А.Поздняков― Здравствуйте! Это особое мнение Константина Ремчукова, главного редактора «Независимой газеты». Я Андрей Поздняков приветствую вас!
К.Ремчуков― Добрый вечер!
А.Поздняков― Давайте мы начнем с ситуации вокруг Сулеймана Керимова. Как бы вы охарактеризовали его положение сейчас?
К.Ремчуков― Я не знаю, совсем не в курсе.
А.Поздняков― Вы не следите за тем, что происходит во Франции с ним?
К.Ремчуков― Нет, нет данных.
А.Поздняков― То, что последнее мы знаем: 13 кавалеров ордена Почетного Легиона подписали обращение в адрес президента Франции со словами поддержки. Описывали Керимова как благодетеля, как благотворителя, как человек, который, вообще, очень хороший, очень помогает…
К.Ремчуков― Главный пафос письма – я его читал, естественно – это проявить гуманистическое отношение к нему, учесть состояние здоровья, учесть его заслуги перед деятелями культуры, и наконец, выступить гарантами в том, что если он сможет выполнять свою функцию как члена Света Федерации – под этим надо понимать, изменят меру пресечения до того, что ее отпустят в Россию, — то эти уважаемые люди, кавалеры ордена Почетного Легиона (и даже там Паша Лунгин есть, он офицер этого ордена; может быть, кто-то еще есть, но про него я точно знаю, это второй уровень, более высокий почета) — они гарантируют, что Сулейман Керимов по первому требованию следственных органов и прокуратуры Франции приедет для следственных действий и дачи показаний и всего того, что нужно.
Поэтому главный пафос – вот в этом проявить отношение к нему такое, которое бы позволило ему быть дома, в России, но по первому требованию приехать. То есть скрываться он не собирается.
А.Поздняков― А в чем практический смысл такого письма? На что это может повлиять? Есть же отдельные, независимые правоохранительные органы, которые решают эти вопросы. Есть суды, которые решают эти вопросы. При чем здесь президент Франции?
К.Ремчуков― Попробуйте сами ответить на этот вопрос.
А.Поздняков― У меня нет ответа…
К.Ремчуков― Но вы когда-нибудь сталкивались с тем, что люди обращаются к президенту с каким-то предложением? Вообще, в российской даже действительности…
А.Поздняков― Да, для российской действительности это совершенно нормально, потому что у нас все считают, что президент может что-то определить.
К.Ремчуков― Когда Серебренникова закрыли, были же письма, обращения к президенту.
А.Поздняков― Не помогло это.
К.Ремчуков― Вы говорите, что это за такой формат. Вот такой формат. Обращаются деятели культуры, не равнодушные, как правило, к чему-то, высказывают, апеллируют к президенту. А прокуратура – это «око государево», президента то есть. Мне кажется, мнение может быть услышано и учтено.
А.Поздняков― А, в принципе, как вы считаете, должно ли учитываться, насколько человек хороший, насколько он благотворитель, насколько важна его деятельность в качестве законодателя, если рассматривать уголовные дела.
К.Ремчуков― Поскольку речь идет об экономическом… Или вам что-то известно другое? Экономический характер носит?
А.Поздняков― Насколько мне известно, да. Уклонение от уплаты налогов.
К.Ремчуков― Об экономике мы все говорили, что желательно за экономические преступление, если таковое имеется, человек не сидел в тюрьме и ходил, спокойно жил, чтобы его жизнь продолжалась.
А.Поздняков― Но он же не сидит в тюрьме.
К.Ремчуков― Это как высшая форма. И все другие формы ограничений свободы. Условно говоря, если бы Кирилл Серебренников ходил в Театр, готовил спектакль и по первому зову являлся бы на следственные действия, от этого бы, с моей точки зрения, никто бы не проиграл, а только бы выиграли. И такая форма меры пресечения бывает. Поэтому это письмо акцентирует внимание на изменение формы пресечения, которая, тем не менее, не будет помехой для ведения следственных действий.
А.Поздняков― Но тогда, получается, неважно абсолютно, насколько Сулейман Керимов много делает для человечества, если это хорошая форма, в принципе.
