Президент своего большинства

 
Вопрос главреда «НГ» звучал следующим образом: «Ваш последний визит в Германию и Нидерланды был очень показательным, потому что вы большей частью (судя по тому, что нам показывали), рассуждали об однополых браках, о педофилах… И вообще невозможно было понять, каков традиционный содержательный компонент в российско-германских или в российско-голландских отношениях. Я отношусь к тому числу россиян, которые убеждены, что нормальные отношения России с Западом могут служить на благо россиянам. Это и технологический обмен, обмен знаниями в области здравоохранения. Считаете ли вы разумным во время вашей возможной встречи в сентябре с президентом Обамой обсудить комплекс мер по восстановлению доверия? И второе: согласны ли с моей оценкой о том, что уровень отношений между нашими странами временами напоминает период холодной войны – с этим обменом списками – «Магнитского» и «антимагнитского», обвинениями в зажиме демократии и политической свободы в России, с ответными обвинениями в том, что Запад финансирует нашу оппозицию?»

 
Диалог возможен и необходим 

 
Путин пояснил, с чего началось «некоторое охлаждение» между Россией и Америкой: «Наши коллеги, прежде всего американские, призывали нас активно включиться в события в Ираке. Мы тогда сказали, что этот шаг является ошибочным, и делать этого не будем... Наша позиция была открытой и честной, и мой тогдашний партнер мне неоднократно сказал – у него к нам претензий нет. У нас был честный диалог. Потом возникли события в Риме, в других частях света». «Мы наблюдаем хаос везде, –  добавил Путин. – И не считаем, что позиция наших партнеров является безусловно правильной. Почему мы должны поддерживать то, что считаем неверным?» – горячился президент. Однако оговорился: «Но это не значит, что нам не нужен комплекс мер, направленных на выстраивание отношений в нужном ключе. Действительно, вы правы, в ходе моей последней поездки много времени в переговорах было уделено и правам сексуальных меньшинств, и другим вопросам подобного рода. Понимаете, у них свои стандарты. Я там высказывался на эту тему и здесь могу повторить. Если в Голландии суд разрешил действия организации, которая занимается распространением педофилии, почему мы у себя должны брать эти стандарты? Если они хотят размножаться за счет эмигрантов, пусть это делают, мы же не лезем к ним… Почему мы должны все это переносить к нам? У нас другое общество. У нас попробуй разреши это. У нас же такая разная страна – и Северный Кавказ, и Дальний Восток, и Север, и Центральная часть. У нас невозможно внедрить все, что там возможно». 

 
«Давайте не будем друг от друга ничего требовать, – продолжил Путин. –  Давайте будем с уважением друг к другу относиться. Это не значит, что мы не должны искать пути сближения, пути того, чтобы лучше понимать друг друга. Кстати, страны, в которых я был, – наши ведущие торгово-экономические партнеры. И, несмотря на то что у нас есть некоторые разногласия по вопросам, о которых я только что упомянул, тем не менее у нас с Федеративной Республикой Германия – оборот 74 миллиарда долларов, а с Голландией еще больше – 82 миллиарда». Правда, пояснил президент, «немецкие эксперты считают, что часть 82 миллиардов все равно к ним относится, потому что наш импорт и экспорт идут через территорию Голландии. Ну, может быть, неважно. Во всяком случае, эти две ведущие страны – наши ведущие партнеры». 

 
Константин Ремчуков удовлетворен ответом президента: «Для меня важно было, во-первых, признание факта охлаждения отношений. Я сделал упор на его третий срок, но президент открытым текстом сказал, что политическое охлаждение началось с 2003 года. То есть 10 лет происходит деградация наших отношений. Второе – он признал, что между нами и Западом, в частности – Америкой, существует кризис доверия. В-третьих, Путин согласился с тем, что необходимо продумать меры по развитию системы доверия между нами, и эти меры должны носить многоаспектный характер. Потому что никакой одной встречей нельзя это доверие вернуть. Доверие – это десятки направлений на разных уровнях: президентов, министров, бизнесменов, общественности… Доверие возникает на основе реальной политики. Все цели, которые я поставил, я достиг. Потому что я действительно убежден в необходимости «перезагрузки-2». И если Путин и Обама подойдут к сентябрю по крайней мере с желанием говорить на эту тему, то может начаться период ослабления той напряженности, которая накопилась за последние годы, все больше и больше напоминающие годы холодной войны». 

