Игорь Задорин
Разные эпохи – разные пути самореализации. Или их отсутствие.
Владимир Ветрогонский. Киришские звезды. Опубл.: Время перемен. Искусство 1960–1985 в Советском Союзе. СПб.: Palace Editions, 2006 год
В каждую эпоху образуется специфическая область человеческой активности, которая притягивает лучшие человеческие ресурсы страны. В 30-е годы в России такой областью была индустриализация, в 40-е лучших людей забрал фронт, в 50-е интеллект нации почти целиком работал на создание ракетно-ядерного щита. В 60-е появились геологи-романтики, которые отправились за туманом и за запахом тайги, а заодно за нефтью и газом, которые до сих пор кормят страну.
Застой в 70-е был фактически спровоцирован отсутствием таких зон социальной мобилизации, закупоркой социальных лифтов и бедностью выбора для активных и целеустремленных людей: либо в КГБ, либо в КСП, то есть в «мягкое» диссидентство.
В 90-е главной сферой социальной активности стал бизнес. В бизнес шли не только для того, чтобы заработать. Именно этот вид деятельности ставил тогда сверхзадачи и давал возможности для самореализации. В 2000-х наиболее активные и компетентные человеческие ресурсы были востребованы в государственном строительстве, где социальная мобильность уже стала заметно превышать социальную мобильность в бизнесе.
Сейчас ситуация меняется в очередной раз. И в бизнесе, и на государственной службе вновь надо делать долгую карьеру. Возможностей быстрой самореализации, больших задач и творческих вызовов стало меньше.
Что же в ближайшее время сможет привлечь лучшие умы, мобилизовать их волю и активность? Представляется, что такой областью может стать социокультурное творчество.
Пока влияние незаметно
Уже несколько лет исследовательская группа ЦИРКОН анализирует состояние третьего сектора, изучает динамику влиятельности некоммерческих организаций на другие сектора общественной жизни.
В недавних опросах представителям НКО предлагалось дать свою оценку воздействия третьего сектора на первый и второй. Аналогичным образом мы спрашивали представителей этих секторов, то есть власти и бизнеса, насколько некоммерческие организации влияют на них в постановке задач, в определении повестки дня, в выборе стратегий, принятии решений и т.п.
Согласно ответам наших респондентов, влияние это пока невелико. Принципиально важно, что самооценка представителей НКО почти совпадает здесь с оценками власти и бизнеса.
Немногочисленные же расхождения симптоматичны. Например, влияние НКО в сфере жилищной политики с точки зрения представителей власти более значительно, чем с точки зрения самих некоммерческих организаций. Причина проста: власть оценивает степень влияния третьего сектора уже по факту того, что в том или ином вопросе в принципе осуществляются попытки оказывать хоть какое-то воздействие на принятие управленческих решений. Именно в этом ключе воспринимаются властью выступления обманутых дольщиков и протесты против «точечной застройки». Другая же сторона – НКО – дает оценку в зависимости от результата и, соответственно, определяет степень своего влияния как незначительную.
Аналогичным образом воспринимается влияние НКО на коммерческие структуры. Бизнес ощущает на себе давление со стороны третьего сектора, прежде всего в экологических вопросах, однако с точки зрения НКО это воздействие минимально. Как малорезультативную оценивают и бизнес, и сам третий сектор деятельность профсоюзов. Представители НКО указывают на то, что воздействие на компании существует прежде всего на территории их присутствия, то есть вне предприятия, но не внутри его.
Еще один параметр – отношение населения к деятельности НКО. Сегодня граждане, как правило, говорят о точечной активности третьего сектора. За последние четыре года, в течение которых проводятся опросы, ситуация изменилась очень незначительно.
Неожиданные возможности
Население не замечает активности некоммерческих организаций, реакция власти и бизнеса на их деятельность минимальна, сам третий сектор оценивает свою влиятельность как слабую┘ Но именно слабая степень развития института НКО создает возможности для интенсивной и быстрой самореализации. Огромный потенциал становления третьего сектора в том, что оно может происходить и во внеинституциональных формах. Заблокировать его, соответственно, гораздо сложнее.
В любом деле важен стартовый импульс, который в России всегда исходит сверху. Бизнес получил такой импульс от слабеющего государства, которое «накачало» его инфляционными деньгами через кооперативы и центры научно-технического творчества молодежи. Когда окрепшему бизнесу стало важнее сохранить накопленное, чем приобрести что-нибудь новое, и в связи с этим возникла его заинтересованность в становлении охранительной внутренней политики, – была обозначена необходимость в сильном государстве, началось государственное строительство.
Сейчас власть начинает инвестировать в третий сектор. Пусть пока мотивация здесь – это не его развитие, а стремление перекрыть каналы западного финансирования и влияния, отвлечь внимание общества от «неудобных» вопросов путем акцентирования других. Тем не менее средства инвестируются, общественный интерес, который привык реагировать именно на такого рода импульсы, подогревается. И власть – отчасти, возможно, помимо собственной воли – помогает гражданскому обществу в решении его задач.
В этом контексте нельзя не считаться и с феноменом молодежных движений, создаваемых государством. Будучи политическими, эти движения, разумеется, не могут быть отнесены к третьему сектору – хотя некоторые из них позиционируются как движения социального толка. Но они выполняют важную функцию: в поле сознания молодых людей, которые до сих пор могли ориентироваться только на фигуру бизнесмена или госчиновника, появляется пример реализации в социокультурной сфере.
Во многом именно в результате давления государства оформилась как социальный, экономический и культурный институт социальная ответственность бизнеса. Корпоративное перечисление средств на некоммерческую деятельность уже носит системный характер и также укрепляет позиции третьего сектора.
Формируется экономическая база, работают социальные лифты, возникает необходимость решать новые интересные задачи. Эта сумма факторов, как представляется, и позволит обеспечить приток в НКО активной части молодежи и даже людей средних возрастов.
Советский опыт и новый язык
Надо сказать, что похожие процессы развивались в 70 – начале 80-х годов прошлого века, когда очень много активных интеллигентных людей, не видя возможностей реализации в профессиональной карьере, в партийной и государственной деятельности, занялись социальным творчеством. Создавая КСП, занимаясь туризмом (главным в туризме были, конечно, не сами поездки, а возможность общения в условиях полного отсутствия других видов общественной активности), строя молодежные жилищные комплексы.
Сейчас становится модным словосочетание «социальное предпринимательство». При его употреблении ссылаются, как правило, на зарубежную практику. Между тем у России в этой области есть и собственный опыт. В 80-е годы прошлого века появлялись фонды социальных изобретений, банки социальных идей, разрабатывались проекты строительства экополисов и технополисов. Упомянутые молодежные жилищные комплексы – один из ярчайших примеров такого рода творчества. Этот опыт нуждается в систематизации и осмыслении.
Кроме того, многие из подобных явлений существуют и сейчас. «Летучие университеты», вообще экспериментальная образовательная среда, самоорганизация в сфере туризма – с одной стороны, не встроены ни в бизнес, ни в государственный сектор, с другой – еще не обозначены адекватно в языке. Получив яркое название, став брендом, они получат и новый толчок к развитию.