К.Ремчуков― Но она же не универсально распространяется.
А.Поздняков― А почему? Почему в головных делах одни люди оказываются менее доступными для правоохранителей, чем другое. Это справедливо.
К.Ремчуков― Так устроена жизнь. Конечно, справедливо. Один человек делает добро, другой жлоб сидит, ничего не делает, а хочет, чтобы к нему относились одинаково. Так не бывает. Может быть, в каком-нибудь идеальном государстве такое возможно, но в жизни все не так. Вообще, представление об идеальном государстве, оно же у всех разное, о том, какое оно может быть.
А.Поздняков― Простите, обострю: то есть если человек хороший, то можно и закон нарушить?
К.Ремчуков― Нет, мы же не говорим об оправдании нарушения закона. Вы передергиваете все время. Кто сказал, что хорошему человеку разрешено нарушить закон?
А.Поздняков― Но наказание должно быть одинаковым…
К.Ремчуков― Нет, нет. Послушайте, вы сочиняете. Вы просто говорите. Я просто не понимаю, почему вы говорите, как будто это факт. С чего вы взяли, что… хорошему человеку разрешено нарушать закон. Вот кто это сказал? Я этого не говорил. Почему вы так говорите, и говорите как утверждение. Объясните мне, чтобы я понимал вашу логику. Может быть, у вас есть логика.
А.Поздняков― Я пытаюсь понять вашу позицию по вопросу того, почему…
К.Ремчуков― Моя позиция обусловлена реальностью. Реальность заключается в различных документах, в том числе, и в Уголовном кодексе и в Уголовно-процессуальном кодексе, где всегда имеется градация: преступление одно – а наказания могут быть разные от условного до реального срока, от просто наказания до наказания с конфискацией имущества, от заключения под стражу до домашнего ареста, от домашнего ареста до подписки о невыезде, до отсутствия подписки о невыезде.
Это же не я придумал, это римское право так придумало, и все государства воплощают различные вещи. И следователь и судья – живые люди, которые смотрят на личность, которая перед ними и принимают решение по выбору меры пресечения. Вот и всё. А вы на меня навешиваете то, что есть в тексте Уголовного кодекса. Градации. Если бы не было такой градации, у нас бы всё было не от и до, а однозначно. Перешел дорогу в неположенном месте – два года лагерей. А переполз дорогу в неположенном месте – 5 лет строго режима.
А поскольку жизнь показывает, что разные мотивы, разные причины, разные обстоятельства. Но самое главное – до решения суда, в общем-то, действует презумпция невиновности.
А.Поздняков― Это абсолютно.
К.Ремчуков― И человек, может быть, не совершал преступления. А вы говорите человеку, совершившему преступление: «Я выступаю за то, чтобы ему другая мера пресечения».
А.Поздняков― Так я не требую ничего. Я пытаюсь понять, почему в этом случае… вот мы говорим о равенстве всех перед законом, мы стремимся к этому. Мне кажется, это общий такой идеал для западноевропейской цивилизации. С одной стороны. А, с другой стороны, мы говорим, что если человек до совершения некоего деяния был хорошим человеком…
К.Ремчуков― Поэтому, вероятно, и есть эти градации, как я вам сказал.
А.Поздняков― Но они ведь связаны и с характеристикой деяния, разве нет? Или они связаны с характеристикой человека?
К.Ремчуков― Что связано с характеристикой деяния?
А.Поздняков― Можно украсть яблоко, а можно украсть дом и совершенно разная будет кража…
К.Ремчуков― НРЗБ нету решения.
А.Поздняков― Нету, конечно, но подозрения более серьезные, менее серьезные.
К.Ремчуков― Я помолчу тогда. Вы продолжите свою песню без меня. Мне нечего сказать, потому что вы одно и то же говорите. Я вам объясняю, что у любого человека есть набор возможных мер и объясняю, почему. А вы мне говорите про равенство. Если было равенство, тогда не было бы этого набора: всех в тюрьму или всех под домашний арест, или всем мера пресечения. Подписка о невыезде почему существует. По одной и то же статье возбуждают тысячи дел, а мера пресечения по этим статьям предусмотрена разная. Это же юридический вопрос, вопрос юриспруденции, а вы перетаскиваете в область морали.
