Дмитрий Горовцов Месяца не проходит, чтобы обществу не сообщили о какой-то правовой новации в области борьбы с коррупцией, с помощью которой положение должно кардинально измениться. Но даже поверхностный анализ этих новинок показывает, что они носят лишь косметический характер. Вспоминается Тацит: «Чем больше в государстве коррупции, тем больше законов». В мировых «рейтингах коррупции» Россия с каждым годом опускается все ниже и ниже – за последние четыре года активной борьбы с коррупцией Россия со 127-го места откатилась на 154-е.
Отечественный путь законодательного обеспечения борьбы с коррупцией нуждается в существенной коррекции – следует перейти от попыток самостоятельного разрешения правовых проблем к использованию международного опыта. Прикрываться национальными особенностями здесь недопустимо. Однако из десятка важнейших конвенций в этой сфере за 20 лет демократии мы ратифицировали всего лишь треть из них. Но и принятие законов о ратификации зачастую сопровождается таким количеством оговорок, что, по сути, выхолащивает основополагающие позиции, превращая оговорки в механизмы блокировки применения предусмотренных конвенциями норм.
В качестве примера предлагаю проследить судьбу в России лишь одной, но исключительно важной нормы, содержащейся в статье 20 Конвенции ООН против коррупции. В этой статье дается определение понятия «незаконное обогащение», а именно: «При условии соблюдения Конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния незаконное обогащение, то есть значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать».
Признавая «незаконное обогащение» уголовным преступлением, государства, ратифицировавшие конвенцию, обязуются включить в национальное законодательство связанные с нею нормы. Должностные лица обязываются не только сообщать о всех своих крупных приобретениях (стоимостные параметры каждое государство определяет самостоятельно), но и объяснять, откуда были изысканы средства на эти приобретения. Поскольку во всем мире чиновники часто оформляют приобретения не на свое имя, формы деклараций в странах, которые приняли эту норму, как правило, содержат и раздел в отношении имущества ближайших родственников. Виновные незамедлительно удаляются с государственной службы. К тому же при наличии приговора государство приобретает возможности получить конфискованные имущество и вклады не только на своей территории, но и за рубежом.
Еще 17 февраля 2006 года депутатам Государственной Думы было предложено принять федеральный закон о ратификации упомянутой конвенции ООН. Но оказалось, что законопроект содержал такое количество оговорок в отношении положений конвенции, что, по сути, превращал ее в фикцию. Уже в первой статье этого закона было сделана оговорка в отношении 11 положений конвенции, в том числе и содержащееся в 20-й статье. Закон был принят единогласно, но со всеми оговорками, в том числе и в отношении упомянутой статьи. Россия получила возможность игнорировать ее нормы, что с успехом и делает до сих пор.
Добавим, что с февраля 2007 по июль 2008 года функционировала специально утвержденная указом президента Межведомственная рабочая группа для подготовки предложений по реализации в законодательстве РФ положений Конвенции ООН по коррупции. Она была наделена широчайшими возможностями по привлечению ученых и специалистов и обязывалась «представить предложения по внесению в законодательство РФ изменений», необходимых для реализации положений этой конвенции. Возглавлял ее помощник президента Виктор Иванов. Но, очевидно, как бывший чекист, он настолько глубоко законспирировал эту группу, что отыскать следы ее деятельности в виде предложений мне не удалось.
Кто сегодня грудью стоит на защите нашей Конституции от «агрессивных» международных антикоррупционных норм? Ответы на эти вопросы публично не афишируются, но потихонечку вышли на поверхность. Оказывается, противники этой нормы ссылаются на то, что в данном случае будет нарушена статья 49 Конституции, в которой закрепляется принцип презумпции невиновности. Именно с такой позицией выступают Минюст России, Росфинмониторинг и, что хочется особо подчеркнуть, МВД России. Только вот жаль, что эти уважаемые инстанции не пожелали прислушаться по этому вопросу к мнению не самой последней инстанции по толкованию Конституции – Конституционного суда РФ.
КС ведь еще в 2001 году разъяснял, что «к лицам, осуществляющим определенные виды деятельности в органах государственной власти или органах местного самоуправления», могут закрепляться «специальные требования». При этом «запреты и ограничения, обусловленные специфическим статусом, которое приобретает в таком случае лицо, не могут рассматриваться как неправомерные ограничения конституционных норм». Именно так и должен пониматься статус чиновников в правовом государстве. Получая властные полномочия и немалые льготы от общества, эта категория граждан должна нести и бремя дополнительных обязанностей. И прикрываться понятием презумпции невиновности в данном случае – это значит заниматься демагогией.
В декабре 2008 года принимался важнейший Федеральный закон № 273-ФЗ «О противодействии коррупции». Отменив эту оговорку, мы вновь могли дать правоохранительным органам сильнейшее оружие против коррупционеров. Однако все осталось по-прежнему.
Сейчас пошел уже шестой год – но воз и ныне там. Кто же может сдвинуть его с места? На недавнем региональном совещании «Единой России» в Брянске премьер Владимир Путин неожиданно высказался о необходимости рассмотреть идею декларирования не только имеющегося имущества, но и всех крупных приобретений. Говорилось об этом лишь в самых общих чертах, как о новой идее, без упоминания о давно имеющейся международной практике, но, казалось, забрезжил луч надежды. Однако ознакомление с текстом показало, что Путин имел в виду лишь будущих депутатов. Но конвенция ООН охватывает значительно более широкий круг субъектов. Реальное управление общественным имуществом и финансовыми потоками страны не у 450 депутатов Думы или региональных депутатов законодательных собраний, а в руках исполнительной власти – десятков тысяч федеральных и региональных чиновников.
