Ректорские заботы

В ректорском кресле Марина Хмельницкая.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Российская академия театрального искусства – ГИТИС – крупнейший театральный вуз в Европе и один из крупнейших в мире. С 2000 года ректором этого учебного заведения является Марина Хмельницкая, карьера которой началась в стенах ГИТИСа еще в 1974 году, с того момента, как она стала педагогом по истории театра. Что думает она о театральном образовании? О студентах, многим из которых суждено стать не просто звездами, а великими мастерами сцены? Как и чему учат этих людей под ее руководством?

– Марина Юльевна, среди интеллигенции бытует мнение, что в России происходит вырождение национального генофонда. Согласны?

– Молодое поколение не знает русского языка, делая в трех строчках восемь ошибок. Значит, они не читают, а раз не читают, то и не думают. А это печально. Современный художник не может превратиться в антимыслящее существо, вести себя по-хамски, но формально блестяще владеть профессией. Я настаиваю на обязательном гуманитарном образовании, я категорически против тотального превращения театрального обучения в платное: известно, что русские цари давали студентам стипендии. Мы пытаемся сохранить духовную наполненность процесса обучения в вузе, интеллектуальные и нравственные приоритеты. Не случайно во всем мире наше образование пользуется большим авторитетом: именно русская высшая школа выработала систему пятилетнего обучения. Для нашего вуза так называемая болонская, двухступенчатая, структура, о которой так много сегодня говорят и пишут, думаю, неприемлема. Не магистерскую или бакалаврскую диссертацию должен защищать наш студент. Спектакль поставить – вот «диссертация» режиссера или балетмейстера. Спеть арию Онегина или сыграть Раневскую, сочинить сценографию к «Ревизору» и станцевать партию Жизель – вот дело наших студентов-выпускников.

– В театральных институтах первокурсников часто отчисляют за профнепригодность. Насколько жестко ведет себя педагогический состав ГИТИСа в этом вопросе?

– У нас бывают отчисления, но не очень значительные. И главным образом вызванные ошибками набора. Когда молодой человек приходит с огромным желанием учиться, кажется, что у него есть творческий потенциал, а к концу первого курса выясняется, что он достиг своего максимума и ему больше некуда развиваться. Можно было бы, конечно, не отчислять, но я всегда думаю о человеке, который не будет находить нужного применения в профессии. Для того чтобы судьбы не ломались, чтобы люди могли найти себе какое-то применение в жизни, надо искать новые возможности. Чем раньше человек поймет, что он сделал неправильный выбор, тем лучше. Но иногда мы вынуждены исключать и талантливых людей за дисциплинарные нарушения или скорее за поведение, опасное для окружающих. С одной стороны, мы, вероятно, гораздо добрее и снисходительнее к творческим людям, чем это было в советское время. Но с другой – приходится иногда проявлять жесткость, чтобы не только социально, но и физически защитить студентов. Слишком серьезно изменилась жизнь, слишком усложнилась.

– Самый популярный факультет в ГИТИСе?

– Конечно, актерский. Сейчас, правда, достаточно модным стал продюсерский факультет – это знак времени. Но для меня важно другое: часто слышу от выпускников, что ГИТИС дает очень хорошее образование. Вот это по-настоящему приятно.

– У ГИТИСа всегда был статус элитарного вуза?

– Все театральные институты элитарны. С точки зрения того, что «каждый кулик свое болото хвалит» – ГИТИС лучше. Я прожила здесь всю жизнь. Но повторяю, не хочу сравнивать, потому что мы все «родственники» и нас всех объединяет единство русской театральной школы.

– В качестве преподавателей в вашем учебном заведении работают настоящие звезды. А они, как известно, люди очень капризные. Легко ли находить с ними общий язык?

– Надо уметь, и это входит в обязанности ректора, находить общий язык даже с человеком, чья идеологическая и этическая позиция тебе не близка. Из моего кабинета никто не должен выходить с ощущением, что какие-то вопросы остались нерешенными или что к каким-то профессиональным или человеческим проблемам я отнеслась пренебрежительно. Мне хочется, чтобы и педагогам, и студентам в ГИТИСе было комфортно.

Я могу быть жесткой. По профессии я не только историк театра, но и театральный критик. И поверьте, умею сказать правду, но в такой форме, которая заставит людей развиваться, а не опустить крылья. Золотое правило критика: не подменять собой создателя спектакля. Вот так и в роли ректора┘

– Ваши родители – актеры Камерного театра. Они работали с Александром Таировым и Алисой Коонен...

– Да. Папа позже стал режиссером. Будучи детьми, мы с сестрой, как и другие актерские дети, буквально жили во дворе Камерного театра. Как-то нас потеряли на складе декораций, потом с фонарями, ночью, искали. Мама приходила кормить нас ужином прямо в костюме из «Адриенны Лекуврер», а потом убегала доигрывать спектакль. А однажды мы с моим приятелем, мальчиком из актерской семьи, в сотый раз смотрели из-за кулис спектакль «Раскинулось море широко». Нам очень хотелось попасть на корабль, и мы смело вышли на сцену Камерного театра, поднялись на палубу корабля и «поплыли». Оттуда, шипя, нас изгоняли взрослые. И на глазах у изумленной публики мы шли по морю аки по суху опять за кулисы.

– А никогда не возникало желания выйти на сцену в качестве актрисы?