А.Поздняков― А я вам объясню, почему я перетаскиваю в область морали. Потому что тут же возникает вопрос у значительного количества россиян: Почему в отношении Сулеймана Керимова предпринимаются подобные меры – огромное количество людей выступает в его защиту – а в отношении Васи Иванова, у которого очень похожая ситуация, который, может быть, не так проявил НРЗБ
К.Ремчуков― Сулейман Керимов много добра делает людям, очень много конкретной помощи. И люди… их же никто под дулом пистолета не заставляет. Если Вася Иванов генерирует пул подписантов, он тоже имеет право, ему же не запрещено. А по поводу Сулеймана Керимова выступают все очень достойные люди – и Юрий Башмет, Михаил Прохоров, Герман Греф… Это люди все с репутацией, с понятной позицией. И их эмоциональный ответ на это задержание вот такой. Поэтому вы запретить им не можете высказываться только потому, что Вася Иванов, как вы говорите, не может этого собрать…
А.Поздняков― Нет, ни в коем случае не надо никому запрещать высказываться.
К.Ремчуков― Значит, свобода есть, то есть вы не можете запретить людям, которые могут взять и написать письмо президенту, это делать. Президент может не отреагировать на это письмо, но запретить написать такое письмо никто не может, потому что в этом и есть свобода личности.
А.Поздняков― Скажите, а есть какие сообщения о проблемах со здоровьем Керимова? Насколько все серьезно?
К.Ремчуков― Про Керимова больше говорить не буду, потому что вы тупите, на мой взгляд, а мне неинтересно. У меня нет фактов. Все факты и соображения, какие были, я в первой трети программы высказал. Вам хочется продолжать, но без меня тогда. Я могу уйти, если хотите, могу остаться. Нету фактов. Если фактов нет, то…
А.Поздняков― И фактов о здоровье тоже нет.
К.Ремчуков― Еще раз говорю, что ваша манера говорить там, где нет фактор и всё время высказывать свою точку зрения «вот мне кажется», она мне не очень близка. Мне приятней говорить по поводу фактов.
А.Поздняков― Мне не кажется, у меня вопрос есть.
К.Ремчуков― Хорошо.
А.Поздняков― Давайте к Алексею Улюкаеву. 10 лет, которые запросил прокурор, полмиллиарда штрафа. Что, бывшего министра экономического развития всерьез хотят посадить?
К.Ремчуков― Не знаю.
А.Поздняков― Ну, это насколько ожидаемый, не ожидаемый запрос для вас? Вы чего ожидаете, что его оправдают или что его посадят? Есть какие-то у вас предчувствия прогнозы, исходя из того, что есть…
К.Ремчуков― Сходите здесь к метро, поговорите, у кого есть предчувствия по поводу Улюкаева и прогнозы. У меня экспертная точка зрения. Предчувствия и прогнозы в таком серьезном деле, вы что, Андрей?
А.Поздняков― В таком серьезном деле насколько опасно оставлять на свободе для властей Алексея Улюкаева? Он представляет опасность, если сейчас он будет оправдан, допустим, или оставлен под условным сроком?
К.Ремчуков― Ну, это решает, наверное, судья. Чего к публике обращаться. Вот он решит, что он полностью свободен. Решит, что условный срок, тоже свободен. Какое отношение имеет, что думаете вы, или думает он, или думаю я?
А.Поздняков― А на судью не влияют никакие соображения публики?..
К.Ремчуков― Я думаю, судьи вряд ли слушают «Эхо Москвы».
А.Поздняков― Может быть, они слушают какие-нибудь другие заявления, выступления Дмитрия Медведева и Владимира Путина.
К.Ремчуков― Я просто поражен, что вы рассуждаете на темы, которые неизвестны. Там нет фактов, вам всё время хочется обсуждать: а вот если они…, а может быть… Это неинтересно, ей богу. Потому что это мир фантазий. Не могу. Это мне совсем неинтересно, вот честное слово.
