Александра Самарина
Михаил Ходорковский не намерен поддерживать оппозицию – в ее же интересах. Фото Reuters
Перед основной пресс-конференцией в Германии экс-глава ЮКОСа объяснил небольшой группе журналистов, что не собирается участвовать в каких-либо кампаниях: «Я не собираюсь никуда избираться». Он также не сможет оказывать финансовую помощь российской оппозиции: «Было бы огорчительно, если люди, я имею в виду представителей оппозиции, ошибочно воспринимали бы меня в качестве спонсора, каковым являлся ЮКОС. У меня нет такой финансовой возможности, ее правда нет». Отказ от спонсорства Ходорковский объяснил заботой о самой оппозиции: «Я лучше оппозиционеров понимаю, насколько опасным было бы это для них в первую очередь».
Ходорковский не собирается заниматься и бизнесом: «Нефть для меня всегда была вызовом – смогу ли. Я смог! Мне не интересно повторять. Если бы мне были нужны деньги на жизнь, я бы занялся бизнесом, но сейчас на жизнь мне точно хватит, я футбольных клубов не покупаю».
Чуть ранее в интервью New Times и телеканалу «Дождь» Михаил Ходорковский рассказал, что в его прошении о помиловании не содержалось признания вины. Экс-глава ЮКОСа сообщил ведущей Ксении Собчак: «Признание вины с моей стороны означает – при том подходе, который демонстрировали наши следственные и судебные органы, – что весь ЮКОС, любой человек из ЮКОСа по формальному признаку может быть признан преступником как член безразмерной организованной группы… Фактически любой человек, ранее работавший в ЮКОСе, становится уязвимым».
Официальное ходатайство Ходорковского о помиловании, сообщил экс-глава ЮКОСа, «это фактически одна строчка: прошу освободить меня от дальнейшего отбывания наказания, поскольку из 10 лет 10 месяцев я провел в местах лишения свободы более 10 лет. Все, точка. Кроме того, есть еще и мое личное письмо Путину, где я и написал о том, о чем вам только что рассказывал, – о ситуации с мамой».
Эмиграция, добавил Ходорковский, была не то чтобы условием его освобождения в переговорах с Путиным, но тем, что «облегчило, позволило» власти принять решение о помиловании: «Когда сейчас пишут, что приезжали какие-то представители спецслужб в лагерь, а я задавал им какие-то дурацкие вопросы, о которых сейчас пишут, – ничего этого не было… Суд (по второму делу) был постановочным, и все это прекрасно понимали. В ответ на одну липовую бумажку написать другую липовую бумажку – никакого морального дискомфорта я бы от этого не испытывал. Мы обмениваемся с властью липовыми бумажками, и власть это понимает, и я это понимаю. И они понимают, что я понимаю, и я понимаю, что они понимают. В общем, здесь полная прозрачность у нас».
Ходорковский не станет бороться за возвращение активов ЮКОСа, и главе «Роснефти» Игорю Сечину не следует ждать от него исков, следует из интервью Ходорковского Собчак: «Я об этом много раз говорил. И если я один раз сказал, то должны появиться очень веские основания, чтобы мое решение изменилось. Этих веских оснований нет».
Просьбу о помиловании Ходорковский объясняет исключительно семейными обстоятельствами: «Да, я просил дать мне возможность выезда за границу. Дело в том, что тогда, 12 ноября, мама была в больнице в Берлине. К счастью, две недели назад врачи ей сказали, что она может на три месяца вернуться в Москву – и потом опять в Берлин. Слава богу, что ей дали этот передых. Но в результате получилось, что мы разминулись».
Для главы фонда «Эффективная политика» Глеба Павловского самое существенное в истории освобождения Ходорковского – выход на свободу человека, который «достойно прожил эти 10 лет, находясь под очень большим давлением, и выдержал, не потерял это время зря, впустую. И, судя по тому, что он пишет и говорит, превратился в крупный авторитет. Он стал крупной, масштабной личностью, а в России вообще нехватка масштабных личностей».
