Вера стоит жизни

Ходорковский пренебрег юридическими подробностями – его речь оказалась политической.
Фото Reuters

Вчера в Хамовническом суде экс-глава ЮКОСа Михаил Ходорковский произнес последнее слово. Платон Лебедев заявил, что воспользуется этим своим правом в другом месте. Приговор будет оглашен 15 декабря в 11 часов утра. Эксперты «НГ» считают, что процесс является отражением борьбы двух тенденций в российской политике, а исход дела будет зависеть от расклада сил не только внутри страны, но и в мире.

Сначала выступили адвокаты – Вадим Клювгант и Юрий Шмидт. Они ответили на «реплики» прокуроров, прозвучавшие накануне, выделив особенно нелепые доводы оппонентов. Потом пришла очередь Платона Лебедева, который тоже не отказал себе в удовольствии процитировать наиболее яркие места из речей «всемирно известного нефтяника Валерия Лахтина», путающего слово «oil» с цифрой «01». Дальнейшие примеры тоже вызывали неоднократно смех в зале.

Ходорковский говорил около 20 минут и при этом почти ни разу не обратился - в противоположность своим адвокатам и Лебедеву - к юридической стороне дела. Его речь была политической, обращенной к судьям, власти и обществу. Первые же слова Ходорковского подтвердили – в который раз, – что он не намерен ни отступать, ни мириться с тем, что происходит.

Экс-глава ЮКОСа рассказал, как через несколько дней после ареста в 2003 году ему сообщили: «Президент Путин решил – я должен буду... хлебать баланду 8 лет. Тогда в это было сложно поверить... За эти годы меня опасаться стали больше, а закон уважать – еще меньше».

Ходорковский не захотел возвращаться к юридической стороне дела: «Те, кто хотел что-то понять, давно все поняли. Я думаю, признания вины от меня никто всерьез не ждет. Вряд ли сегодня кто-нибудь поверит мне, если я скажу, что похитил всю нефть своей собственной компании. Но также никто не верит, что в московском суде возможен оправдательный приговор по делу ЮКОСа». Главное в жизни – надежда, продолжил подсудимый: за то, что она «осуществилась не до конца и не для всех, несет ответственность все наше поколение. И я в том числе». В 90-е, напомнил Ходорковский, у всех появилась надежда, что «период потрясений, смуты позади», однако «стабильность стала похожа на застой, общество замерло. Хотя надежда пока живет. Даже здесь, в зале Хамовнического суда...»

С приходом нового президента, сказал экс-глава ЮКОСа, у многих его сограждан вновь появилась надежда на то, что Россия «все же станет современной страной с развитым гражданским обществом»: «Ясно, что этого не могло случиться за один день, но и делать вид, что мы развиваемся, а на самом деле стоять на месте и пятиться назад, пусть и под личиной благородного консерватизма, уже невозможно и просто опасно для страны».

С чем невозможно мириться, по Ходорковскому? «С тем, что люди, называющие себя патриотами, так отчаянно сопротивляются любому изменению, ограничивающему их кормушки и вседозволенность». Именно «саботаж реформ лишает нашу страну перспектив», уверен Ходорковский: «Это не патриотизм, а лицемерие. Мне стыдно смотреть, как некоторые в прошлом уважаемые мной люди... обменивают свою репутацию на спокойную жизнь в рамках сложившейся системы. На привилегии и подачки».

Чем гордится Ходорковский? Тем, что «среди тысяч сотрудников ЮКОСа за 7 лет гонений не нашлось тех, кто согласился бы стать лжесвидетелем, продать душу и совесть. Десятки человек испытали на себе угрозы, были оторваны от родных и близких, брошены в застенки, некоторых пытали».

Те, кто начинал процесс, «презрительно называли нас коммерсантами», напоминает подсудимый: «Считали быдлом, готовым на все, чтобы сохранить свое благополучие, избежать тюрьмы. Прошли годы. И кто оказался быдлом? Кто ради денег или трусости перед начальством врал, пытал, брал заложников? И это они называли государевым делом. Мне стыдно за свое государство». Значение процесса, уверен Ходорковский, «выходит далеко за пределы наших с Платоном судеб»: «Очевидный вывод думающего человека страшен своей простотой. Силовая бюрократия может все. Права частной собственности нет. Прав у человека при столкновении с системой вообще нет». «Кто будет модернизировать экономику? Прокуроры, милиционеры, чекисты? Такую модернизацию уже пробовали – не получилось», – констатирует подсудимый.