А.Поздняков― Почему Дмитрий Медведев не заступился за Улюкаева?
К.Ремчуков― Откуда я знаю, спросите его. Это опять не фактическая вещь. Какие у него соображения? Откуда я знаю. Надо в голову Медведеву залезть. Ну стыдно, мне кажется, такие вопросы задавать. Взрослый человек. Там идет жесткая борьба, и вы это знаете, вы трындите об этом целый год.
Судя по всему, все дело идет не так, как задумывалось, потому что если поначалу его обвиняли, как вы помните, в вымогательстве. После того, как Сечин не пришел – это единственный человек, который был свидетелем вымогательства, — я так понимаю, из состава преступления вымогательство ушло. Это серьезнейшее изменение. Сенсация, условно говоря, дня: вымогательства нет.
Дальше. Получение взятки. Денег на купюрах нет. Пусть дадут ему 10 лет, 20 лет, условно, не условно, судья освободит, но дело прямиком идет в Европейский суд по правам человека. Я не юрист, но серьезно говорю, когда у тебя нет ни вымогательства – тема, которую закрыли, — ни получение взятки, поскольку денег на этом нет, высокие шансы, что рано или поздно Улюкаев в Европейском суде по правам человека по этим основаниям добьется оправдания, мне так кажется. Потому что если говорить одно, а потом не подтверждать это, не давать, а правосудие будет действовать как бы не замечая этих изменений, то это не совсем правосудие.
А.Поздняков― Вы говорите, борьба – борьба между кем и кем?
К.Ремчуков― Между всеми и всеми.
А.Поздняков― Вы верите, что существуют какие-то кланы, которые так сталкиваются в публичном пространстве?
К.Ремчуков― Опять это не вопрос веры, это вопрос знания.
А.Поздняков― Вы знаете, что есть кланы?
К.Ремчуков― Конечно.
А.Поздняков― И какие кланы в данном случае сталкиваются?
К.Ремчуков― Так я вам и рассказал, вам и на всю страну. Но я точно знаю, что они есть. У вас на «Эхе Москвы» кланы есть. По коридору страшно пройтись. Один клан выскакивает из одного кабинета, другой – из другого. Это же совершенно очевидно.
А.Поздняков― Но судьба Улюкаева уже предопределена?
К.Ремчуков― Нет, я думаю нет.
А.Поздняков― А от чего это зависит? Чье будет решающее слово?
К.Ремчуков― Судья.
А.Поздняков― Только судья? Судье решит судью кланов?
К.Ремчуков― Вы же сами сказали, что судья принимает решение. Вынесет приговор, все учтет. А борьба кланов будет, наверное, тем фоном, на котором судья будет принимать решение.
А.Поздняков― А борьба кланов может как-то повлиять на судью?
К.Ремчуков― Может.
А.Поздняков― Но до какой степени.
К.Ремчуков― Мы же говорим, не в какой степени влияет, а какое решение примет судья.
А.Поздняков― Может быть оправдание, не оправдание… может быть, наверное, да? Вы не хотите рассказывать НРЗБ кланы.
К.Ремчуков― Вы говорите про какие-то вещи: может или не может… Я не знаю, я не могу гадать. Как вам объяснить еще? Что я вам должен еще сказать последовательно, спокойно, слова ставить на свое место, чтобы вы поняли. Я не могу с вами беседовать в терминах: «а может это…», «а почему Медведев не сказал?» Я не знаю. Я вам могу сказать, почему ВВП США 3,2%, и что 3,2% от ВВП фактического объема – это половина ВВП России. Что за два года при таких темпах роста, США НРЗБ удваивают ВВП России – вот это факты. А вы все время говорите об эфемерных вещах: «Почему судья думает?» «А как оно будет?»
А.Поздняков― Но то, что Медведев не сказал, влияет на судьбу Улюкаева или не влияет?
К.Ремчуков― Не знаю я, не знаю. Нету прибора у меня вымерять и вам достоверно говорить. У вас фейсбучный подход: свое мнение. Вот хочу гнать свое мнение – и все читайте. Мне неинтересно. Я не читаю Фейсбук с мнениями. Фейсбук с фактами читаю с мнениями – нет.
