Россия: от "суверенной демократии" к "суверенной глобализации"

Т.Фельгенгауэр― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, и я рада приветствовать в этой студии главного редактора «Независимой газеты» Константина Ремчукова. Здравствуйте, Константин Вадимович.

К.Ремчуков― Добрый вечер.

Т.Фельгенгауэр― Смотрели ли вы сегодня парад?

К.Ремчуков― Да.

Т.Фельгенгауэр― Какое у вас сложилось впечатление? Он для кого? Мы себе что-то доказываем или миру?

К.Ремчуков― И себе, наверное, и миру. Ну а больше себе, конечно. Потому что вот эти решения возродить парады, вообще карнавализация жизни – мне кажется, они исходят от человека, который лучше понимает потребность народа, чем многие люди, которым кажется, что потребности народа в другом. И тот восторг, который испытывает значительная часть народа от всего от этого… Искренне. Я не говорю о тех, кто там по бюрократическим разнарядкам принимает участие. А те, которые реально едут с флагами, которым нравятся самолеты, которым нравится эта мощь, кому нравится вообще вот эта парадная часть нашей жизни. Мне кажется, это цель – консолидация того, что сейчас у социологов принято называть «путинского большинства». И возрождение того, что в массовой культуре называлось «большим стилем». Это большой стиль. Это вот то, что парады на Красной площади до войны, и песня «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», и всё вот это общее ощущение. Вот, если говорить, как будет вспоминаться эпоха Путина, то я думаю, что она будет вспоминаться вот этими парадами, самолетами, танками, маршами, концертами бесконечными. Вот, слуховой и визуальный ряд эпохи Путина – вот, он всё больше и больше будет в эту сторону эволюционировать.

Т.Фельгенгауэр― Ну, это уже какое-то клиповое мышление, когда решают звуковой и визуальный ряд.

К.Ремчуков― Ну, смотрите, при Сталине не было клипов, однако, вот этот музыкальный ряд… Я тут перечитывал Эренбурга, его знаменитую вещь «Люди, годы, жизнь», и он вспоминает… Я взял именно 22-е июня. И он говорит, что 22-го июня с утра и вообще целый день шла очень веселая по радио музыка. Веселая, не соответствующая моменту. Говорит: «Не подготовились ни к чему Не было ни заготовлено музыки, ни заготовлено спикеров, ни заготовлено ничего в буквальном смысле». Но то, что у него осталось в памяти то, что из репродукторов всё время лилась веселая разухабистая музыка 22-го июня, это факт. Поэтому что остается?

Это не клип, это, еще раз говорю, это, мне кажется, осмысленное формирование образа эпохи. Оно может быть клиповым, как вы говорите, оно может быть, как бы, более протяженным и сплошным. Но это началось, вот, где-то с 2008-2009 года.

Т.Фельгенгауэр― Собственно, в 2008-м, ведь, году вернули технику.

К.Ремчуков― Да, на парад.

Т.Фельгенгауэр― Да, в качестве участников парада.

К.Ремчуков― Потому что я помню, даже писал я тогда статью, называлась «Вчерашней жизни больше нет. На всё новое цена после кризиса». И я вспомнил, что Голливуд как Фабрика грез по-настоящему расцвел с наступлением Великой Депрессии в США. И вот эти бесконечные мюзиклы, танцы, чечетки, бесконечная вот эта жизнь и становление Голливуда, и звезд, и новых гонораров, нового массового кино совпали именно в период самый тяжелый с экономической точки зрения, когда депрессия охватывала целые районы, 35-40% было безработных и люди перемещались по стране, искали любой заработок, там, рыть канаву или строить дорогу.

Но сейчас, если говорить о 40-х годах в Америке, о 30-х – 40-х, то, безусловно, Голливуд – он порождает такую визуальную картинку счастливую.

Так что я думаю, что это весьма манипулируемая, то есть осмысленно создаваемая картинка нашей жизни.

Т.Фельгенгауэр― И в это укладывается то, что в своем выступлении Владимир Путин не сказал ни слова о союзниках? Он говорил, ведь, сегодня только об СССР.

