Алексей Богатуров
Разные социальные уклады изолированы друг от друга.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
За 15 лет обсуждения глобализации набили оскомину почти всем. «Клок шерсти», правда, можно сорвать и с этих обсуждений. Например, такое наблюдение: в российском академическом сообществе сформировались две противоположные группы. Одна уверяет, что мир «неуклонно-прогрессивно», хотя с зигзагами и отступлениями (в Китае, России, Латинской Америке, малых и средних государствах СНГ) движется к единообразию западного типа. В этом смысле глобализация будто бы работает на гомогенность подступающего «мирового общества». «Все равно все там будут, кроме тех, кого туда не пустят» – так выглядят суждения этого ряда.
Представители другой группы полагают иначе. Глобализация объективно порождает насилие над обществами в разных частях мира. Сопротивляясь этому насилию, многие общества стремятся замкнуться в себе, обратившись к корням и истокам, но при этом не хотят отставать. Страны и народы достаточно умудренны для того, чтобы не отвергать материальные и виртуальные блага глобализации. «Иммунный ответ» на нее состоит в том, что «отстающие» общества меняют структуру, приобретают более сложный характер – становятся похожими на конгломерат, внутри которого сосуществуют, скажем, два анклава. В первом «замыкают» современное и постсовременное – это «камера глобализации». Во втором – холят и лелеют традиционное, родное. В анклавах говорят на разных языках. В первом – рабочий язык английский. Во втором – конечно, местные языки, носители которых, впрочем, не упускают возможности выучиться и английскому.
Двумирное пространство
Россия, Китай, Япония, Индия и даже Бразилия – типичные конгломераты. В них постсовременное и традиционное сосуществует бок о бок, не вступая в конфликт и не поглощая друг друга. Нужно иметь технопарки? Прекрасно – вот вам анклавы современности и постсовременности. Российским политикам удобно и выгодно строить отношения с бизнесом поверх писаных правил? Живет до сего дня и не собирается исчезать анклав традиционных отношений, характерных для общения государей с торговцами еще со времен Византии, Киевской Руси и Московского царства. В технограде – ведем себя по-западному («по-ихнему»), а в диалоге с бизнесом (особенно отечественным) – по старинке.
Но это взгляд на конгломератные общества только с одной точки зрения, из «отстающих» стран. Вторая половина вопроса состоит в том, что вследствие глобализации конгломератами становятся и самые передовые страны – США и государства ЕС. Механизм образования анклавов в них, однако, иной, чем в России и Китае.
В Центральной и Восточной Евразии общества развили способность совмещать разнотипные уклады под влиянием силовой и технико-экономической конкуренции с Западом (в России) или силового давления со стороны западных стран (Китай, Индия, Турция, ряд арабских стран).
Экономическая глобализация ускорила специализацию коренного населения развитых стран на высокосложных производствах. Но одновременно – стимулировала приток неквалифицированных рабочих из-за границы. В итоге развивающиеся страны за несколько десятилетий создали «базы» внутри США и стран Западной Европы. Эти базы – прочно обосновавшиеся там «пришлые» этнические меньшинства: арабские, пакистанские, индийские, китайские, афганские, иранские, латиноамериканские.
Либеральное западное законодательство позволяет этим общинам вести автономную жизнь. Можно десятилетиями жить в США и Западной Европе, не стремясь и испытывая желания стать гражданином соответствующих стран. В итоге – Западная Европа становится менее белой, а Северная Америка – менее англосаксонской. Носители пришлых, по определению традиционалистских, укладов живут сами по себе в анклавах общин, а носители коренных нравов и традиций – сами по себе.