Это обстоятельство, замечает Павловский, влияет на политическую ситуацию в России, однако степень этого влияния не следует преувеличивать: «Даже когда он сидел в колонии, это ничего не меняло. В политике все интересуются активными действующими лицами. Но будет ли он вести активную жизнь в российском смысле слова?» По мнению Павловского, Ходорковский может стать серьезным общественным деятелем. А общественный деятель всегда имеет политическое влияние. Впрочем, замечает собеседник «НГ», «сейчас ничего нельзя сказать из-за невероятной тучи пыли и мусора, которая поднята в прессе и в социальных сетях, где никто не интересуется им самим, а только собственными переживаниями. Такое ощущение, что взорвали светошумовую гранату и одновременно всем дали по леденцу, и все сосут и пугаются».
И все же: зачем Путину отпускать Ходорковского? Из-за Олимпиады? Из-за давления Запада и собственных правозащитников и либералов? И в том, и в другом случае Путин выглядит слабым политиком. Сильным он выглядит в одном случае: если разыгрывает сложную партию во внутренней политике.
Представим себе появление на политической сцене России еще одного оппозиционного политика, наделенного большим моральным авторитетом. Он будет играть на той же площадке, что и Алексей Навальный, и Михаил Прохоров. Каждый из этих политиков имеет за плечами нешуточный успех: второй на президентских выборах, первый на мэрских. Каждый способен аккумулировать, как показал опыт, до 20–25% электората. Но – по отдельности. А теперь представим избирательный участок на президентских выборах, где висят портреты всех троих: Навального, Прохорова, Ходорковского… Четвертый – Путин. Нетрудно представить, кто победит. Освобождение МБХ вполне укладывается в политику Кремля последних месяцев – не препятствовать оппозиции, которая не склонна к союзам и имеет слабую поддержку в стране.
Глава Левада-Центра Лев Гудков считает, что Ходорковский, если бы и остался в политике, собрал бы на выборах любого уровня столько же голосов, сколько и Прохоров: «У Ходорковского был бы тот же электорат, который, впрочем, будет сильно различаться по регионам. В Москве он действительно был бы лидером гораздо более сильным, чем Прохоров и Навальный, вместе взятые. Примерно 25–28% горожан считают, что это был процесс, инспирированный властью, – вначале личная месть, потом просто перехват собственности. Это много, потому что у Путина сейчас поддержка в Москве примерно 29–30%. Если бы выдвигались Ходорковский, Навальный и Прохоров, каждый получил бы по 5–10%». В провинции у них дела еще хуже, замечает Гудков: «Телевидение полностью контролирует провинцию, а там все-таки больше половины населения – 60% – путинское большинство. Это бедная, ущемленная, завистливая среда, которая в соответствии со всеми советскими установками крайне недоброжелательно и агрессивно относится к богатым и даже бывшим богатым». Кроме того, в регионах преобладает точка зрения: сидел – значит, за дело».
Кремлю не страшен Ходорковский, утверждает Гудков: «За властью остаются административный и информационный ресурсы. А на узкой площадке оппозиции ее лидеры будут сильнейшим образом конкурировать между собой и друг другу мешать». Не страшен Ходорковский Путину, утверждает Павловский, еще и потому, что в последнее время позиции российского президента в мире усилились: «Состояние мира настолько плохое, что положение Путина усиливается и без его действий. Как бы карты идут в руки. И поэтому он может себе позволить просто подняться над текущей конъюнктурой. Он может – даже хочет, по-моему, – не зависеть от своего окружения. Он его иногда не слушает, иногда обижает». И меньше всего Путин ценит общественное мнение, говорит эксперт: «Это было видно на пресс-конференции. Надо было иметь очень глубокую степень презрения к тем, кто собрался в этом зале, чтобы сообщить о главной новости на выходе. Это значит, он рассматривал журналистов – как бы выбрать слово помягче... Как некое неизбежное зло, но в то же время не заслуживающее уважения».
Между тем, замечает Павловский, следует различать позиции Путина и Кремля: «Президент позволяет себе действия, которые необязательно полезны, или нужны, или ожидаемы в Кремле. Он ведет себя самовластно. Я думаю, что у него был собственный Ходорковский – это был на его личном внутреннем пульте отдельный циферблат. И вот он решил, что уже довольно держать его в заключении. Ходорковский, впрочем, считает, что если бы Путин хотел его убить – его бы убили. А Путин этого не хотел. Собственно говоря, притянуть к суду можно было почти любого человека в московской элите. Путин же этого не делал. Он, видимо, удовлетворился условием, на которые пошел Ходорковский. Но все ли условия мы знаем?»