– Нет. Меня с детства научили, что этого делать не надо... Мне сказали – это ужасная профессия, тяжелейшая, неблагодарная. Лучше не быть актером, чем быть на сцене середняком.

– Ваш папа – режиссер культового советского фильма «Мистер Икс». Вы ощущали некоторое превосходство над сверстниками?

– Да что вы! Никогда у меня такого ощущения не было. Папа был папой, и все. Может быть, я была особенной, потому что видела Таирова.

– Вы были знакомы с Алисой Коонен?

– В каком-то смысле я даже дружила с ней. Родители рассказывали, что первый месяц моей жизни праздновали в поезде, в купе Коонен и Таирова. Уже после закрытия Камерного театра, когда уже не было в живых Александра Яковлевича, повзрослев, я водила к Алисе Георгиевне студентов режиссерского факультета. Коонен увлеченно, ярко рассказывала о великих спектаклях, о времени, показывала эскизы декораций, фотографии. Это была замечательная школа. В ее доме можно было ощутить воздух великой русской культуры. Сегодня, теряя людей, ставших легендой, думаю, как часто мы не умеем воспользоваться возможностью, которую дарует нам судьба.

– Насколько я знаю, когда вы читаете лекции о таировском театре, то надеваете перстень, подаренный актером этого театра Николаем Церетелли.

– Замечательный актер Николай Михайлович Церетелли как-то подарил моей маме перстень с сердоликом, на котором проступает некий загадочный профиль. Мама его долго носила и потом отдала мне со словами, что он всегда будет приносить счастье. И действительно, когда я надеваю этот перстень, все становится хорошо.

– Ваша точка зрения на взаимоотношения искусства и государства?

– Исторически сложилось, что русская интеллигенция не дружила с властью. Если же говорить об общих процессах, то каждая эпоха порождает своих нигилистов, каждая эпоха порождает своих созидателей.

– Вы «давите» на студентов, заставляете их смотреть на искусство вашими глазами?

– Нет, я не пытаюсь транслировать свою точку зрения и таким образом влиять на творческое мировоззрение студентов. Единственное, что я настойчиво доказываю в последние годы: гламур – это болезнь. Борис Покровский, великий оперный режиссер, как-то встречался с известным молодым коллегой и спросил его: «Что такое гламур в искусстве?». Тот долго говорил, говорил┘ Покровский остановил его и сказал: «Спасибо, я понял: гламур – это пошлость». Мне кажется, что у нас сегодня многовато пошлости.

– Основные проблемы в развитии современного театра, с вашей точки зрения?

– Государство старается сделать все, чтобы вывести театр на самоокупаемость. Что исторически, идеологически и социально невозможно. За духовное взросление личности, за культурное образование надо платить. А государство платить не хочет. Оно умеет только требовать... Неужели не ясно, что театр формирует человеческое сознание и, таким образом, свою национальную сферу интересов. Государство обязано рачительно относиться к искусству! Само же театральное искусство сегодня чрезвычайно разнообразно и противоречиво. Очень сильно (и у нас в академии) стремление сохранить русскую классическую школу, очевидна и авангардная тенденция. Существуют и «разрушители» традиций. Я лично не могу любить все в сегодняшнем театре, может быть, я консерватор. Но в институте мы поддерживаем эксперимент, поощряем творческий поиск. Важно, чтобы молодой человек брал на себя ответственность за то, что он делает на сцене. Мы стремимся воспитать эстетическую брезгливость к безвкусице и цинизму в искусстве.

– Чего и кого боятся студенты сегодня? Или вообще ничего не боятся?

– Сегодня студенты очень боятся подвести мастера. Боятся быть отчисленными.

– Существует ли в ГИТИСе цензура? Можете ли вы по своему желанию закрыть студенческий спектакль?

– Нет, цензуры не существует. Ректор не может себе позволить осуществлять надзорные функции. Другое дело, что меня волнуют процессы, которые влияют на молодых людей. Это и коммерциализация искусства, и потеря идеологических ориентиров в обществе. Мне кажется, мы утратили очень важное понятие – поколение; глобально людей сегодня ничто не объединяет. А политическая цензура еще недавно искалечила столько жизней и театральных организмов┘ Слава Богу, не все талантливые индивидуальности «утекли» на Запад.

– Помните ли вы ваш первый день в качестве ректора?

– Когда я впервые пришла в институт как проректор – помню... Вошла в кабинет, взяла ведро, тряпку и вымыла пол. Мне хотелось, чтобы было чисто. А первый день в качестве ректора не помню, потому что это произошло в трагический момент, когда неожиданно погиб Сергей Исаев, бывший ректор ГИТИСа. Ни радости, ни гордости, ни удовольствия... Да и не хотела я быть ректором...

– С годами что-то изменилось?

– Конечно. Стало привычнее ощущать себя первым лицом института. (Смеется.)

– Что делает ректор в свободное время?

– Работает женщиной и бабушкой. С удовольствием занимаюсь внучкой. К сожалению, свободного времени у меня мало. Театр, выставки – тоже работа, я должна быть в курсе всего, что происходит в искусстве, мне это профессионально необходимо. А вот когда я у плиты – это мое свободное время.

– Комфортно ли вам у плиты?

– Вполне.

– Культурологические идеи в этот момент вас не «беспокоят»?

– Когда я на кухне (смеется), то прихожу к выводу, что иногда лучше вообще не думать.

– Вам в семье тоже приходится руководить?

– Да, но я делаю это тактично, чтобы никто не заметил.