А.Поздняков― Тем интересней знать ваше особое мнение по этим вопросам.
К.Ремчуков― Это не особое мнение. Оно не базируется на фактах. Если бы вы спрашивали что-то базирующееся на фактах, а вы меня спрашиваете, что я думаю по поводу того, чего я не знаю, и вы не знаете. Вам хочется просто рассуждать. Это совершенно другие гости к вам приходят, которым очень нравится так говорить. Поэтому вы подберите другого себе собеседника и беседуйте с ним, чего вы оба думаете по этому поводу.
А.Поздняков― Хорошо. Американские консульства в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и во Владивостоке с 11 декабря возобновят проведение собеседований на не миграционные визы. Я напомню, что ограничения вводились…
К.Ремчуков― Очень хорошо. Воронеж бомбить не будем. Россияне в этих районах получат более спокойный режим получения визы, которым нужно на учебу или куда-то ехать.
А.Поздняков― Это смягчение санкций?
К.Ремчуков― Это не смягчение санкций. Это адаптация работы консульств после того, как мы потребовали сократить 750 человек. Ассиметричный удар был нанесен после того, как выслали наших дипломатов. Мы долго не реагировали, а потом взяли и попросили сократить до 750 человек. Это потребовало время для того, чтобы организовать остатки дипломатов, таким образом, чтобы они могли выполнять консульские функции. По-моему, в сентябре это было. И американцы организовали.
А.Поздняков― То есть по принципу симметричного ответа ожидать каких-то смягчений от России не стоит, увеличения количества дипломатов?
К.Ремчуков― Это не имеет отношения к санкциям.
А.Поздняков― Опрос «Левада-Центра». Медленно, но верно с 7-го года снижается число желающих проголосовать на президентских выборах. Важно для государства, насколько активны граждане на выборах?
К.Ремчуков― Для государства, наверное, важно. Любому человеку, который хочет быть избранным, хочется, чтобы активность была повыше. Тогда повышается легитимность. Несколько месяцев в течение последнего года разные политологи вбрасывали в общественное собрание тему, что 70⁄70 есть цель администрации: 70% участие, 70% проголосовать должны за президента. Навальный не допущен. Это, условно говоря, натуральный способ повысить явку – обострение выборов. Элла Памфилова сказала, что это исключено, председатель ЦИК.
Дальше начинается выдвижение разных людей, которые могут, как политтехнологам кажется, активизировать молодежь. Ксения Собчак, в частности, фактор. Там другие еще выдвинулись молодые женщины, но, по-моему, без особого успеха.
Все-таки допуск к каналам. Мы видим Явлинского на федеральных каналах, мы видим Собчак. Значит, попытки есть все-таки активизировать публику. Значит, из этого следует, поскольку разрешения похода на федеральные каналы оппозиционно настроенных людей прерогатива людей, которые, так или иначе, контролируют федеральные СМИ, значит, хотят, чтобы голос оппозиции хотя бы в такой форме был услышан.
А.Поздняков― А как в России количество голосующих связано с легитимностью?
К.Ремчуков― Субъективно.
А.Поздняков― То есть это мнение руководства страны.
К.Ремчуков― Это самоощущение. Вот меня выбрало не три человека…Может быть, фактически выбрало три человека… за ужином. Подумали и сказали: «Ты подойдешь». Просто, чтобы выглядело: «Да, действительно, была явка, был интерес людей к этому. Были заявлены разные платформы заявлены политические, программы – и я победил в честной борьбе».
К.Ремчуков― Может быть, для самоощущения избранного человека это важно.
А.Поздняков― А как вы считаете, что необходимо, чтобы привлечь молодежь, молодые поколения? Ксения Собчак не знаю, насколько серьезный фактор и довод для молодых людей идти голосовать.
