Михаил Мамонов
Китай борется c собственным мироощущением развивающейся страны.
Фото Reuters
К началу второго десятилетия нового века заметно быстрее стали меняться китайские представления об окружающем мире и месте, которое в нем занимает Китай. Впервые о необходимости «привить» стране «психологию великой державы» в Пекине осторожно заговорили в середине 2000-х годов. Сегодня в большинстве официальных китайских документов по отношению к КНР употребляется выражение «великая ответственная держава». Слово «развивающаяся» из этого словосочетания исчезло. При этом «ответственность» в Пекине трактуют не только как готовность страны к самоограничению во благо мирового сообщества – но и как готовность играть более заметную роль в процессах принятия решений по вопросам глобального управления.
Основания для уверенности
Голос Пекина звучит гораздо увереннее и в диалоге с другими государствами, и на многосторонних форумах. Как ни странно, вновь обретенной уверенности китайцы обязаны мировому финансовому кризису, который ввиду сравнительно невысокой степени вовлеченности КНР в мировую финансовую систему сказался на комплексной мощи Китая меньше, чем на потенциале более развитых стран. Внимание основных государств мира переключилось с соперничества с КНР на общемировые экономические проблемы, что открыло для Пекина новые возможности для проведения более активной внешней политики. США, занятые ведением двух региональных войн, могли позволить себе отвлечение лишь ограниченных ресурсов на укрепление своих позиций в других регионах мира, включая Азиатско-Тихоокеанский. Решение администрации Барака Обамы перенаправить усилия в военной сфере с Америки на Афганистан, а в дипломатической – на Иран обусловило, по оценкам китайских аналитиков, заинтересованность США в Китае как политической силе, которая может содействовать стабилизации ситуации в обоих конфликтах.
Приливу уверенности в Китае способствовали и сдвиги в тайваньской ситуации: в 2008 году на выборах президента на Тайване потерпел поражение сепаратистски настроенный президент Чэнь Шуйбянь, а его место занял более умеренный представитель партии гоминьдан Ма Инцзю. Возросли способности КНР влиять на мировую экономику и глобальную финансовую систему. Начались новые сдвиги в системе внешнеполитических приоритетов Пекина. Новым ориентиром стало обеспечение национальной финансовой безопасности. В Пекине не удовлетворены состоянием китайской финансовой системы и предпринимают меры для превращения Китая в полноправного участника глобальных экономических институтов.
Конкуренция с третьим миром
Запущен процесс превращения юаня в полноценную конвертируемую валюту, хотя весьма трудно прогнозировать, когда китайская валюта станет полностью обратимой. Китай стремится расширить влияние в принятии финансовых решений в рамках БРИК и «группы двадцати». Мировой финансовый кризис дал Пекину повод вернуться к разговорам о создании «новой международной финансовой архитектуры» – очевидно, модификации любимого детища китайской политологии середины 1990-х годов – «справедливого и рационального мирового экономического и политического порядка».
Ощутим акцент китайского правительства на обеспечении ресурсно-сырьевой безопасности страны. Китай является четвертым по величине импортером нефти в мире, уступая только США, Японии и странам Евросоюза в целом, и в дальнейшем эта зависимость будет расти. Потребность в диверсификации источников ресурсов сказалась на географии интересов китайской дипломатии. КНР концентрирует внимание на богатых ресурсами государствах Африки, Ближнего Востока и Латинской Америки – причем новой чертой китайской экономической дипломатии стало активное участие КНР не только в торговле, но и в инвестировании в ресурсодобывающие страны в обмен на гарантии доступа Китая к местным сырьевым ресурсам. В Ираке в 2009 году КНР в обмен на финансовую помощь и списание долгов получила право на разработку нефтяных месторождений, а в ходе визита в КНР президента Афганистана Хамида Карзая в марте 2010 года был подписан ряд соглашений, реализация которых позволит Китаю стать крупнейшим инвестором в афганские недра. В недавнем прошлом главный поборник интересов третьего мира, Китай сегодня начинает с ним конкурировать – для него развивающиеся государства не столько партнеры, сколько объекты его внешней политики. В целом в Африке, Латинской Америке, на Ближнем Востоке Пекин постепенно учится теснить интересы других потребляющих сырье государств. В контексте сырьевой дипломатии несколько иначе выглядят и отношения КНР с центральноазиатскими странами. Китай постепенно смещает акценты с обеспечения безопасности в рамках ШОС на вопросы экономического развития и энергообеспечения. В том же ключе он перестраивает двусторонние связи с государствами региона. Очевидно, КНР способна выступать на сырьевых рынках Центральной Азии успешным экономическим конкурентом России.