При этом местные (в США и ЕС – это носители «современного», а в Индии и России – наоборот, поборники «традиционного») нервно реагируют на пришлых. Пришлые тоже пугаются местных и все воинственнее отстаивают свои права на сохранение самобытности. Отсюда – наблюдаемый от США до России и стран ЮВА «встречный ток» фундаментализмов: испугавшись смешения кровей и укладов, все разом бросились искать опоры в традиционности. В Северной Америке активизировались настроения в пользу следования протестантским и католическим ценностям, в России продолжилась «православная волна», по всей Евразии кричит о себе исламский фундаментализм, от которого пытаются не отстать радикалы-иудеи. Все это – на фоне подъема этнополитического экстремизма, которого не избежали ни страны ЕС, ни Россия.
И все-таки что стимулирует глобализация – единообразие или разнородность? Скорее второе, чем первое. Распространение конгломератных обществ и их подъем как социополитического вида – ее порождение.
Старинные нравы
Конгломератные общества – новая и «незамеченная» данность эпохи то ли глобализации, то ли общей усталости от нее. Связанное с этой данностью усложнение общественной организации должно повлечь за собой изменение наших представлений – о самих себе, своем поведении, побудительных мотивах, механизмах и перспективах общественно-политических отношений. Взаимодействие власти и бизнеса – важнейшая составляющая этих отношений, хотя значимость ее затеняется нарочитой игривостью тематики электоральной борьбы.
В самом деле, инерционно следуя романтическим (или заданным методологическими упрощениями) чаяниям начала 1990-х годов, мы ожидаем выстраивания в России отношений между государством и бизнесом таким образом, как они выстроены в западных странах.
Настроение портит грубый реализм фактов. Во-первых, за 15 лет у нас не сложилось отношений «соразмеренно-равного» сотрудничества политической власти и частного бизнеса. При Ельцине тиранствовали олигархи, после Ходорковского тиранствуют бюрократы. Попытки отладить систему партнерства власти и предпринимателей дали ограниченные результаты.
Настоящее партнерство между государством и бизнесом в нашей стране не удается – как не удается оно, скажем, между Россией и США. Речь не о том, что отечественный бизнес страдает от недостатка связей с властью или ее малой информированности о его нуждах. Суть – в гипертрофии отношений типа «господство–подчинение» между государством и предпринимателями. Его безоговорочное преобладание сильно ограничивает в российских условиях эффективность того, что на Западе называют технологиями GR (government relations). Стандартные приемы налаживания законных контактов между корпоративными субъектами и органами власти в центре и на местах в нашей стране явно не срабатывают.
Во-вторых, в России не срабатывают в чистом виде и закономерности управления электоральным поведением граждан по рациональной экономической логике. За 15 лет мы привыкли думать, что народ должен «голосовать желудком», как ему полагается по теории. На деле – жесткий либеральный курс правительства при Путине не повлиял на популярность президента, а нарастание левых ожиданий в молодежной среде («синдром несбыточности надежд на жилье») не обрушило престиж политической власти в целом.
Да и бизнес в нашей стране, чтобы не просто выжить, а процветать и развиваться, должен вести себя не просто как «экономическое существо». В отношениях с властью он вынужден льстить и изворачиваться.
В-третьих, российская бюрократия тоже не смогла выработать механизмов самоограничения в отношениях с бизнесом. Олигархический разгул прошлого десятилетия может обернуться неограниченным вмешательством власти в экономику. Вот почему будущих государственных служащих надо учить в университетах относиться к бизнесу не только строго, но и бережно. Не быть лоббистом капитала, но и не изничтожать предпринимательский класс придирками и поборами. Традиция взаимопомощи и взаимоподдержки бюрократии и бизнеса в России развивалась в русле теневых отношений. Современная задача – научить чиновника видеть в предпринимателе не только источник дополнительных налоговых поступлений, но и носителя перспективных экономических начинаний, выгодных стране и обществу.
Четвертое и главное: все, что в отношениях бизнеса и власти в России кажется «временными отклонениями от нормы» в сопоставлении с западным опытом, с позиции конгломератной концепции представляется длительно устойчивым явлением. Неформальные отношения государственной власти и бизнеса в нашей стране образуют самостоятельный анклав традиционного. В таком виде этот тип связей может существовать неопределенно долго, уживаясь с анклавами «современных», вестернизированных отношений.
