Жизнь как перформанс

Время отдыхать.
Арчибальд Дж. Мотли-младший. Субботний вечер. 1935. Художественная галерея Говардского университета, Вашингтон.

Современное искусство вышло в свет. Во всех смыслах слова. Коллекционирование теперь уточняет социальный статус. «Оно всегда его уточняло, и арт-рынок существовал всегда», – возразят специалисты. «Нет, – ответят неофиты, – теперь все как-то по-особому».

Пришел тот час, когда роль художника в социальном спектакле стала почетной. Общепризнанной и общедоступной. Труппа пополняется. Объявлен набор. На роль художников ведется кастинг, а умеющие технически успешно справиться с нею стремительно выходят в авангард. Модно быть художником, модно быть другом художника и уж совсем ультрамодно быть коллекционером.

Художник-глашатай, художник-трибун – ему доступны высшие смыслы, остальным же пора о них подумать. Поэтому срочно график светской активности нужно переверстывать. Хочешь быть актуальным – надо побывать в Венеции, потом в Касселе на «Документе», потом – в Мюнстере. Маршрут Венеция–Кассель–Мюнстер – маршрут-сито. В начальном пункте – посвященные и сочувствующие, в конечном – только продвинутые.

В Москве тем временем – шумная и одиозная Арт-Москва, тщеславная ярмарка, прирост частных музеев и обнародование личных коллекций. В Лондоне – торги с оглушительными ценами на русское.

Искусство в фокусе общественного внимания. Самыми употребляемыми словами сезона стали «актуальное» и «арт-рынок».

Ксения Собчак на Венецианской биеннале. Нет, другое – Венецианская биеннале как главное отечественное светское мероприятие сезона.

Или, положим, «Одиссея Таракана» Йоко Оно в ЦУМе. В данном случае факт выбора выставочной площадки несет глубоко философский смысл – общество давно готовит упаковку искусству и помещает его не просто поближе к супермаркету, а почти инкорпорирует его в торговые залы. Стремится расфасовать его, опередив потребность. За стеной ценники-плечики-этикетки-блеск и нерезкий, но стойкий запах парфюмерии класса люкс. И как следствие – классу люкс уже положено разбираться в концептуализме, классу люкс нельзя все это пропустить.

Класс люкс, таким образом, разрастается через причастность к искусству за счет интересующихся и пассажиров. («Пассажир» в просторечии – человек, невольно вовлеченный в движение, случайно избранный процессом, не участвовать в котором нельзя.)

Кстати, Борис Гройс давно настаивал на том, что никакой массовой культуры вообще не существует – это иллюзии 1980-х. «Между маркой «Деррида», маркой «Мадонна», маркой «Мерседес», маркой «Макдоналдс» нет в принципе никакой разницы», – писал он.

Параллельно искусство из пространства чистого андеграунда помещается в какое-то новое измерение. Социализуется. Становится центром притяжения красивых девушек, больших и очень больших денег и прочих энергий какого-то другого порядка. Иные увлеченные утверждают даже, что актуальное визуальное искусство дает зрителю всю суггестию смыслов, которая раньше распределялась на философию, религию, науку, музыку, литературу и кино. Все вышеперечисленное себя не оправдало и передало полномочия. Людям некогда читать Хайдеггера, а Каннский фестиваль как будто уже ослабил позиции (еще пару лет назад аккредитоваться туда от несуществующего издания было невозможно, сейчас прецеденты есть). «Не беда, – говорят коллекционеры, – если человек выделит пару часов своей жизни на вернисаж современного искусства, это уточнит его реальность ровно на ту же составляющую». Однако раньше доступное лишь избранным теперь нуждается в маркировке для всех. Бренд должен быть занесен в прайс. И вот Кабаков и Булатов в одночасье становятся самыми дорогими художниками. Вот она – патентованная классика уже в фунтах стерлингов. А что еще актуальнее? Надо знать. Надо следить. Надо видеть. Процесс очевидный и в статистических подпорках как будто не нуждается. Впрочем, то, что он идет на нескольких уровнях, легко проиллюстрировать. Скажем, коллекционер Петр Авен до недавнего времени к современному искусству относился с прохладцей, теперь собирает живопись Кошлякова. Можно назвать еще пять-семь таких имен, и это уже не будет инсайдерской информацией.

Еще пример: обычно светская жизнь в Москве замораживается уже к концу июня. В этом году она никак не утихнет до сих пор. Летнему покою мешает искусство. Завтра, например, предстоит еще праздновать 15-летие «Айдан галереи». Гулять будут в Цехе Белого на «Винзаводе». А позавчера все приглашенные уже виделись в ГМИИ им. Пушкина. Это было торжественное открытие выставки «300 лет американского искусства». Эффектное появление директора музея Соломона Гуггенхайма и актера Джереми Айронса на мотоциклах – перформанс или pr-стратегия? И то, и другое. Перформанс десакрализованный. Перформанс светский. Ирина Антонова на мотоцикле Джереми Айронса – перформанс чистый. Перформанс абсолютный.

Самое печальное событие года – тоже из области искусства. Смерть Дмитрия Александровича Пригова. Переход из смертных поэтов в бессмертные.

Один из его друзей отметил, что прощание с Приговым в Донском монастыре до такой степени напоминало им же задуманный перформанс, что даже священник, повторявший, как и положено ему, «раб божий Дмитрий... раб божий Дмитрий...», отступил вдруг невольно от назначенной ему роли: «Прощайтесь с Дмитрием Александровичем». «Дмитрий Александрович» – образ, созданный поэтом и перформером, часть текста, работающего по своим внутренним законам и тогда, когда автора уже нет с нами. Жизнь Пригова – прерванный перформанс. Наша жизнь – это перформанс длящийся. И она продолжается.