К.Ремчуков― Да. Ну… У него вообще было, как бы… Я так понял, что даже вот этот пассаж о том, как демонтировали в кратчайшие сроки предприятия и через несколько месяцев они заработали, я думаю, он просто выразил удивление и восхищение о том, как можно было организационно суметь вывезти такое количество предприятий на восток, чтобы они все заработали. То есть больше упор был, все-таки, на внутреннюю нашу, на Отечественную войну. Не на мировую войну, а на Отечественную. И вполне возможно, будут праздновать же, наверное, отметят 75 лет начала Отечественной войны – вот тогда можно будет говорить, может быть, о союзниках, о чем-то еще. Потому что 22 июня будем уже отмечать 75 лет, как это всё случилось. Поэтому в этом смысле…

Ну, я не думаю, что это кто-то ждет особых мессаджей в этих выступлениях. Процесс… Я сейчас статью пишу несколько дней (может быть, к следующему эфиру закончу), называться она будет у меня так: «Россия: от суверенной демократии к суверенной глобализации». И я пытаюсь проанализировать, в какой момент произошел перелом в политике российских властей в направлении таком, парадоксальном (суверенная глобализация). Если глобализация по определению есть процесс трансграничной кооперации на основе рынков, то как вы видите вот эту вот исключительную форму глобализации для назначенных экспортеров сырья прежде всего? Вот.

И в рамках этого анализа я вижу, что это долгосрочная стратегия, по крайней мере, нынешней власти на осмысленное ограничение связей с Западом, с миром, ориентация на внутрироссийское сообщество, потому что произошла фундаментальная сдвижка в понимании того, что идет либо борьба за власть, либо борьба за сохранение власти.

Вот, мне кажется, мы сейчас вышли на вот эту фазу. Собственно, суверенная глобализация характеризуется доминирующим мотивом удержания или сохранения власти. И мы видели, что в период суверенной демократии (термин, который ввел Сурков), там на возможных белоленточников или майданщиков создавались собственные наши, или местные. То есть должны были конкурировать за внимание или за…

Т.Фельгенгауэр― А всегда был антипод какой-то.

К.Ремчуков― Но изнутри общества. То есть одна группировка в обществе должна была соперничать с другой. А сейчас мы видим, что любая группировка, которая противостоит власти, она ассоциируется с иностранным финансированием, то есть предательская пятоколонная сущность ее по определению, и ей противостоит уже власть в виде силовых структур – суд, следствие, прокуратура, тюрьма и так далее.

Поэтому с этой точки зрения вот этот период, мне кажется, он характеризуется вот этим качественным отличием.

Т.Фельгенгауэр― Это очень интересно, но давайте мы продолжим эту тему, потому что любопытно, почему этот переход произошел и был ли какой-то переломный момент.  По поводу перехода к суверенной глобализации тут вот наш слушатель из Татарстана отмечает, что внешне это всё очень похоже и, судя по всему, продолжение политики, которая велась еще при СССР. Что есть иностранные враги, которые во всем виноваты.

К.Ремчуков― Ну, у нас всё похоже, в принципе. Я могу и в XIII-й век заглянуть, там, и в XII-й.

Т.Фельгенгауэр― Этот переход – он произошел когда? после чего?

К.Ремчуков― Ну, мне кажется, что его надо ассоциировать с началом третьего срока президента Путина. Вообще само понятие «суверенная глобализация» ввел Найджел Гулд-Дэвис – это такой исследователь, с одной стороны, академический, с другой стороны, дипломатический, потому что он даже был послом Англии (Великобритании) в Белоруссии. У нас был здесь в посольстве. То есть странная такая карьера. В Гарварде долго учился, в Оксфорде, сейчас в Таиланде. Лектор (при этом он не профессор, а лектор). Но само понятие я у него (оно мне показалось достаточно точным).

Так вот. Я это связываю с третьим сроком Путина. Потому что до этого были тенденции, которые можно назвать, там, «изоляционистские», но, все-таки, они не были ярко выраженные, по крайней мере, внутри страны такого массового сужения пространства демократии и подозрительности в отношении иностранцев не было. Несмотря на то, что какое-то базовое ухудшение в отношениях и наметившаяся трещина в доверии образовались после начала дела Юкоса. Ну, потому что всегда все сравнивают заявления с последствиями. Потому что поначалу говорилось, там спор акционеров, нет претензий к этой команде. Потому что начиналось всё с Апатитов, и поэтому к Юкосу были претензии не как к компании, типа, а к акционерам Юкоса. Но всё вылилось совершенно в другое.