Можно и нужно каким-то образом воздействовать на этот анклав. Наивно надеяться на его скорое разложение. Ошибкой было бы и пытаться правильно сориентироваться в хитросплетениях отношений бизнес-сообщества с государством без понимания того, как, чем эти отношения питаемы реально.
Ковка связующих звеньев
Это понимание необходимо закладывать специальным образованием, которое наряду с теоретической частью должно отрабатывать практические навыки ориентации в специфике отношений власти и бизнеса. Внимание следует сосредоточить на учебно-игровых анализах конкретных конфликтов бизнеса и власти в России. В ходе их проведения прививаются навыки научно обоснованной оценки роли СМИ и общественного мнения в формировании экономической политики как корпораций, так и государственных органов власти федерального, регионального и муниципального уровней.
Учащиеся должны обладать навыком не столько давать событиям политическую оценку, сколько самостоятельно вырабатывать оптимальную стратегию поведения (личности, корпорации, органа государственной власти) в ситуации столкновения интересов бизнеса и власти. Типичные конфликты, стратегии примирения интересов, факторы личности политика в деловом мире и бизнесмена в политике, правовая и этическая основа сотрудничества бизнеса и власти – повестка дня экономической политологии приблизительно такова.
Современный политолог-прикладник должен уметь находить нестандартные способы защиты интересов работодателя – будь то государство или корпорация – в сложной политической конъюнктуре. Он ориентирован на практическую работу: в интересах бизнеса – во власти и в интересах власти – в бизнесе. При этом фоновым знанием ему служит понимание политической ситуации в собственной стране и зарубежном мире.
Такая квалификация позволяет работать в международных экономических и политических организациях, органах государственной власти, ведающих вопросами управления экономикой; в зарубежных компаниях, действующих в России, и в российских корпорациях, работающих за рубежом. Современные специалисты в идеале должны быть подготовлены для работы всюду, где соприкасаются интересы политики и бизнеса. Эксперт по экономической политологии должен в рамках задания «с колес» вести переписку на иностранных языках и включаться в организацию серьезных переговоров. Компетенции такого рода находят применение всюду, где есть запрос на умение находить нужных людей и проводить сложные согласования, в том числе по-английски.
Конечно, политологу стать экономистом не проще, чем хорошему экономисту развить в себе логику политического анализа. Вопрос о взаимозаменяемости специальностей не ставится. Задача современного этапа развития страны без снижения его темпов – в формировании особого типа политолога-практика, который соединял бы в себе углубленное знание экономических проблем с безупречным владением техниками маневрирования в среде любой степени политической сложности.
Именно из таких специалистов станет формироваться слой профессиональных посредников между государством и бизнесом. Воспитанные в одной традиции и работающие кто в частном секторе, а кто – в государственном, они должны быть способны говорить на одном политическом языке и быть сопоставимо грамотными в профессиональном отношении. Наличие такого слоя, так сказать, по обе стороны линии соприкосновения государства и бизнеса позволит в будущем предупреждать кризисы, подобные делу Ходорковского, и находить компромиссы бюрократии и предпринимателей не за счет, а ради национальных интересов России.
За 15 лет в нашей стране сложились и стали мощным потоком выдавать продукцию центры подготовки политических и экономических менеджеров современного типа, но менеджеров «первого поколения» – операционистов. Именно на них существовал общественный и рыночный запрос. Сегодня речь идет о необходимости в менеджерах «второго поколения», менеджерах-стратегах, мастерах долгосрочного и комплексного политического управления – в том числе в сфере экономики. Экономическая политология предназначена решить свою часть этой сложной, грандиозной и привлекательной задачи. Конгломератная концепция с присущим ей акцентом на необходимости исходить из реального, а не идеально-несбыточного состояния российского общества должна и может этому способствовать.