Экология и отношения с великими державами
Новой чертой внешней политики Пекина стал акцент на экологическом измерении международных отношений. Руководство КНР стало интересоваться проблематикой глобального потепления и сохранения среды обитания человека. В Китае заговорили о готовности к «экологическому самоограничению», приведении темпов роста китайской экономики в соответствие с потребностями охраны окружающей среды. Аналитики стали писать даже о вероятности смещения международной борьбы за лидерство в область контроля над изменением климата. Пекин стремится формировать повестку дня в еще не полностью оформившихся многосторонних – экологических – механизмах, где активность КНР пока не вызывает явного противодействия более сильных конкурентов.
Особый аспект китайской дипломатии – отношения с великими державами. Пекин ведет себя с ними все более уверенно, и, хотя речь не идет о кардинальной смене акцентов или политических установок, видение Китаем роли больших держав меняется. Авторы официальной «Белой книги по национальной обороне КНР» утверждают: «Международная конкуренция в военной сфере продолжает нарастать». Китайские аналитики пишут о «возможности обострения конкуренции под видом сотрудничества» в отношениях между великими державами. Никто уже не воспевает, как десять-пятнадцать лет назад, преимущества системы стратегических партнерств. Скорее у лидеров КНР возник «синдром усталости» от них.
Впрочем, подобная прагматизация внешней политики Пекина едва ли негативно скажется на российско-китайских отношениях. КНР нуждается в поддержке России в многосторонних региональных (ШОС) и глобальных («большая двадцатка», БРИК) форумах, Россия остается ключевым поставщиком в КНР высокотехнологичной продукции стратегического назначения и одним из ключевых поставщиков энергетических ресурсов. У стран совпадают интересы в области региональной безопасности (стабилизация ситуации в Афганистане и на Корейском полуострове, недопущение распространения идей экстремального ислама в Центральной Азии). Необходимо признать, что в отличие от США Китай не стремится к расширению своего политического влияния на пространстве СНГ, но при этом активно продвигает там свои экономические интересы. Очевидно, памятуя об «обострении конкуренции под видом сотрудничества», России стоит подумать об ускорении реализации собственных интеграционных проектов в СНГ (в первую очередь единого экономического пространства и Таможенного союза) и укреплении двусторонних экономических связей с государствами Центральной Азии.
Ревизия проводится тихо
Китай борется с собственным мироощущением развивающейся страны и соответствующим восприятием мировой политики. Не только географически, но и политически, экономически и идейно китайская дипломатия становится дипломатией страны с глобальными интересами, хотя и еще не вполне глобальными устремлениями. На повестке дня внешней политики КНР – борьба с мировым финансовым кризисом, противодействие терроризму, решение всемирных экологических проблем, энергетическая безопасность, борьба с эпидемиями и даже пиратством (военные корабли Китая направлены к берегам Сомали). В последние годы Китай проявляет высокий интерес к освоению географически столь далекой от него Арктики. В Пекине осознают трудности, сопряженные с возвышением КНР, но, похоже, научились жить с беспокойством мира по поводу роста своих возможностей.
По словам китайских аналитиков, Китаю становится труднее «скрывать свои возможности и не привлекать к себе внимания», как завещал Дэн Сяопин. У нового поколения китайских руководителей, которому в 2012 году перейдет власть, наблюдается осторожное стремление преодолеть в международной политике КНР жесткость так называемых максим патриарха китайских реформ. Похоже, «политика низкого профиля» постепенно уходит в прошлое. Но ревизия эта проводится тихо и исподволь – в современном Китае едва ли найдется политик, который бы осмелился открыто опровергать классиков.
За последние 20 лет своего «ученичества» Китай освоил политический язык Запада, китаизировав понятия «равновесие сил», «многополярность» и «стратегические партнерства», опробовав их на практике и разочаровавшись в них. Но все же ожидать революционного поворота в китайской внешней политике оснований нет. Особенностью политического процесса в Китае вот уже тридцать лет остается принципиальный отказ от резких шагов. Внешняя политика КНР становится более активной, оставаясь невызывающей. КНР держит курс на расширение участия в глобальных делах, но на этом пути он избирателен, разборчив и при необходимости разумно эгоистичен. Видимо, в русле этой прагматичной логики Китай решительно избегает любых форм союзнических отношений с любыми иностранными государствами. Обладая глобальным спектром внешнеполитических интересов, но ограниченными внешнеполитическими ресурсами, страна по-прежнему концентрирует силы лишь на избранных внешнеполитических направлениях.
Дарья Гармоненко 