 
Фактор Кудрина 

 
Впрочем, начал Путин прямую линию с политики внутренней. Как и на декабрьской пресс-конференции, Владимир Путин начал с отчета, воспользовавшись удобным для этого вопросом ведущей – о майских указах. Выяснилось, что президент «в целом удовлетворен» ситуацией. Потому что заранее ставил «завышенную планку» для исполнителей. Таким образом, президент как бы вывел из-под главного удара правительство Дмитрия Медведева: увольнять премьера в ближайшее время никто не собирается. «Кадровая чехарда нам не нужна», – сказал традиционно Путин. И объяснил свою позицию: правительство работает меньше года, и счет к нему заявлен рановато. Счет, однако, заявлен был. Путина, к примеру, спросили – почему фельдшер получает меньше медсестры? Ответ на вопрос обозначил круг тех, кто ответит за просчеты власти. Ответят главным образом местные руководители. Путин сказал, что в регионы было перечислено 40 млрд. руб.: «Проблема не денежная, а управленческая. Деньги должны быть возвращены и выплачены!» 

 
В первой части линии слово дали экс-министру финансов Алексею Кудрину. Он неожиданно долго, но мягко пенял президенту на недостатки в экономике. Его вопрос незаметно превратился в доклад. Кудрин доказывал ошибочность нынешнего экономического курса – не упомянув о том, что этот курс стал прямым продолжением его 10-летнего управления этой самой отсталой экономикой. «Когда вы вернете Кудрина во властные структуры?» – спросили президента. Путин отшутился – мол, предложение такое Кудрину было сделано, но тот отказался: «Сачок, работать не хочет. Чувствует, что тяжело». 

 
Кудрин находится в шорт-листе у Путина с 2011 года, заметил по этому поводу в беседе с «НГ» глава фонда «Эффективная политика» Глеб Павловский: «С тех пор как его Медведев выгнал из правительства, он никуда не уходил». С другой стороны, заметил эксперт, Кудрин «застрял в этом состоянии и ослаблен как фигура»: «Сейчас Путин его сознательно и демонстративно усилил. Совершенно понятно, что здесь простое двойное кодирование – удар по Медведеву и ход в стиле Бориса Ельцина: может быть, это мой преемник...» Между тем, замечает Павловский, это не означает, что Кудрин будет премьером или преемником: «Это такой ход – чтобы все, кому надо, задумались, чтобы Дмитрий Анатольевич заскрежетал зубами». 

 
Кудрину, сказал «НГ» Павловский, «неоднократно предлагалось возглавить параллельное правительство экспертов в администрации президента, и он несколько раз отказывался»: «Но я совершенно не уверен в том, что у Кудрина есть шанс стать премьером. В рамках идеологии социальной народности – явно левой – делать правого премьера – опасная игра. Путин не зря сказал: прекрасный министр финансов, но – не министр социального развития. А у Путина это главное. Думаю, что он одновременно мягко показал, что Кудрин может быть локализован в узкой сфере: занимайся финансами, но не дальше». 

 
То обстоятельство, что на протяжении прямой линии Путин ни разу не назвал Медведева, выглядит символическим, считает Павловский: «Даже о Березовском говорили, а слово «Медведев» произнесено не было. Конечно, это прямое и очевидное еще одно репутационное ослабление правительства со стороны президента. Игра ведется уже довольно давно. Она, наверное, имеет какие-то глубокие эмоциональные причины, но непосредственно ведет к тому, что правительство становится все менее дееспособным. Это какой-то очень мучительный способ «выдавливания кошки из шкуры, как пасты из тюбика, – начиная с хвоста»: «Нужно иметь сильные нервы, чтобы это терпеть. У Медведева на это, видимо, и уходят силы – а на работу не остается… Это одна из центральных игр Владимира Владимировича: у нас есть правительство, которое ни на что не годится, но тем не менее менять его не будем». 