Так вот. Мне кажется, что таким ключевым моментом для Путина (ну, помимо того, что при президенте Медведеве он увидел, как Болотная и Сахарова очень быстро, если верховная власть разрешает милиции не бить дубинкой по голове, как очень быстро оппозиция вербует сторонников, даже не ярких, не пассионарных, но создающих массовость).

Значит, что происходит? Он видит, как тяжело удерживать даже какие-то позиции, любые инициативы Медведева, вот, после его публикации «Россия вперед». При этом Сурков, который автор концепции «суверенная демократия», одновременно является авторов статьи «Россия вперед», где он отрицает огромное количество постулатов, на которых базировалась предыдущая версия модели даже постсоветской России. Происходит, ну, просто на глазах перерождение элит, людей ключевых, которым хочется развития и хочется движения вперед.

И мне кажется, что приехал Джо Байден сюда, вице-президент США, который по простодушию Путину порекомендовал не идти на третий срок в президенты. Это было, ну, непривычно, да? Потому что приезжает иностранный деятель и вдруг говорит «Слушайте…» И он говорит, что Запад не поймет вашего этого решения, вам будет очень сложно с нами взаимодействовать.

Путин был очень поражен. Начали анализировать, что бы это значило, и пришли к выводу, что это означает, что именно Путин является объектом нелюбви Запада. Не Медведев, не Россия как таковая, а Путин. Значит, Путин чем-то мешает. Ну, поскольку дружки путинские и окружение его на ключевых постах все чекистского происхождения, то так или иначе они очень быстро сообразили, в какую сторону нужно провести анализ. А анализ показал, что теперь будут стараться поставить палку в колеса России и лично Путину по любому поводу. И мы помним, какая началась эскалация буквально претензий – то какой-то гейский вопрос или антигейский, то закон Димы Яковлева, то Магнитский. Потом Олимпиада, которая должна была превратиться в триумф вот этого самого, большого стиля, с открытием, с закрытием, со строительством нового города фактически вокруг олимпийских объектов. Вот. И всё это было незамечено, многие лидеры Запада бойкотировали присутствие на Олимпиаде, и Путин…

Т.Фельгенгауэр― Так Крым случился, конечно.

К.Ремчуков― Нет, Крым случился после Олимпиады. В этом-то была вся фишка, что Путин отвлекся на Олимпиаду и проморгал Крым. А Украиной он велел никому не заниматься после того, как он решил вопрос с выделением 3 миллиардов долларов Януковичу, и Янукович после этого заявил о том, что они не будут подписывать об ассоциированном членстве Украины с ЕС никакого соглашения. И он показал всем: «Вы видите? Не наследил, решил один всю эту тему. Не лезьте – вы только можете испортить. Либо политтехнологи, либо политики начнете говорить, а обвинят Россию в вероломстве и в давлении». Вот.

А потом всё пошло совсем по другому сценарию, как мы знаем, но это случилось после Крыма. Собственно, Путин так и воткнулся в эту тему, потому что это был его, ну, строго говоря, личный косяк, потому что никто не занимался Украиной в тот момент после того, как он в конце ноября Януковичу дал 3 миллиарда и сказал, что «Всё. Теперь, видите, мы решили. Сейчас Олимпиада закончится. Вернемся, посмотрим, как будем выстраивать». Особенно когда 3 посла ведущих западных стран поставили свои подписи (или даже министры иностранных дел) о том, что будет другая стратегия перехода к выборам и к новой власти, а потом всё это разрушили. Путин понял, что против него ведется серьезная кампания. И тогда случился Крым, и случился Донбасс, случилась Сирия. То есть все вот эти вещи привели к тому, что он начал форсированным образом наращивать военную мощь России. На фоне экономического кризиса и снижения доходов задача не уступить Западу и не уйти от власти, потому что Путин и его коллеги поняли, что он мешает достижению каких-то целей Запада, которых он бы достиг, если бы Путина не было. Ну и, конечно, всегда в этот момент вспоминают, что при президенте Медведеве Россия поддержала резолюцию по созданию бесполетной зоны в Ливии, которая привела к демонтажу режима Каддафи. Вот.

