Елена Кутловская
«Жить на разрыв аорты» не у всех творческих людей получается.
Фото Бориса Бабанова (НГ-фото)
Андрей Смоляков родился осенью 1958 года. Хмурый, высокий, голубоглазый. Сначала он поступил в Щукинское училище, потом перевелся в ГИТИС. На сцене Театра-студии п/р Табакова играет с третьего курса. Играет немного, но все роли вызывают единодушный восторг критиков. О мощном трагическом даре Смолякова впервые заговорили, когда он сыграл Ротмистра в спектакле «Табакерки» «Отец». После роли Хлудова в актерской личности Смолякова обнаружили мистические черты и харизму... Сыграв более чем в 50 фильмах, Андрей Смоляков приобрел широкую известность лишь после сериала «День рождения Буржуя». Народный артист РФ, лауреат Государственной премии РФ.
– Вы играете в спектакле «Небожители» роль олигарха. Эта пьеса об одном дне из жизни главного акционера крупнейшей в России нефтяной компании. И написал ее Игорь Симонов, не драматург, а бизнесмен. Достойный спектакль получился?
– Это нормальный спектакль для театра «Практика», который пропагандирует современную драму. И это очень достойная работа.
– Как вы относитесь к олигархам?
– Я?! Это очень объемный и противоречивый вопрос. Одно твердо могу сказать: в большой степени я отношусь к этим людям уважительно. Сколотить компанию, состояние – ой как непросто. Нужно обладать большим количеством серого вещества. Другое дело, как у нас все это «сколачивалось» в России, где либерализм развивался не без криминального бизнеса, черной экономики┘ В той ситуации все зависело от степени компромисса, на который человек шел: переступить грань между черным и белым или удержаться на самом краю? Если степень компромисса слишком высока, если человек способен шагать к своей цели по головам коллег и друзей – это, конечно, не вызывает уважения. Я играю человека, который знает, что такое кодекс чести и через который он не перешагнет никогда. Смею думать таких людей не только в бизнесе, но в и политике, культуре большинство. Я – за цивилизованный бизнес.
– Такой бизнес возможен в России сегодня?
– Не знаю┘ (закуривает). Но хорошо, когда он есть! Честный, жесткий, смелый, умный.
– Большие деньги – портят человека?
– По-моему, нет. Они дают свободу. Финансовая независимость в любой профессии – плюс. Например, я бы мог не сниматься там, где не хочу, и там, где неинтересно.
– Многие ваши коллеги играют не только в «родном» театре, но и на других сценических площадках Москвы, Питера┘ Вас почему-то режиссеры приглашают в проекты других театров крайне редко.
– Что я могу сказать? Это выбор режиссера┘ Я не из той категории людей, которые будут ходить и предлагать себя великому мастеру Н. или модному ныне Ч. Я из тех актеров, которые будут ждать, а если я кого-то заинтересую, тогда и рассмотрим этот вопрос. (Закуривает.) Объяснение одно: значит, я никому не нужен. Но не хочу роптать на время. Нужен я был Адольфу Шапиро на роль Лопахина в его спектакле «Вишневый сад», и я играю эту роль в МХТ. Но, в общем, наверное, годы проходят, и список ролей, которые уже никогда не сыграешь, увеличивается┘
– Вы уже несколько лет играете в театре Хлудова. Не страшно делать это после Дворжецкого, который, сыграв в легендарном фильме «Бег», стал самым известным Хлудовым в стране?
– Скажу честно: сначала я отказался репетировать эту роль, потому что мне очень не хотелось сравнений с Дворжецким. Но в итоге я согласился. И когда началась работа, было уже не до личных амбиций. Постепенно, в процессе репетиций, я обнаружил, что все мои комплексы ушли на второй план. Хотя избавиться от них окончательно мне так и не удалось.
– Есть мнение среди молодых актеров, что нужно уметь продавать себя. Актер, как и менеджер, как и любой профи, – товар, и чем скорее он это поймет, тем удачнее сложится его судьба. Вы согласны?
– Да. Мы – товар. И себя нужно уметь продавать. Но лучше, когда тебя продают другие. (Смеется.) В определенный период я переживал эдакое состояние «бездорожья», жил в профессии как-то ни шатко ни валко. И на протяжении многих лет ничего серьезного не играл. А потом вдруг появилась пьеса Стриндберга «Отец». Потом появился «Лицедей» Томаса Бернхарда, потом – булгаковский Хлудов. Но иногда надо делать перерыв. Я довольно легко вхожу и выхожу из образа. Но, когда я постоянно играл персонажей, которые кончали жизнь самоубийством, это меня слегка «пригнуло». Однажды я подумал: «Что-то ты, Андрейка, улыбаться перестал». И с этого момента твердо усвоил: перерывы в творческой судьбе необходимы.
– Бывают моменты, когда творчество в вашей жизни отступает перед ремеслом?
