Дарья Борисова В пятницу на открытии «Артдокфеста» показали нашумевший фильм Кирилла Туши «Ходорковский», а в субботу в рамках все того же фестиваля состоялась московская премьера картины Марины Голдовской «Горький вкус свободы. Анна Политковская». Получился неслабый предвыборный аккорд. Когда зажегся свет после фильма о Политковской, битком набитый зал, не сговариваясь, встал и аплодировал минут десять, растрогав режиссера до слез. На разговор с Мариной Голдовской набилось столько народу, что многим пришлось сесть прямо на полу. «Ваш портрет Анны Политковской так кстати сегодня, когда людьми овладевает безнадежность», – сказал кто-то из зрителей.
Как и в «Ходорковском», в «Горьком вкусе свободы» много интервью с разными людьми, которые откровенно, эмоционально размышляют, вспоминают, как менялся климат в российском обществе в течение 20 лет независимости – от эйфории времен демократических преобразований к нынешнему неозастою. Михаил Горбачев вспоминает «первые свободные выборы 1989 года, когда весь народ вдруг пошел голосовать», – 3 декабря 2011-го (в этот день состоялся показ фильма Голдовской) эта фраза даже ернического смешка не вызвала в полном зале, ушла в напряженную тишину. Единомышленница Политковской, адвокат Каринна Москаленко воскрешает свои ощущения: «Когда пришел Путин, я поняла: все! Это было как переворот». В какие-то моменты казалось, что смотришь вторую часть дилогии, начатой «Ходорковским». Обе картины предпринимают серьезные попытки на примере отдельных личностей проанализировать новейшую историю нашего государства, а в графе «страна производства» у них значатся Германия (в случае «Ходорковского»), США и Швеция («Горький вкус свободы»). Подтверждается тезис, что «большое видится на расстояньи».
Анну Политковскую Голдовская снимала много лет. Первый фильм о ней – «Вкус свободы» – сделала еще в 1990-м, но и после него продолжала записывать долгие беседы с журналисткой. Подругами они не были. В любимых учениках у Голдовской ходил Александр Политковский, а потом она познакомилась с его молодой женой Аней, и, по застенчивому признанию режиссера, Саша постепенно как-то отошел на второй план, зато общение с Аней стало насущной потребностью. Самое ценное в этом материале – его домашность, простота. Мы видим Политковскую на кухне, во дворе, во время прогулки с любимым псом. Перед нами никакая не амазонка, не прожженная журналюга, а удивительно нежная, обаятельная женщина. Она что-то варит, жарит, поглядывает с гордостью на детей, рассказывает о том, почему развелась с мужем, и как, будучи без пяти минут бабушкой, влюбилась без памяти в какого-то загадочного иностранца. Попутно восстанавливает в памяти свой профессиональный путь, как от привычной социалки перешла к теме беженцев, а там уже не за горами была Чечня. Так и чередуются кадры: Политковская в командировке, на развалинах очередного чеченского дома, что-то записывает за плачущими женщинами в темных платках, в хаосе «Дубровки», когда ходила к террористам парламентером, в редакции, за распутыванием очередного «сигнала» из Грозного. И дома, в уюте и тепле, но с неизменной готовностью сорваться по первому звонку из охваченного войной края. «Аня заразилась войной и не смогла излечиться», – говорит о ней кто-то из коллег. Но Политковская как раз выглядит самым здоровым человеком, который видит окружающий мир кристально ясно, ее не собьешь разговорами о скидках на «тяжесть момента», на «особенности национального менталитета» и прочие отговорки. Многим она казалась городской сумасшедшей, но ее и «общественное мнение» не могло заставить изменить себе. Эффект фильма в том и состоит, что главные вещи о происходящем в нашей стране просто, как само собой разумеющееся проговаривает хрупкая женщина, мать семейства, хозяйка дома. Никакого пафоса и оголтелости в ней нет. Нет и ощущения своей деятельности как подвига.
В случае этого фильма поражаешься природному чутью документалиста. Откуда-то ведь берется ощущение, что именно этого человека надо снимать, из года в год, от случая к случаю (Марина Голдовская с середины 90-х живет в США, в России бывает наездами, но в каждый приезд находила время для бесед-интервью с Политковской). Материал огромный и бесценный. Он сложился не просто в портрет, но в историческую хронику. За два десятилетия передовая российская журналистика прошла интересный путь – от положения властительницы дум, двигателя прогресса до эквилибристки на проволоке новой медийной реальности. Вот в последнюю фазу Политковская как раз не вписывалась и тем была неудобна. Одно из интервью Политковская дает Голдовской лежа на больничной койке, после того, как ее отравили на пути в Беслан. Говорит через силу, но говорит – чтобы были зафиксированы ее мысли по поводу страшной трагедии 1 сентября 2004 года. Благодаря Марине Голдовской мы их слышим спустя семь лет после теракта и пять – после гибели самой Политковской. Сегодня кинематографический пейзаж таков, что большие впечатления гражданского толка получаешь, за редчайшим исключением, только от документальных фильмов. «Артдокфест» в предвыборные дни дал изрядную пищу для размышлений.