К.Ремчуков― Не знаю, я же не занимаюсь этой темой. Пусть думают политтехнологи, которые за это, наверное, большие деньги получают. Вот послезавтра Путин поедет на какой-нибудь завод к рабочим принципиально, чтобы он среди рабочих… и скажет: «Я иду на выборы». Рабочие скажут: «О, наш президент!» И сразу меняется акцент в кампании. Со среды вы будете все говорить: «Почему именно с рабочим классом?» и это всё созвучно всему: и импортозамещение, и новая индустриализация, и опора на собственные силы, и промышленность, и пролетариат, и 100 лет революции. И все зазвенит другими бубенчиками и колокольчиками.
А.Поздняков― Это особое мнение Константина Ремчукова, а сейчас прервемся и вернемся после новостей.
НОВОСТИ
А.Поздняков― В эфире особое мнение Константина. Я Андрей Поздняков. Давайте обратимся в Африку. Любопытные новости передает ВВС со ссылкой на ветеранов и руководителей частных военный компаний, сообщает, что российские ЧВК переходят в Судан, чтобы сражаться на стороне Омара Башира, того самого, которого, между прочим, обвиняют в геноциде в Дарфуре. Насколько это участие частных военных компаний ударяет по нашей репутации. Нашей, в смысле Российской Федерации?
К.Ремчуков― Ну, это же частные военные компании. Частные военные компании везде сидят. И на стороне любых диктаторов есть частные военные компании, как правило, американские. Я считаю, что это темный, непрозрачный бизнес. Конечно, они все связаны, так или иначе, с государством. Но, я так понимаю, что Путин встречался с президентом Судана. Вы про Судан знаете историю, как там Южный Судан образовался, и кто там за этим стоит? Американцы решили, что там должны быть – всё вопрос по поводу нефти. И мы, видимо, сейчас решили, что мы подержим Северный Судан. Там христиане, здесь мусульмане. Вероятно, какое-то геополитическое решение в этом районе, чтобы к России было меньше претензий, как к государству, ЧВК реализует какие-то функции. Я думаю, так.
А.Поздняков― Но не слишком ли часто Россия в последнее время вмешивается в конфликты на стороне тех сил, которые мировое сообщество обвиняет, осуждает…
К.Ремчуков― У вас есть измеритель? Слишком часто, не часто… А сколько можно?
А.Поздняков― А я очень переживаю за репутацию России, россиян.
К.Ремчуков― А как вы ее замеряете?
А.Поздняков― Я вижу по публикациям в западной прессе, в том числе, по опросам, что Россия превращается в лидера изгоев.
К.Ремчуков― Нет, вы путаете разные вещи: лидера изгоев и участия в этих всех операциях. Россия чаще, чем американцы участвует в таких операциях за границей?
А.Поздняков― На стороне правителей, которых обвиняют в преступлениях против человечности, мне кажется, да. Я может, ошибаюсь, вы поправьте меня.
К.Ремчуков― Я не знаю. Вот вы знаете, что у Америки с Саудовской Аравией хорошие отношения очень? И что фактически НАТО НРЗБ дают. А Саудовская Аравия и геев притесняют, и бьют их и сажают в тюрьмы. И женщинам не разрешают многого… то есть такие, вопиющие… И иностранные граждане, рабочие не имеют никаких прав. Их могут в любой момент взять и выкинуть оттуда, хоть 25 лет люди живут. Гражданство не дают. То есть на каждом шагу удушении прав человека в том представлении, как себе это представляем. Саудовских принцев не обвиняют ни в чем.
Сейчас устроили блокаду в Йемене. Вот это обострение событий в Йемене. Блокада, невиданная в последние десятилетия. Все об этом говорят. Умирают люди. Воды пресной нет. Просто блокада. Сейчас немножко ослабили, но в целом. И опять никто не осуждает. За этим стрит коалиция НРЗБ Саудовская Аравия. Саудовский режим не обвиняется по тем основаниям, о которых вы говорите, но американцы его поддерживают.
Ну, и что толку говорить, что Судан обвиняют, в том, что он нарушает права человек и совершает преступления, а другой режим в силу каких-то геополитических соображений не обвиняют.
А.Поздняков― Но в геноциде Саудовскую Аравию не обвиняют и принцев Саудовской Аравии.