И мне кажется, с этого момента началось ускоренным образом то, что называется «деоффшоризация бизнеса» формальная, как мы потом выяснили. Национализация элит (тоже в значительной степени формальная). Но главное было то, что нужно уменьшить долговую зависимость России и финансовую, нужно уменьшить зависимость от любых решений в том числе судов любых других институтов. То есть началось такое, утрированное понимание суверенитета, при котором получать доллары за нефть и газ, и другое сырье – это хорошо (и чем больше долларов, тем лучше), при этом мы не в состоянии регулировать там ни курс этого доллара…

Мы вкладываем свои золотовалютные сбережения в ценные бумаги США, поскольку это самый надежный инструмент (это тоже можно делать – тут суверенитет, как бы, ограниченный). С другой стороны, пускать в страну иностранцев мы не будем. Но в политическом плане это привело к тому, что все НКО были зачищены, всё иностранное финансирование, был принят закон об иностранном владении СМИ. Ну и дальше по списку все вот эти законы, которые…

Вот это, мне кажется, и вот сейчас… Ну, прошло фактически 4 года с момента действия вот этого этапа в нашей жизни как суверенная глобализация.

Т.Фельгенгауэр― Ну, Константин Вадимович… Я понимаю, что у нас 20 секунд, но, видимо, отвечать на этот вопрос вы будете после перерыва. Разве результат вот этих 4-х лет, та ситуация в экономике, которая описывается нехорошими словами, не должны доказать, что это была плохая стратегия и ее, видимо, надо поменять?

К.Ремчуков― Кому? Людям? Если людям нравится…

Т.Фельгенгауэр― Человеку. Одному. И мы знаем его имя.  Ну, вот, за 4 года, ну, Владимир Путин ведь не мог не узнать, что результаты вот этой стратегии, которую он выбрал, явно не очень?

К.Ремчуков― Ну а почему? Какие у вас критерии этого? Рейтинг повысился.

Т.Фельгенгауэр― А я про экономическую ситуацию.

К.Ремчуков― Не, ну, подождите «экономическую». Тогда вы, как бы, говорите что? Почему люди больше доверяют Путину, чем 12 лет назад, потому что они тогда сами сообщали о том, что с Медведевым договорились?..

Т.Фельгенгауэр― Если мы исходим из того, что мы верим этой социологии.

К.Ремчуков― Не. Ну, мы давайте исходить из того, что мы от нее отталкиваемся. Потому что в противном случае мы должны будем верить только себе, а у нас она не менее ненаучная, чем у кого-то.

Т.Фельгенгауэр― То есть он ориентируется только на рейтинг?

К.Ремчуков― Мне кажется, целью является рейтинг. Вот это тут сложная диалектика. По форме она выглядит… Ну, в общем, суть явления следующая: нужно, чтобы был высокий рейтинг, нужно определять внутреннюю повестку дня страны. Для чего? Для того, чтобы удерживать, сохранять власть и казаться максимально легитимным в этом процессе.

Придумываются внешние поступки – будь то Донбасс, будь то Сирия, будь то Крым – которые в значительной степени в свою очередь начинают определять внутреннюю политику.

Т.Фельгенгауэр― Ну, практически подменили ее.

К.Ремчуков― Вот. И сейчас может показаться, что у нас внешнеполитическая повестка дня вот этого курса является самым главным фактором внутренней политики. И по форме это так оно и есть. Но, на самом деле, мы не должны заменять (вот тут диалектика начинается), что исходным импульсом явилась потребность внутренней политики. Просто внутренняя политика придумала внешнеполитическую стратегию для того, чтобы влиять на внутреннюю политику, потому что… Вот я говорю, всё, что происходит в последние 2 с лишним года в мире, и линия Путина на преимущественное финансирование оборонно-промышленного комплекса и российской армии и флота (отсюда парады и обретение ими нового качества, потому что количество установок, о которых говорят комментаторы и дикторы, которые не имеют аналогов в мире, оно воздействует на подсознание и сознание граждан).

Т.Фельгенгауэр― Концерт в Пальмире, опять же, очень эффектный был.

К.Ремчуков― Да. Поэтому с этой точки зрения, мне видится, это очень цельная политика. Она продуманная. Тут нет ничего случайного. И мы видим, что при тех резервах, которые накоплены в России, разумная трата этих резервов на поддержку прежде всего бюджетников (на пенсионеров и других зависимых людей), она работает. Да, реальные доходы по статистике упали. Но в целом ощущение вот этого праздника, того, что Россия встает с колен, вся вот эта риторика по поводу импортозамещения, что мы не будем зависеть от Запада, она действует на людей. А стало быть, обеспечивает некое единство для проведения той политики, которую хочет проводить Путин.