 
Вместе с тем, подчеркивает Павловский, правительство работает не изолированно, а в связке с Кремлем и исполнительской вертикалью: «Путин ясно дал понять: там сидят ребята, которых я пока терплю, но, в общем-то, они мне не нравятся. И что должны думать чиновники, услышав от президента такое? Что все свои действия надо прозванивать предварительно через Кремль. Это привело к тому, что управление в стране встало».

Вопрос главреда «НГ» Константина Ремчукова побудил президента подробно рассказать об истоках охлаждения отношений между Россией и Западом.     Кадр из видеотрансляции «Прямой линии с Владимиром Путиным». [Смотреть ВИДЕО]

Социалка и оппоненты власти
Прямая линия, как и ожидалось, была переполнена вопросами-ответами по социалке. Здесь Путин чувствовал себя как рыба в воде. ЖКХ, управляющие компании, рождаемость, усыновление, льготы, ветераны войны, армия… Время от времени включались умилительные сюжеты из регионов. Живые детские физиономии в немалой степени разнообразили постановочный характер сюжетов. С Путиным никто не спорил, у него только просили: денег, правильных законов, детских площадок. Глава государства обещал, обещал и снова обещал. Деньги, правильные законы (например, приравнять семьи с приемными детьми к многодетным): «И детскую площадку я тебе, моя дорогая, обещаю тоже – это не проблема».
Анонсированная дискуссия – часть якобы нового формата общения президента с народом – не вырисовывалась. Лишь однажды ведущая задиристо спросила: доколе в России будут плохие дороги? Эта эскапада дала возможность президенту объясниться по важному вопросу, но из этих объяснений можно было сделать один вывод – хороших дорог мы, россияне, еще долго не увидим. 

 
Политические сюжеты прорезались в конце третьего часа – с вопроса главреда «Эха Москвы» Алексея Венедиктова. Поначалу президента задело представление журналиста ведущей, напомнившей, что тот отказался стать доверенным лицом Путина. «Не помню: разве я вас приглашал в доверенные лица?» – холодно поинтересовался глава государства. После чего объяснил аудитории и всей стране, отвечая на вопрос главреда «Эха», что нынешний строй в России не имеет никакого отношения с «эффективным менеджментом» эпохи Сталина – а сравнение неуместно: просто сегодня в России идет борьба с порнографией в Интернете, а НКО заставляют отчитываться в деньгах, полученных из-за рубежа. 

 
«Навального затаскали по судам – значит, власть его боится?» – ожидаемо прозвучал следующий вопрос. «Люди, которые борются с коррупцией, сами должны быть кристально чистыми, иначе все это приобретает форму самопиара и политической рекламы. Перед законом должны быть все равны. И ни у кого не должно быть иллюзий – если кто-то громко кричит «Держи вора!», то это не значит, что ему самому позволено воровать», – сообщил Путин. Далее президент объяснил свою позицию в отношении уличной оппозиции, прямо к ней и обращаясь: «Просто так языком трепать – каждый горазд. Если вы предлагаете решить пенсионный вопрос повышением пенсионного возраста – скажите это народу…» 

 
Таким образом, наблюдения, сделанные «НГ» несколько ранее, о том, что в политическом плане стратегия президента заключается прежде всего в концентрации на собственном электорате, подтверждаются. Путин все больше и больше – как опытный политик – понимает, что главный ресурс его политического влияния в стране – удержание ядерного электората. И если удастся, в приращении его за счет колеблющихся граждан, примыкающих к ядерному электорату. 

 
Путин знает о существовании электората оппозиционного. Вполне возможно, знает о некоторых профессиональных и возрастных различиях между его базовым электоратом и оппозицией, но выбор сделан: он считает, что на его политический срок такого рода поддержки хватит. Подтверждением этой гипотезы является то, что он, вроде бы не отвечая ни на какой вопрос, а как бы полемизируя с Кудриным, дважды признал, что тот был отличным министром финансов, но не был министром по социальным вопросам. Путин подчеркнул принципиальную разницу: быть хорошим министром финансов и не давать денег – это одно, а быть министром по социальной политике, где деньги давать надо, – это другое. Второй раз он уже в более раздраженной форме обрушился на тех, кто рекомендует ему увеличить пенсионный возраст. Путин прямо сказал: «Идите и говорите с народом!» То есть за техническими вопросами стоит вопрос политический, говорит Путин: если у вас есть политический ресурс, авторитет в глазах людей, то идите и говорите людям о повышении пенсионного возраста – и тогда ваша электоральная судьба будет зависеть от того, как люди отнесутся к вашим предложениям. 

