КАРТ-БЛАНШ. Уроки бега в мешках

Фото Reuters

В статье Константина Костина «Невыученные уроки российских либералов» критикуется проект закона о выборах в Госдуму, подготовленный совместно Дмитрием Гудковым и экспертами Комитета гражданских инициатив (КГИ) критикуется сразу с нескольких точек зрения. Во-первых, за то, что он появился менее чем за год до выборов. Во-вторых, критикуются некоторые наши конкретные предложения. В-третьих, делаются обобщения типа «предложенный подход является антиинституциональным» и «нынешние инициативы КГИ фактически перечеркивают работу по совершенствованию избирательного законодательства, которая проводилась последние 3 года».

Попробую возразить нашему критику по всем пунктам. Упрек в том, что проект появился незадолго до выборов, можно было бы принять, если бы речь шла о чем-то совсем новом. Но этот проект – лишь одно из звеньев в многолетней цепочке наших усилий по демократизации российского избирательного законодательства. Главная новелла законопроекта – переход к смешанной связанной избирательной системе, аналогичной (но не идентичной) германской. Эту идею я пропагандирую уже десять лет, и пять лет назад она была реализована в проекте Избирательного кодекса РФ, который создавался под эгидой ассоциации «ГОЛОС», а затем был поддержан КГИ.

Основные положения нашего теперешнего законопроекта два года назад предлагались в поправках к президентскому проекту закона о выборах в Госдуму, которые вносили депутаты Дмитрий Гудков и Валерий Зубов. Но тогда их по существу обсуждать не стали. Еще ряд идей высказывался в докладах КГИ после региональных выборов 2013 и 2014 годов. Поэтому утверждение, что наши предложения проистекают из «провала» в Костроме – это откровенное введение читателей в заблуждение.

К сожалению, так устроена психология наших людей, что в межвыборный период всерьез обсуждать проблемы избирательного законодательства готова лишь узкая группа экспертов. А политики и широкие слои общественности этим интересуются в последний год перед выборами и еще несколько месяцев после выборов. Поэтому мы и решили сейчас в очередной раз вынести наши предложения на суд общества. Если это и пиар, то в его изначальном положительном смысле – паблик релэйшн, общественные связи.

Что касается критики Костиным конкретных предложений, то очень симптоматично, что он совсем не коснулся нашей главной идеи – смешанной связанной системы. Видимо, здесь ему возразить нечего. Ведь сам же он написал: «Однако завышать чьи бы то ни было шансы искусственным образом и создавать преференции, а следом и политические дисбалансы крайне опасно для устойчивости политической системы в целом». Золотые слова! Вот только умалчивает наш критик, что та избирательная система, которая записана в действующем законе, завышает представительство той партии, которой он служит. Это уже многократно проявилось на региональных и муниципальных выборах. Вот один из самых свежих примеров, с сентябрьских выборов этого года – город Смоленск: за «Единую Россию» проголосовало 39% избирателей, но получила она 80% мандатов. Предлагаемая нами смешанная связанная (германская) система как раз и направлена на то, чтобы не допускать таких перекосов – какой процент избирателей за партию голосует, такой процент мандатов она и должна получать.

Эту же цель преследует и снижение заградительного барьера до 3%, и то наше предложение, которое Костин критикует, – замена одномандатных округов на двух – и трехмандатные, но с одним голосом у избирателя. Мы ведь знаем, что «Единая Россия», даже когда она имеет поддержку избирателей на уровне 35–40%, выигрывает в большинстве одномандатных округов, а иногда и во всех. Таково свойство системы одномандатных округов. И она искусственно лишает территориального представительства другие партии, даже имеющие поддержку на уровне 20–30%. Интересно, что попутно наш критик хвалит недавно принятую лепестковую нарезку одномандатных округов, которая объединяет городские и сельские территории. Но ведь это всегда расценивалось как манипуляция, имя которой – джерримендеринг. Что касается утверждения Костина, что предлагаемая нами система округов стимулирует технологию «паровозов», то это замечание серьезно не обосновано. Но даже из того куцего обоснования следует, что такую технологию может применять только партия власти, а она ее и так применяет и не собирается отказываться.

Еще одна критическая стрела выпущена по нашему предложению отказаться от непредусмотренных Конституцией ограничений пассивного избирательного права. Тут стандартный прием: утверждается, что это написано в интересах Ходорковского и Навального. Но это утверждение легко оборачивается в адрес нашего критика: ведь именно для недопущения на выборы Ходорковского и Навального эти ограничения и были написаны. Просто Костин хитрит: он пишет, что ограничения эти появились из-за того, что в 1990-е годы криминал рвался во власть. Но ведь появились они не на рубеже веков, без них прекрасно обходились в течение двух путинских сроков и одного медведевского. Появились они именно тогда, когда возникла «проблема Навального». Конечно, нас легко обвинить в том, что мы действуем в интересах Навального. Но мы действуем в первую очередь в интересах избирателей, которых лишают возможности голосовать за человека, которому они доверяют, – в том, как много людей ему доверяют, мы убедились на выборах московского мэра. А о тяжести его «преступлений» и опасности для общества можно сделать вывод из условного характера вынесенных ему приговоров.

