Следуя канонам

Продолжательница традиций.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)

Первая премия

Первый подарок, который так или иначе пришелся кстати, то есть к грядущему юбилею, Татьяна Васильевна Доронина получила на Тверской, в мэрии, где накануне Дня города ей вручали премию Москвы в области литературы и искусства. Деньги - не очень большие: каждая премия - 150 тыс. руб., а тут ее еще и поделили между Дорониной и народным артистом России, актером Театра Российской армии Николаем Пастуховым, минус подоходный налог... Но в данном случае деньги - не главное. Важен сам факт, важна формулировка: "за исполнение ролей последних лет и большой вклад в развитие отечественного театрального искусства и кинематографа". Комиссия по премиям и жюри, возглавляемые Владимиром Андреевым и Сергеем Есиным соответственно, воздали должное и одновременно не покривили душой. Наградили за то, что награды действительно достойно, а дискуссионную сторону ее творческой деятельности, режиссерскую, оставили "на потом". В конце концов премий нынче - тьмы, и тьмы, и тьмы...

На церемонии награждения в мэрии Москвы вдруг выяснилось, что у Дорониной эта премия - едва ли не первая. Она рассказала, как сначала не дали ей то ли Ленинскую, то ли Государственную премию, поскольку за год до того ту же премию получил Товстоногов, а давать премию одним актерам и обойти постановщика показалось неудобно. Потом не дали премию за работу в кино, кажется, за "Три тополя на Плющихе". Тоже выдвинули и не дали, хотя картину посмотрели 26 миллионов зрителей и по опросу "Советского экрана" Доронину назвали лучшей актрисой 1968 года.

Про ад

Доронина вообще - из тех, кто умеет обаять и очаровать любого, когда ей того захочется (как умеет в одно мгновение настроить против себя, с царственным высокомерием отвернуться или пройти мимо). Но тут она была в том "цветаевском" настроении, когда "нравится, что можно быть смешной, распущенной и не играть словами". Вспомнила про близкую круглую дату и выразила надежду, что эта премия не просто подарок к юбилею. В демократической манере поздравила всех остальных лауреатов. Не теряя достоинства, поблагодарила московские власти, традиционно благоволящие ее театру. Не за премию, прежде всего - за восстановленный храм Христа Спасителя. Вспомнила, с каким ужасом проходила прежде мимо бассейна "Москва", откуда всегда поднимался страшный пар и в котором, как запомнилось Дорониной, почему-то всегда купались негры, и эти черные головы над водой и всегдашний пар рождали в голове актрисы образ преисподней, ада, который ждет ее за ее грехи. Последние слова - как будто прямая цитата из "Вишневого сада", из сыгранной ею Раневской.

И вот справедливость восстановлена, храм стоит на своем месте. Можно безбоязненно пройти мимо и перекреститься. Ничто не напоминает об адских муках.

Конечно, с канонической точки зрения сам род ее занятий - театр - дело не богоугодное. Но, если можно так сказать, во всем остальном - в том, что касается творчества, сцены, выбора репертуара, трактовки известных пьес, она старается следовать этим самым канонам: в финале недавно поставленных "Униженных и оскорбленных" герои выходят на сцену в строго определенном порядке: чистые, то есть униженные и оскорбленные - из храма и останавливаются подле него, а унижающие и оскорбляющие такого спасения не получают.

Татьяна Доронина любит приводить в пример данные о посещаемости своего театра, всегда высокие. И все нападки, все уничижительные эпитеты, разгромные статьи разом обессмысливаются, превращаются в ничто. Залы на многих ее спектаклях действительно полны. В определенном смысле ее театр - такой же осколок прежнего устойчивого мира, какой - искусственным путем - пытаются сохранить, удержать герои фильма "Гуд бай, Ленин!", который в эти дни выходит в российский прокат. В кино неимоверные усилия предпринимались, чтобы не волновать тяжело больную маму. Во МХАТе имени Горького публика получает те самые эмоции и слышит те слова, которые ей также необходимы, чтобы сохранялось ощущение чего-то незыблемого и, может быть, вечного. Знаменательно, впрочем, что успех, который выпал на долю пьесы Виктора Розова "Ее друзья", наивной мелодрамы конца 40-х, некоторое время тому назад поставленной в доронинском МХАТе, подтолкнул еще десятки российских театров обратиться к розовскому наследию. И с легкой руки Дорониной "Ее друзья" снова, как 50 лет назад, идут по всей стране.