Ходорковский интересуется у аудитории, далеко переросшей скромные масштабы Хамовнического суда, судьбой прошлогодних президентских инициатив в промышленности: «Похоронены? А ведь они – реальный шанс слезть с сырьевой иглы. Почему похоронены? А потому, что для их реализации нужен не один Королев и не один Сахаров под крылом всемогущего Берии и его миллионного войска. А сотни тысяч Королевых и Сахаровых, защищенных справедливыми законами и независимыми судами».

«Мы – граждане России... можем и должны это изменить, – считает Ходорковский. – Страна, которая мирится с тем, что силовая бюрократия в своих интересах, а вовсе не в интересах страны держит по тюрьмам вместо и вместе с преступниками десятки, если уже не сотни тысяч талантливых предпринимателей, управленцев, простых граждан, – это больная страна. Государство, уничтожающее свои лучшие компании, готовые стать мировыми чемпионами, государство, презирающее своих граждан, государство, доверяющее только бюрократам и спецслужбам, – это больное государство».

«Надежда – главный движитель больших реформ и преобразований, она залог успеха. Если она угаснет, если сменится глухим разочарованием, кто и что сможет вывести нашу Россию из нового застоя?» – спрашивает Ходорковский. За исходом процесса, напоминает подсудимый, «следят миллионы глаз по всей стране и по всему миру»: «С надеждой, что Россия все-таки станет страной, где... права человека не станут больше зависеть от настроения царя, доброго или злого. И где, наоборот, власть будет действительно зависеть от граждан...»

Ходорковский называет себя человеком идеи: «И мне, как и любому, тяжело жить в тюрьме и не хочется здесь умереть. Но если потребуется, у меня не будет колебаний. Моя вера, она стоит моей жизни. И, думаю, я это доказал». В заключение Ходорковский пожелал суду мужества: «Все понимают, что ваш приговор по этому делу, каким бы он ни был, станет частью истории России. Более того, он будет ее формировать для будущих поколений, и вы это понимаете лучше многих. Все имена останутся в истории: и обвинителей, и судей – так же как они остались в истории после печально известных советских процессов». Провожали Ходорковского скандированием «Свобода!».

Член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Малашенко, следивший за процессом, сделал любопытное наблюдение: суд постоянно колеблется вокруг некоей генеральной линии, словно не зная, как себя вести: «Видимо, пока окончательное решение не принято. Такое ощущение, что происходит некое взаимное толкание между двумя тенденциями». С одной стороны, указывает эксперт, «появляется Михалков с его манифестом, кем-то востребованным. С другой – вдруг появляются какие-то непонятные либеральные игры вокруг Ходорковского. Мол, ребята, мы вынуждены так поступать...»

Случай Ходорковского – лакмусовая бумажка для России, уверен Малашенко: «Все смотрят и ждут – сдвигается что-то в стране или нет». Многое в судьбе фигурантов дела ЮКОСа будет зависеть от того, как пройдут в Америке выборы, указывает эксперт: «Если там появится антироссийское лобби – республиканцы, то это один вариант. А если все-таки утвердятся обамовцы, то это другой вариант. Ходорковский – это слишком большой случай, чтобы оставаться частным. Это фактор и внутренней, и внешней политики». Чем сильнее нажим суда, указывает эксперт, тем сильнее позиции тех, кто не хочет уступать либеральному тренду: «Это все видно по поведению суда, который буквально дергают за ниточки».

Заместитель гендиректора Центра политических технологий Алексей Макаркин указывает, что выступление экс-главы ЮКОСа «в очередной раз показывает, что Ходорковский не сломался: оно адресовано не только судье, но и достаточно широкому кругу людей. Ходорковский хочет показать, что он остается общественно значимым человеком».

Эксперт видит два реальных сценария последующих событий. Пессимистический предусматривает ситуацию, в которой суд скостит фигурантам дела ЮКОСа пару лет. Оптимистический, на взгляд Макаркина, – «перспектива освобождения в обозримом будущем. Возможно, вскоре после президентских выборов».