Я не имею претензий, потому что я считаю, что, вот, человек у власти – он придумывает такую стратегию. У меня претензия содержательная. Я занимаюсь много экономикой, международной экономикой, утверждаю, что процветание в XXI веке на основе вот той модели экономики с упором на импортозамещение построить нельзя.

Современное производство (я неоднократно в этой студии говорил)... У меня дочь Варя защитила диссертацию, выпустила монографию очень хорошую, где убедительно доказывается, что основа современного производства – это функционирование так называемых глобальных цепочек стоимости, то есть тогда, когда трансграничные связи между отдельными подразделениями единого производства доминируют в мире. Раз это трансграничные связи внутри отдельного производства, то это изменило структуру мировой торговли готовой продукцией. Эта структура на 60% состоит из полуфабрикатов и промежуточных товаров и услуг. 60%! Китай импортирует, импорт Китая на 63% — это полуфабрикаты и промежуточные товары.

То есть если мы говорим, что мы переориентируемся в Китай, то у нас в буквальном смысле нету той продукции, которая нужна Китаю. Вот это надо осознать, что Китаю всё меньше и меньше будет нужно то, что мы можем дать в виде готовой продукции (как нам кажется, мы что-то произведем и поставим, и китайцы купят). Нет. Китайцы тоже инкорпорированы в эти глобальные цепочки стоимости, где полученный полуфабрикат будет обогащен какой-то добавленной стоимостью в Китае и вывезен из Китая во Вьетнам. И уже Вьетнам начнет, вполне возможно, готовую продукцию. А, может быть, Вьетнам в свою очередь в Таиланд куда-то, и только потом это будет какая-то запчасть для автомобильной промышленности.

Вот, непонимание природы современной экономики, которая требует именно трансграничной кооперации на основе рынков, где рынки являются драйвером роста, а не государственный бюджет, с моей точки зрения, является тупиком. Это первый тупик.

Второй тупик связан с тем, что глобализация в современном мире – это не только движение товаров, капитала, рабочей силы (то есть капитал – инвестиции, да?), это еще информация и идеи. Препятствовать перемещению информации и идей в современном мире намного сложнее, чем препятствовать движению, условно говоря, рабочей силы или товаров. Там, запретил импорт продовольствия и ты запретил. А как идеи запретить? Даже при всем регулировании интернета усиливающемся это очень сложно будет делать. И вот здесь, мне кажется, будет нарастать такой флюс асимметричности участия России в XXI веке, когда вот эта информация и идеи не будут превращаться в знания. А XXI-й век – это знания.

Люди могут потреблять информацию. Но если вы не начинаете конвертировать эту информацию в знания (а тут есть отдельная, промежуточная стадия, когда вы информацию…) Вы можете сидеть в интернете и видеть всю информацию, но не знать ровным счетом ничего, потому что вы не понимаете, что там происходит. Вот это, мне кажется, более серьезная проблема.

Т.Фельгенгауэр― Но при этом, вспоминая ваши слова о том, что эта стратегия работает, запас, вроде как, распределения…

К.Ремчуков― Да. И мы сформулировали задачи: стратегия – удержание власти.

Т.Фельгенгауэр― Да. Она работает.

К.Ремчуков― Работает.

Т.Фельгенгауэр― Что-то должно произойти, чтобы от нее отказались? Тут какие-то факторы экономические могут повлиять или нет? Ну, вот, мы упремся в стену или можем долго так брести?

К.Ремчуков― Тут есть проблема в том, что у нас получается участие в радостях от глобализации очень ограничено – оно всё время сужается. У нас бенефициарами глобализационного процесса являются назначенные бизнесмены. Вот, сказали «Ты будешь за нефть отвечать, а ты будешь за газ. Вот, вы получаете тогда эти денежки, и вы являетесь бенефициарами».

Потом вторая фаза бенефициаров – это приоритет распределения полученных доходов уже в бюджете. Пришли эти нефтедоллары в бюджет, и начинается опять: военно-промышленный комплекс, оборонно-промышленный комплекс, Министерство обороны, вы в приоритете, получите. Им всё равно, что эти деньги идут, там, от нефти, от газа, а они – бенефициары. Еще кто у нас получит? Ну, давайте мы там строительные контракты какие-то сделаем – там тоже будут свои победители. Вот.