Юбилей

Юбилей она перенесла. Празднование назначено на 25 января, в Татьянин день. Даже открытие сезона назначено на 16 сентября, чтобы избежать возможных "совпадений" и непредумышленных чествований. "Вот сейчас пройдет это семидесятилетие", - говорит она, смеясь и совершенно не стесняясь "круглых чисел". А с другой стороны - чего скрывать? Когда глядишь на нее, сразу вспоминаешь диалог из старой пьесы Саймона. Супруги, долгое время прожившие в добровольной разлуке, при встрече обмениваются комплиментами. Она говорит: "Ты выглядишь прелестно". И слышит в ответ: "И ты выглядишь прелестно". И тут же получает "пощечину": "Нет, это ты выглядишь прелестно. А я выгляжу - сногсшибательно!"

Доронина выглядит действительно сногсшибательно.

А перенос юбилейных торжеств объясняет весьма прозаически: "Я не могу громко праздновать день моего рождения и делать это радостно. У меня день рождения связан с 10 сентября, это дата смерти моего отца, 13 сентября отец был похоронен. Это для меня нерадостные числа. Поэтому принимать поздравления я не считаю возможным, и не вывести мне даже со всеми актерскими играми себя на какое-то настроение, чтобы всем было приятно любое застолье. Поэтому я решила, что лучше всего это все подготовить к Татьяниному дню - дню моих именин - 25 января. Тогда сделать и юмористическое представление, и большое застолье. Это будет и справедливо и хорошо, и я никого не буду удручать своим отвлеченным видом".

Переходящее красное знамя

Сегодня она выглядит еще и победительницей, поскольку даже двухлетней давности газетные нападки на ее театр вылились в очередное признание и в обещания дополнительного финансирования. Но это не значит, что что-либо стерлось из памяти или забыто: "Чтобы прийти в себя после очередного нажатия чьей-то лапки, нужно было приходить в себя. От боли надо отдыхиваться, лежать и тяжело дышать. Как после ударов под дых человек лежит и дышит, чтобы привести дыхание в норму после боли. Так вот и театр периодически отдыхивался от этой боли. Театр, который оказался с тремя спектаклями, с деморализованной труппой, потому что, пройдя через унижение раздела, люди не могли прийти в себя, - почему их, собственно, не взяли в свой театр. Они прекрасно играют, они не лентяи, в основном работяги со знаниями, с опытом, с замечательной манерой работы, со вкусом, с чувством меры и хорошей мхатовской школой. Их почему-то не пускают в свое здание, которое было для них домом. Они приходили в себя.

Мне было легче - у меня был выбор. Ефремов меня звал к себе - я просто не пошла. Момент самолюбия меня касался меньше. Но здесь надо было собраться, не терять зрителя, восстановить "отработанные" спектакли, от которых остались декорации. "Валентин и Валентина" с новым составом, "На всякого мудреца..." с новым составом, "Последний срок" Распутина, "На дне"... Это все надо было сделать в очень короткие сроки - в три месяца. Мы все это восстановили, запустили в первый же сезон. Тогда существовало еще нормальное Министерство культуры, шел 87-й год, в конце которого нам радостно вручили знамя, как лучшему театру по показателям. По количеству зрителей, по количеству спектаклей. Мы бы получали это знамя и дальше, если бы не изменилась структура, так или иначе связанная с идеологией".

Поваренная книга для героини-проститутки

Доронина - из тех, кто действительно может сыграть и поваренную, и телефонную книгу. Достаточно вспомнить, как в "Старшей сестре" она читала отрывок из статьи Белинского про "любите ли вы театр", чтобы понять: у нее любой текст, любая история превратится в историю о любви. Она даже проститутку в пьесе Александра Гельмана "Скамейка" сыграла не работницей коммерческого секса, а влюбленной - в точном соответствии со взглядами на эту профессию великой русской литературы. По легенде, кстати, она этим и добилась разрешения на спектакль - тогдашнего министра культуры Демичева Татьяна Васильевна убеждала, что сыграет любовь. И - не обманула.

Театром она живет, театр отнимает силы и одновременно дает: "Получаешь в ответ только тогда, когда сумеешь что-то серьезное и интересное дать, эмоционально включить, а это чувствуется не только по тому, как зрители вдруг замирают, как точно реагируют, - знаешь, здесь они должны заплакать, здесь захохотать, здесь мило улыбнуться и т.д. Я - хозяйка, я веду, у меня своя партитура, и они слушают меня и идут за мной. Это - подлинный профессионализм. Я довольна, что нахожусь на этом уровне профессионализма. Накопление этих маленьких актерских радостей и торжеств, очевидно, и дает ощущение того, что ты иногда получаешь больше, чем даешь".

