию», а только на оговоренных условиях. Не то чтобы скрытое субсидирование (льготами в поставках энергоносителей, например) совсем исчезло из практики внешних экономических связей, но оно стало обусловленным и всем доступным.

Еще одной важной чертой свершившихся изменений стало хозяйственное и отчасти культурное отставание многих нынешних и бывших государств СНГ от России, глубже, активней и полнее погрузившейся в процессы экономической, финансовой и культурно-информационной глобализации. Это отставание во многом стало результатом безуспешных попыток «перескока» сопредельных стран от старой советской модели хозяйствования к западной или турецкой.

При этом политически Россия в известном смысле сама отстает от Украины и Молдавии ввиду присущей России мощной инерционности. Эта инерционность обусловлена массивностью ее политического пространства, его слабой проницаемостью и теми защитными реакциями против либеральных нововведений, которые выработались у россиян за десятилетие экстремальных рыночных реформ 1990-х годов.

Важнейший итог поисков формулы отношений в СНГ – сдвиг к экономическому прагматизму. К этому нужно было прийти, это было невероятно трудно сделать, и это удалось. Сегодня в СНГ формируются – пусть медленно и не всегда гладко – здоровые партнерские отношения, как в любой иной экономически перспективной точке мира. Циклические разногласия с Белоруссией по поводу льгот связаны с тем, что Минск пока не признает свершившихся экономических и политических фактов интеграционной жизни.

Это не значит, что возможно или нужно забыть о нашем общем наследии, отрешиться от ностальгии по объединяющему советскому духу сопринадлежности к великой стране, взаимной симпатии и терпимости советских людей, радостей взаимного приобщения к культурным ценностям – от грузинского кино до синих куполов Самарканда. Но это значит, что отношения между близкими странами невозможно строить лишь на основе исторических мифов, добрых или злых. Требуется прививка трезвого прагматизма и понимания того, как сильно малые и средние страны зависят от России и как много могут им дать дружественные отношения с ней.