К.Ремчуков― А на самом деле то, что происходит в Йемене, — это, безусловно, форма геноцида, безусловно.
А.Поздняков― Но во всяком случае, вряд ли сопоставимо с тем, что было в Дарфуре. Я читал об этом.
К.Ремчуков― Вот видите, какие вы знаете данные. А я вот смотрю иногда некоторых иностранных корреспондентов и вижу, что там масштабы – я там не был, — но масштабы просто непревзойденные еще никем в Африке такого геноцида и таких страданий, которые есть у этого народа. Но главное, что у вас есть это… если 32 тысячи погибло от отсутствия воды или голода, это ничего, а если 350, это чего.
А.Поздняков― Дет, я не говорил, что ничего. Мы говорим о репутационных издержках.
К.Ремчуков― Я еще раз говорю, в геополитике все поддерживают того, кого надо. И в Центральной Америке и в Южной Америке. Американцы всегда поддерживают. И наши всегда поддерживают. Поскольку отношения выбились из нормальной какой-то колеи и начался ценностный разрыв между нами и Западом, то, скорей всего, какие-то соображения геополитического характера теперь присутствуют. Хорошо это или плохо? С моей точки зрения, скорее, плохо, чем хорошо. Потому что страна наша маленькая с точки зрения ВВП, ресурсов мало, тратить деньги на народную такую геополитическую, да еще и военную активность накладно. Скорей всего, всё закончится плохо. Потому что ресурсов, которые мы зарабатываем, из-за того, что экономическая модель несовершенна, ничтожно мало, а ресурсы, которые мы зарабатываем на ренте, уменьшаются. Хотя сейчас цена на нефть несколько выше, чем планировалась.
Но, я думаю, что это связь с саудовцами предельно конъюнктурная, потому что саудовцы хотят свою нефтяную компанию Aramco вывести на IPO и продать ее за 2 триллиона долларов. Сегодня цена 800 миллиардов. Оценка. Они хотят за 2 триллиона. Поэтому соглашение с нами и воздействие на цену на нефть, я думаю, обусловлены вот этим интересом саудовцев. Вот выведут они на будущий год. Продадут. Процентов 10-20 акций срубят, 200-300 миллиардов долларов, и, мне кажется, следующая цель у них будет: Катар захватить и взять их ресурсы.
Со своих принцев они сначала по энтузиазму наметили по 800 миллиардов долларов собрать в виде их активов, кого они арестовали – принцев и министров. Сейчас – я читал Wall Street Journal – скорректировали, говорят, нет, больше 300-400 миллиардов не получится. Мы видим, что молодой принц, он 300-400 здесь соберет, 200-300 здесь соберет. Катар грохнут и возьмут всё, что там есть. Вот триллион, наверное, они своей этой позицией поднимут.
И, конечно, вой на с Ираном – это будет следующее. Потому что, мне кажется, что та ненависть, которую они испытывают к Йемену, обусловлена тем, что Иран поддерживает этих хуситов, а саудовцы говорят: «Не смейте этого делать». Поэтому, мне кажется, что здесь сложный геополитический клубок заплетается, потому что Израиль Иран не любит, будет наверняка поддерживать и какие-то связи будут с Саудовской Аравией в этом направлении.
Поэтому Россия лезет во все эти места просто потому, что кажется, что у нас все хорошо, но это очень опасный курс. Ну, было. Самое главное было… Мы на прошлый год списали этим странам, которым помогут Советский Союз, и потом немножко Россия, 144 миллиарда долларов. То есть мы помогаем им оружием, они нам обещают. Потом режимы меняются… Это же огромные суммы – 144 миллиарда.
А.Поздняков― Но разве это не безнадежные долги?
К.Ремчуков― Их списали.
А.Поздняков― Но они были же безнадежные.