– Да, это называется – прошелся по ремеслу! Ну, слава богу, нечасто случались такие вещи┘ Однажды у меня была температура 39, я ходить-то еле мог, и, чтобы не срывать спектакль по пьесе Горького «Последние», я с тупостью, достойной идиота, пошел играть. Ведь в «Последних» были заняты Олег Павлович Табаков и Ольга Яковлева. Представляете, люди придут смотреть на двух великих, а из-за какого-то Смолякова все отменят?! Я играл «по ремеслу», «на моторе», выполняя свою актерскую миссию. Но мне кажется, что если ты этим ремеслом владеешь, то можно всегда выглядеть достойно. «Жить на разрыв аорты» не у всех людей искусства получается, но с некоторыми бывает и такое.
– Испытывали вы когда-нибудь шок от профессии? Например, когда абсолютно не знали, как сыграть роль, с какой стороны к ней подойти?
– От встречи с Миндаугасом Карбаускисом был шок! Я долго не понимал, что он от меня хочет и что мне играть! И вот настал момент, когда я на повышенных тонах – а это со мной случается нечасто, меня надо сильно озадачить, чтобы я сорвался, – стал говорить ему: «Чего ты от меня хочешь, объясни наконец! Почему именно я все это должен делать?!» Причем работа начиналась мирно. Я прочитал пьесу «Лицедей», мне она показалась интересной. А в процессе репетиции я утратил чувство, что эта пьеса хоть кому-то нужна! Через пару месяцев я ни черта не понимал: кому буду интересен в этой роли?! Но Карбаускис терпеливо ждал. И как-то мягко подвел меня к моменту, когда у меня все получилось, сказав: «Вот видишь, ты все понял и все сделал».
– Вы играете в «Лицедее» гения?
– Ну как сказать? Гении разные бывают. Бывают нормальные. Бывают не очень. Кстати, мы недавно возили «Лицедея» в Прагу, и чешская критика нашла в моем исполнении «чеховские мотивы», излишнюю рефлексию, будто бы несвойственную драматургии Томаса Бернхарда.
– В шекспировском тексте возможна «чеховская» рефлексия?
– Конечно. Додин принизил Шекспира до уровня прозы. Но это его право, зачем-то ему это было нужно.
– Вам не понравился спектакль Додина «Король Лир»?
– Что значит не понравился? Просто я хочу увидеть немного другого Шекспира. Хочу, чтобы шекспировский театр был немножечко «на котурнах», хочу услышать высокий слог!
– Какой текст вам больше нравится произносить со сцены – прозу или стихи?
– Мне ближе литературный текст. Когда мы репетировали «Камеру обскура» Набокова, я просто кайф ловил. Как это «вкусно» написано! И наделять набоковскую словесную вязь психологическими нюансами – это ни с чем не сравнимое наслаждение! Но редкое┘ (Улыбается.) Когда в Москву приезжал Йен Маккелан, английский актер, Табаков приводил его к нам в театр. У английских актеров есть что-то вроде мастер-класса – чтение шекспировских монологов. И Маккелан так прочитал! Ух! Это было очень интересно. Эмоционально! От него нельзя было глаз оторвать! Причем он вошел к нам, перемолвился парой фраз┘ потом вдруг снял пиджак и выдал «To be оr not to be┘» И все! Он приковывал к себе всех в зале! Чем, почему? Вот оно, искусство слова!
– Бытует мнение, что актеры – люди недалекие.
– Да, многие считают, что актеры – дураки. Но если человек занимается актерской профессией, мне кажется, он должен быть очень глубоким, бездонным┘ Я в связи с вашим вопросом вспоминаю, как в «Щуке» один педагог надолго породил во мне массу комплексов всего парой фраз. Я играл этюд. И педагог неожиданно спрашивает меня: «Смоляков, а ты книжки-то читаешь?» Я парировал: «А почему вы задаете мне такой вопрос?» И услышал: «У тебя глаза тупые». Долго я не мог вытравить из себя эти слова, хотя книжки всегда читал┘
– Что помогло избавиться от этого комплекса?
– Съемки. Когда я увидел свои глаза на экране, я понял, что мысль в них все-таки есть! Я давно говорю о себе, что я уже старый, поэтому смело могу говорить правду. Так вот, хочу вам ее сказать: до поступления в театральное училище ни разу не был в театре.
– ???
– В драматическом. Но мама два раза в месяц периодически водила меня в Большой театр. Помню, как я плакал над судьбой Чио-Чио-Сан. Навзрыд! Народ смеялся надо мной. Большой театр меня очень сильно «подтянул» и дал нужный толчок. И еще, я бы хотел сказать о маме, которая меня воспитывала. У нас дома была огромная библиотека, множество альбомов по живописи┘ Я был очень развитым мальчиком, с хорошим вкусом.
– К актерской профессии вы не стремились. А кем мечтали стать?
– Хотел быть врачом! Нейрохирургом. Послушайте, я бы был выдающимся нейрохирургом! Я даже ходил в кружок «Юный медик» при больнице... Но случайно прочел объявление в газете о наборе в театральное училище. Пошел, попробовал и на всю жизнь в этом деле остался.