Две столицы

Иногда кажется, что в Питере ее любят по-прежнему больше, чем в Москве. Овацией встречают в родном БДТ, и вот недавно - в Петербурге, снова не в Москве - Юрий Темирканов пригласил ее в филармонию, и при переполненном зале Доронина читала Цветаеву и Есенина - "простите, с огромным успехом". В Москве ничего подобного ей не предлагают. Спрашиваю: "У вас же есть свой МХАТ имени Горького?" - "Я не могу использовать театр, которым руковожу. Нет, не могу я это делать. Потом, я достаточно устаю".

Умение играть, в смысле - руководить залом, вить из него веревки и все, что ей заблагорассудится, сочетается в Дорониной с наивной, даже детской верой в облагораживающую силу искусства. Может быть, даже в святость искусства, во что, к слову, верили и основатели Художественного театра.

Хотя про театр - про жизнь за кулисами - она тоже все знает, не может не знать. На мой вопрос о возможности найти в театре друзей отвечает серьезно: "Когда не руководишь театром, возможно. Но надо быть все время на страже. Потому что, поговорив очень искренне с кем-то из друзей сегодня - так, что ты откроешься в этой искренности и в своей боли, - ты не можешь быть уверен в том, что на следующий день об этом в извращенном виде не узнает энное количество твоих коллег. И начнут тебя шантажировать, ударяя по больному месту с большим удовольствием. Когда я пребывала в БДТ, я не отдавала себе отчета в той степени защиты, которую мне устраивал Георгий Александрович Товстоногов, не понимала, что он защищает меня от очень многого, потому, может, была не готова оказаться вдруг беззащитной в очень агрессивном коллективе МХАТа. Не потому что МХАТ обладал высокой степенью агрессии - такой степенью обладают все театры, они еще хуже, во МХАТе хоть это делали не столь явно. Страшно, но не столь явно и грубо, а в других театрах - грубо, невежливо".

Еще раз про любовь

Подбирая эпитеты к ее имени, все равно "упираешься" в слово "великая". Великая - среди других великих товстоноговских актеров. Великая и потом, в ролях, которые сыграла у Гончарова. У Ефремова - все больше перебивалась "с хлеба на воду". Но даже и в мелочах сумела найти и сыграть свое. Когда говорят о Дорониной, всегда отмечают чувственность ее героинь. Сегодня предпочитают писать и говорить - сексуальная, ищут быстро сменяющих друг друга претендентов на звание новых секс-символов, но Дорониной, конечно, чужды такие слова. Рассказывая о том, как сейчас репетирует пьесу Вампилова "Прощание в июне", она говорит: "Это - студенчество 60-х годов, время автора - Вампилова, и время моего студенчества. Прошло сорок пять лет, сегодня - совсем другое студенчество. Им неведомо, они не могут понять, почему вампиловские сокурсники и сам Вампилов по ночам стояли за пластинками-гигантами с записями симфоний Бетховена и Шостаковича. Они не понимают, почему столь изящные стихи у Вампилова и почему они так похожи на стихи Есенина. Наше поколение занималось поэзией не потому, что надо было заниматься по литературе, а потому что была душевная потребность, необходимо было слушать эту музыку стиха, постигать высокие смыслы, изложенные в столь изящной и совершенной, доступной и ясной для ума и для сердца форме. Если можно охарактеризовать студенчество нашей поры в какой-то мере с идеалистическими воззрениями, то сегодняшнее студенчество более рационально, - чувствуют скудно и достаточно низменно. Мне нужно отвести их от этой низменности и вернуть к понятию любви, красоты поэзии, чтобы они никогда не говорили: "Хочу заниматься любовью", понимали пошлость и глупость этой фразы и прочее, и прочее..." Я спрашиваю: "А как же говорить?" - "Люблю, люблю... Пойдем займемся любовью - это что, физические упражнения? Это низменно, неужели непонятно, что это пошло? И это стало общим местом. Вы заметили, сейчас много общих мест - привыкли говорить формулами. Это постыдно, потому что первый основоположник Художественного театра Станиславский призывал ни в коем случае не говорить формами, придуманными другими людьми, это - оскудение вашего разума, вашей фантазии. Обязательно ищите свои формулировки, не менее точные и прекрасные. Повторять тысячу раз повторенное - это унизительно".