Но будет сужаться доля бенефициаров трудоспособного и креативного возраста. Вот это, мне кажется, будет источником нарастающего противоречия между потребностями людей в самореализации и развитии, и возможностями, которые будут сужаться из-за того, что контакты с Западом всё более и более будут восприниматься как враждебные интересам России.

Т.Фельгенгауэр― Борьба за власть и за сохранение этой власти. Ну, кто борется за сохранение власти, это понятно. А есть ли какие-то перспективы у тех, кто борется за власть? Или это всё люди из одного, в общем-то, окружения и там это не важно?

К.Ремчуков― Уточните вопрос (я не понял). Вы сейчас имеете в виду внутривидовые?

Т.Фельгенгауэр― Да, внутривидовые. Тут может какое-то, что-то сработать?

К.Ремчуков― Ну, Путин – слишком большой авторитет. Все люди вокруг Путина по пояс ему. Он так, в конце концов, подобрал всех, что по пояс. Там нету… Мне так кажется. Там нет самостоятельных группировок.

Т.Фельгенгауэр― То есть в борьбе за сохранение власти он выигрывает?

К.Ремчуков― Да. Да. Он выигрывает, поскольку он ищет вот эти вот способы примирять элиты, подкидывать денежки и тем, и другим, и пятым, и десятым.

Т.Фельгенгауэр― Хочу успеть… Понимаю, что времени немного, но тем не менее. Вы просто только что вернулись из США, и не могу не спросить. Ну, там с республиканцами, в общем, уже интриги никакой не осталось. Хотя, в начале кампании все говорили «Ха-ха-ха! Ну, конечно, они одумаются. Республиканцы никогда не сделают кандидатом Трампа». И тем не менее. А что насчет демократов? Какие у вас ощущения, там интрига есть или нет?

К.Ремчуков― Ну, во-первых, мне кажется, что интрига есть и у республиканцев, поскольку там есть проблемы с восприятием Трампа самой партией. И это восприятие такое, что много ключевых людей, например, как Буши (и старший Буш, и младший Буш), они отказываются поддерживать его. И очень много людей в Республиканской партии считают, что они не хотят поддерживать Трампа, поскольку он не выражает интересы именно Республиканской партии. Вот.

Более того, сейчас мы видим, что Хиллари Клинтон в последние 2 дня (апрель, 28-е и май, 1-е), вот, проводила опросы CNN: за Клинтон 54%, Трамп – 41% (он проиграет).

С терроризмом Клинтон 50% считает, что будет лучше бороться, Трамп – 45%. Клинтон будет с иммиграционными проблемами 51% считает лучше бороться, Трамп – 44%. То есть выигрывает Клинтон буквально по каждой позиции. Внешняя политика: 61% считает, что у Клинтон лучше будет получаться, у Трампа – 36%. В вопросах образования Клинтон 61%, Трамп 34%. Экономика: Клинтон 45%, Трамп 50% — единственный показатель, по которому Трамп выигрывает.

И самое неожиданное оказалось, рейтинг отрицательный (неприятия): у Клинтон 49% (ну, это известно, очень высокий), у Трампа 56% (еще выше). То есть тут проблемы…

Я думаю, что Клинтон выиграет всё равно у демократов, как бы Сандерс ни сопротивлялся. Но я думаю, что Трамп… Он поменял руководителя своего предвыборного штаба Пола Манафорта. Это очень известный политтехнолог, он Януковича на выборах вел и так далее. Сейчас будет зависеть от того, кого Трамп предложит в качестве вице-президента. Но я считаю, что Трамп еще в личной схватке с Клинтон в состоянии побороться за победу.

Т.Фельгенгауэр― Сохраняется интрига как обычно.

К.Ремчуков― Да, интрига сохраняется.

Т.Фельгенгауэр― Очень интересная кампания в США, судя по всему. Спасибо.

К.Ремчуков― С праздником всех! С 9-м мая, друзья!

Т.Фельгенгауэр― Обязательно. Поздравляем всех с праздником. Большое спасибо, что были с нами. Это было особое мнение Константина Ремчукова.