Публичная казнь в студии

«Капец. Дожили». «Энтэвэшники совсем рехнулись». «Они понимают, что нельзя делать из этого шоу?» – в кои-то веки я полностью согласна с интернет-блоговскими возмущениями. Реклама пошла накануне, в четверг: «Очная ставка» – специальный выпуск. Химическая кастрация в эфире! Смотрите завтра вечером». И кадры – прелестная мордастенькая девчушка лет шести в слезах, условная маска на ее лице закрывает лишь нижние и верхние веки. Пожилой удрученный мужчина в белой рубашке. Импровизированный врачебный кабинет прямо в студии. В пятницу эту рекламу повторяли все чаще – те же кадры, но с уточнениями в тексте: «Смотрите на НТВ в 20.30 – специальный выпуск «Очной ставки» с Андреем Куницыным. Педофилия – крайняя мера».

И первое, что услышали телезрители в пятницу в 20.30 на канале НТВ: «Только у нас, только в нашем эфире, впервые в истории России – человека химически кастрируют прямо в студии». Слова эти раз за разом, ведущий Куницын будет твердить в течение всей передачи.

...В студии – якобы пострадавшая от развратных действий девочка Лиза с мамой (и почему-то до кучи еще и с младшей сестренкой). Еще человек 200 аудитории. Не считая многомиллионной телевизионной. Мама скорбно рассказывает, что случилось. Она выяснила, что старик-сосед (дело было в Подмосковье) водил ее ребенка в лес, трогал и целовал. «У него к детям подход, козы у него, собаки». И теперь девочка боится выходить из дому, страшно боясь этого извращенца.

На самом деле история – крайне неоднозначная. Сразу возникает вопрос: если ребенок не подвергался физическому насилию и не испытал боли, отчего бы ему так уж бояться? Однако пока шли рассказы-разборки, Лиза действительно то и дело принималась плакать и утыкаться в маму...

По рассказу матери, когда она поделилась с мужем, тот в чем был – в домашних тапочках – помчался к соседям и почему-то повалил на пол и избил сперва старуху, супругу деда. Также, по рассказу матери, она помчалась вслед за мужем, но не для того, чтобы удержать его от аффективных поступков ≈ нож она с собой прихватила. Вдвоем с мужем они скрутили деда, и она самолично отхватила ему сами знаете что. Старик 75 лет потерял много крови и пролежал в больнице четыре месяца. Отца приговорили к реальному сроку, матери отсрочено наказание до достижения детьми совершеннолетия. (Черная лента по низу экрана «Через несколько минут в студии состоится химическая кастрация»).

Поделилась своей версией старуха–жена обвиняемого: молодая соседка им мстит за то, что они отказали ей в деньгах (взаймы?), дед ее ни на что не способен, поскольку у него давнее заболевание простаты. А показания Лизы? Лизу мама научила так говорить. (Лиза плачет. Ведущий вещает: «Через несколько минут произойдет то, для чего мы все собрались. Вы все увидите собственными глазами»).

Показали и отца девочки на зоне – как к нему приезжают жена с дочками. Но вот ведь странное дело – Лиза, перед камерами рисовавшая для папы громадное сердце, пронзенное стрелой, увидев входящего в комнату отца, заплакала и уткнулась в маму, да так, что ее было не оторвать! (Младшая сестренка вела себя адекватно – бросилась отцу на шею и повисла на нем). «Не бойся, подойди к папе». А папу-то ей чего бояться, спрашивается?

Подозреваемый (вступившего в законную силу приговора суда нет, – получается, за два прошедших года следствие не нашло доказательств?) тоже появился в студии. Правда, после слов ведущего: «Уведите из студии детей». На вопрос «Вы действительно развращали Лизу?» дед твердо заявил: «Этого не было, нет и не будет. Лиза часто ходила по соседям, мы ее подкармливали. А в лес я с ней ходил один раз – по просьбе матери». А это как понимать?

Тут выяснилось, что подозреваемый не только не признает своей вины, но и требует с родителей девочки материальную компенсацию за вред, нанесенный его здоровью. И что он добровольно согласился на процедуру химической кастрации на глазах у всей страны, «чтобы доказать свою невиновность и правда восторжествовала».

Невинно оговоренный и невинно оскопленный? Такой Стросс-Кан по-русски?

Тут еще подоспели кадры – как приходят судебные приставы (вместе с заявителями – поди, телевизионщики их уломали) в дом Лизиной мамы; реплики ее тоже заставляют задуматься: «На суде встретимся, изничтожу». – «Ты не права». – «Тебе же пришили, что тебе еще нужно!» Уж не выросло ли дело из разборок соседей-взрослых между собой?.. Что-то там они не поделили – выпас, выгон, землю, – а ребенка просто приплели и использовали?

Наконец, нагнетание достигло апогея: «Это произойдет здесь, вы все увидите собственными глазами. Потушите свет в студии!» Что зрители в студии увидели собственными глазами, так это освещенную ширму и ушедших за нее обвиняемого и врачей. Зрители перед телеэкранами увидели и операционный стол, и легшего на него человека, и шприцы, и ампулы, и манипуляцию. Подала голос мать Лизы: «Я хочу присутствовать там» – «Думаю, не стоит», – парировал ведущий. Сперва мужчине ввели одну болезненную инъекцию, через некоторое время ≈ другую. Врачи спрашивали у пациента, как он себя чувствует, щупали пульс, давали нюхнуть нашатырь... А потом нам просто показали, как он с закатанным рукавом выходит из студии и бредет своей дорогой. Вряд ли человеку 75 лет, чье преступление не доказано, добавят здоровья эти инъекции...

Люди, что происходит? В студии ведущий обращается к психологу, наблюдающему Лизу: «Есть у девочки отклонения в психике?» – «Вы знаете, она все меньше рассказывает, что произошло...» А что, надо, чтобы два года подряд ребенок рассказывал все больше о произошедшем?! Да нормальная мать все сделает, чтобы у ребенка как можно быстрей из памяти стерлось подобное, вместо того чтобы два года подвергать его расспросам и уточнениям! А уж делать это в студии перед камерами... Ну, нельзя заставлять семилетнюю девочку (и ее младшую сестру) вновь и вновь выслушивать подробности того, как ее домогались (если на самом деле домогались) и как их мама отрезала соседу кое-что ножом, когда узнала об этом! Что творится у этого бедного ребенка в голове, трудно представить, а уж что в сердце...

Надеюсь, все мы за эту разумную меру – химическую кастрацию. Но по доказанным эпизодам. Но без смакования. И без нарушения прав человека – как большого, так и маленького. И без телетрансляций процедуры в прайм-тайм.