К.Ремчуков― Это разные вещи. Я сейчас говорю не том, что они безнадежные – что мы создам безнадежные долги. Если мы даем в долг Венесуэле, которая никогда не отдаст… И потом режим сменится – опять эти денежки… Моя-то позиция всегда состоит в том, что я бы концентрировал максимально усилия на вкладывании денег в российскую территорию. Чтобы на земле Российской Федерации вкладывались деньги в любой форме: дорогу ли ты решил построить, улучшил ли ты дом для престарелых или для пенсионеров какие-то выгоды. Что денежки вот эти – хоть те же 144 миллиарда, которые шли в Анголу и прочие страны, которые были важны геополитически Советскому Союзу или Афганистану, что сейчас. Потому что мы и в Ливии активную позицию активную позицию занимаем. Там Хавтара, этого генерала поддерживаем. Пригласили сюда 500 бойцов его на лечение якобы. Вот ровно 500 человек, такой боевой батальон. Я думаю, что они и поучились и потренировались, чтобы была сила. Хавтар там терпит какие-то поражения. Но, видимо, у нас тоже есть представление о том, что Ливию мы тоже отдавать не будем.
То есть мы с Западом говорим так: «Вы хотели отнять у нас это, вот это… Раньше удалось вам Ирак, раньше вы Ливию. Но сейчас в Сирии вы натолкнулись на нас. Мы вам не сдали Асада». А параллельно мы показываем, что у нас есть интерес в Судане, как выясняется, и в Ливии есть интерес и везде.
Но чем больше у нас будет интересов внешних политических, замешанных на войне, тем, мне кажется, слабее будет становиться наша экономика.
А.Поздняков― А это не превращает нас в необходимых собеседников на международных переговорах? Что ни одни международные конфликты без нашего участия не обходятся…
К.Ремчуков― НРЗБ Нужно достигать каких-то целей. НРЗБ. Запалить тучу бабок и везде воткнутся в военные действия. А потом тебе говорят: «Иди, давай поговорим с тобой». А можно, мне кажется, все-таки по-другому выстраивать свою жизнь, чтобы с тобой было желание говорить.
А.Поздняков― Но это вопрос, мне кажется, касается представления о роли России как мировой державы, которая должна иметь какое-то влияние на события во всем мире. Может быть, стоит отказаться от этой роли, как вы думаете?
К.Ремчуков― Это метафизика чистой воды. Знайте, как Хайдеггер формулировал первый и главный вопрос метафизики? Почему вообще существует сущее, а не наоборот, ничто? Вот если каждый человек, который это услышал, запишет, а потом прочтет и будем думать на этот вопрос утром, когда бреется, и вечером, перед сном – через полгода он станет философом, если он ответит на этот вопрос: Почему вообще существует сущее, а не наоборот, ничто? Это тип главного вопроса метафизики по Хайдеггеру.
Вот если вы примените эту методологию для тех вопросов, которые вы задали метафизические… Почему в голове у наших руководителей представление о том, что с ними могут говорить, рождается только на основе того, что их политика приводит к такому количеству неудобств, когда просто говорят: «Слушай, а давай с ними поговорим?». А можно ли сделать так, чтобы с нами говорили, но мы не создавали неудобства?
А.Поздняков― А разве можно? Разве у нас достаточно мощная экономика, чтобы прислушиваться к нам?
К.Ремчуков― Швейцария многим неудобства создает?
А.Поздняков― Дет.
К.Ремчуков― Но с ней говорят.
А.Поздняков― Но экономика Швейцарии, мне кажется, постабильней нашей.
К.Ремчуков― Я же начал с чего? Я бы хотел, чтобы все денежки вкладывались в стране. Вы знаете, чудес не бывает. И развитие и изменения… мы говорили развитие – это институциональные изменения плюс рост неделю назад – это функция денег, капитал. Не только деньги, но и капитал управленческий, трудовые ресурсы. Так вот доля инвестиционных расходов в федеральном бюджете 5%, а доля инвестиционных расходов в бюджете Москвы – вот сейчас мы утверждали на 18-20-й годы – 25,4%. Вот то, что всё меняется, — это функция вот этих 25,4% доли инвестиционных расходов в бюджете.
Поэтому денег, когда их не хватает, чтобы их не печатать, лучше не отдавать их в Венесуэлу или в Судан, а лучше потратить в нашей стране.
А.Поздняков― О приоритетах Константин Ремчуков.
Михаил Сергеев 
Дарья Гармоненко 