Но вот допуск на выборы всех партий без сбора подписей – действительно, спорная норма (о чем честно сказано в пояснительной записке к нашему законопроекту), и здесь я готов согласиться с Костиным, который отмечает: «весьма нелогично, чтобы были упрощены параллельно и регистрация, и допуск к избирательным процедурам». Забавно только, что пишет это человек, который был начальником управления Президента по внутренней политике как раз в тот период, когда это нелогичное сочетание норм было предложено и реализовано в законе. В то время как я об этой нелогичности неоднократно напоминал. Я и сейчас остаюсь сторонником данной точки зрения. Но на обсуждении законопроекта многие высказывались в пользу возвращения к нормам, действовавшим в 2012–2013 годах, то есть к освобождению от сбора подписей всех партий.

Но выскажу тут еще одну не слишком новую мысль. Вопрос о том, каким партиям предоставлять льготы при регистрации, принципиален только в нынешних условиях, когда правила регистрации для партий-нельготников и самовыдвиженцев фактически запретительные. Точнее, они запретительные для тех из них, кто неугоден властям. Каждые выборы нам дают новые доказательства, что система регистрации по подписям работает с точностью до наоборот – отсеивает серьезные партии и серьезных кандидатов, но пропускает технических, которые потом получают голосов в несколько раз меньше, чем сдали подписей. На последних выборах мы даже увидели очень ясно, что между качеством подписей и результатом на выборах существует отрицательная корреляция: чем меньше избирком бракует подписей, тем хуже результат партии.

Поэтому среди важнейших положений нашего законопроекта – меры, направленные на облегчение регистрации серьезных партий и кандидатов: возвращение института избирательного залога, действовавшего в 1999–2009 годах и затем необоснованно отмененного, увеличение до 20% допустимой доли брака в подписных листах, снижение явно завышенного (3%) требования к числу подписей. Еще ряд мер, в частности, сокращение оснований для выбраковки подписей, а также оснований для отказа в регистрации, следует добавить ко второму чтению – если, конечно, до него дойдет.

Кстати, наши оппоненты любят обвинять нас в том, что мы хотим вернуться в 1990-е годы. Костин делает этот стандартный упрек лишь один раз, но название его статьи на такой момент тоже намекает. Однако, как уже можно было видеть, мы в большей степени ориентируемся на нормы, действовавшие в раннепутинский период, который был вполне успешным в экономическом плане при сохранении еще демократических стандартов. Напротив, изменения, внесенные в избирательное законодательство в последние годы (отмена избирательного залога, возвращение параллельной избирательной системы) возвращают нас к правилам 1990-х годов.

И в заключение – по поводу того, что «нынешние инициативы КГИ фактически перечеркивают работу по совершенствованию избирательного законодательства, которая проводилась последние 3 года». Это просто смешно, поскольку никакой систематической работы не велось, а было продолжение постоянных метаний. Я уже приводил один пример: сначала (в 2012 году) разрешили всем партиям регистрировать свои списки и кандидатов без подписей, а через два года это отменили. Вот еще несколько примеров. В эти же годы сначала снизили требуемое число подписей до 0,5%, а затем увеличили его до беспрецедентных 3%. В 2012 году президент Дмитрий Медведев внес проект о выборах в Госдуму, предусматривавший одну избирательную систему, а через год президент Владимир Путин этот законопроект отозвал и внес проект с другой избирательной системой. В 2013 году отменили норму об обязательном использовании партийных списков на выборах в крупных муниципальных образованиях, просуществовавшую всего 2,5 года. В 2013–2014 годах с интервалом в полгода сначала повысили заградительный барьер на муниципальных выборах до 7%, а потом вернули 5%.

Костин не согласен с утверждением, что все подобные (в том числе и более ранние) изменения были на руку партии власти. Впрочем, мы этого как раз и не утверждали. Некоторые изменения, например, были очевидной платой «системной оппозиции» за лояльность. Кроме того, в нашем понимании понятие «партия власти» не эквивалентно «Единой России» – в ряде случаев интересы Кремля не совпадали с интересами этой партии. Хотя, впрочем, какие интересы могут быть у приводного ремня?!

Тем не менее, можно утверждать, что все эти метания носили конъюнктурный характер. В отличие от кремлевских законотворцев мы предлагаем комплексный, системный подход и ратуем за стабильное законодательство. Но стабильным оно сможет стать только тогда, когда в его основу будут положены интересы избирателя и демократические стандарты. А в интересах избирателя – честная конкуренция, а не ситуация, когда одни соперники движутся на самокате, а другие – в мешках. В интересах избирателей – пропорциональное представительство партий, а не система, при которой одна партия получает сверхпредставительство, другие – заниженное представительство, а третьи – вообще ничего.

Назвав свою статью «Невыученные уроки российских либералов», Костин пытается предстать перед читателями в роли строгого учителя, выставив нас в роли нерадивых учеников. Но думаю, что ему тоже полезно было бы усвоить некоторые уроки. В частности, что авторитарные режимы (в том числе и режимы электорального авторитаризма) имеют конец – и чаще всего не очень хороший.