 
В этом смысле Путин фактически несколько раз подчеркнул принципиальное различие между его политикой как политика – и суждениями его оппонентов – как экспертов, которые не несут политической ответственности за свои советы. Политик – несет. И немедленно.
Путин показал, что достаточно информирован по всем вопросам, но при этом продемонстрировал свою убежденность в том, что для него политика является не книжным, а практическим опытом. Политика, убежден Путин, это искусство возможного, а те люди, которые рассуждают о ней в терминах невозможного, в его системе ценностей политиками фактически не являются. 

 
Символическим жанром общения президента с народом назвал прямую линию замдиректора Центра политических технологий Алексей Макаркин. Самым примечательным в этом жанре он считает отсутствие неожиданностей в прямом эфире, где вроде бы этим самым неожиданностям самое место: «Казалось бы, в прямом эфире человек может задать неконтролируемый вопрос. Например, потребовать – свободу Навальному, Ходорковскому… Почему никто не кричит?» Макаркин видит причину явления не только в желании и возможности властей отсекать неконтролируемые вопросы, но и в настроения самих людей: «Не то чтобы человек опасался, что у него будут какие-то проблемы. Как правило, это люди, которые никакую карьеру не делают и не связаны с теми рисками, которые имеет наша элита. Это простые люди. И эта проблема связана не только с прямой линией. Допустим, что человек что-то прокричал в прямом эфире. А как к этому отнесутся остальные, его соседи, сослуживцы? В большинстве случаев реакция большинства будет однозначной – мол, опозорил ты нашу малую родину. Тебе доверили честь озвучить мнение наших людей на встрече с президентом. И что теперь с ними будет? Как теперь будет к нам относиться федеральный Центр и не будут ли нас постоянно обижать из-за тебя?» 

 
Речь идет не только о государственной цензуре, подчеркивает эксперт: «Сама среда достаточно конформистская. И она боится конфликтов с властью. Если ты задашь удачный вопрос, власти это понравится, может быть, для нас что-то сделают. Если же ты проявишь свою гражданскую позицию, то власть нам это припомнит». На суд уповать не стоит, уверен Макаркин: «Если судья поведет себя вдруг не конформистски, тогда он подставляет свой суд – тогда этому суду в последнюю очередь будет и ремонт, и квартира, и оргтехника. Может, этого и не произойдет, но риск велик. И на такого нонконформиста товарищи и семья его будут смотреть недоброжелательно». Вот эта корпоративность в плохом смысле слова восходит к советскому времени и приводит к отсутствию неожиданностей в мероприятиях, подобных прямой линии. 

 
На взгляд главы Института современного развития Игоря Юргенса, сегодня во власти происходит «борьба за мнение субъекта № 1 политической и государственной жизни Российской Федерации»: «Эта борьба, безусловно, не закончена. Консерваторы почувствовали и вкус к власти, и желание свернуть все то, что им было ненавистно. Об этом говорит античубайсовский монолог политолога из Перми. Все эти люди очень воодушевились – они считают, что уже в связи с тем, что якобы помогали Путину избраться, попали во власть». Между тем, указывает Юргенс, и на стороне модернизаторов обозначилась некая экономическая правда, «которую игнорировать субъекту № 1 очень опасно»: «Потому что, попади он в ловушку ура-патриотов, через год-два страна окажется в состоянии экономического банкротства». В состоянии банкротства политического мы уже находимся, считает собеседник «НГ», ссылаясь на два последних зарубежных визита президента: «Консервативные силы спокойно могут подтолкнуть нас к изоляции. Если уже не подтолкнули. Слава богу, судя по визитам Лаврова, в том числе по беседам с Керри и остальным консультациям, у нас остается зазор. Поэтому очень важно то, что сегодня прозвучало. Динамическое равновесие есть. В какую сторону оно сработает – предсказать сложно, потому что все это в основном зависит от одного человека, что, конечно, повышает риски субъективной ошибки».