Милрад Фатуллаев Выходные дни во втором по величине дагестанском городе Дербенте прошли под выстрелы спецоперации по ликвидации боевика, забаррикадировавшегося в одном из многоэтажных домов. Им оказался Арсен Ахмедов – сын начальника уголовного розыска Дербентского горотдела МВД республики Абдулбаса Ахмедова. Еще в пятницу боевик был блокирован, ликвидировать его удалось лишь на следующий день, после оказанного им ожесточенного сопротивления. Арсен, по данным правоохранительных органов, в начале лета ушел из дома и не вернулся, считался без вести пропавшим.
Ликвидация еще одного сына высокопоставленного работника МВД Дагестана наводит на мысль о необходимости системной чистки в этой структуре, отвечающей в первую очередь за общественную безопасность. Только в августе в республике были уничтожены сыновья начальников следствия и угрозыска в Дербенте и Махачкале, а потомок одного из подполковников заказал отца-«взяточника». В Ингушетии боевик расстреливает постового милиционера, который, как он же узнает вечером, придя домой, оказывается его родным братом. Схожая картина складывается и в других министерствах и ведомствах с детьми служивых людей, в том числе и с сыновьями руководителей структур, где не носят погон, мундиров и табельного оружия.
Надежды на урегулирование ситуации с помощью широко разрекламированных двух спецполков (с прямым подчинением президенту Дагестана) никто в республике не возлагает. Они создаются не для окончательной победы над подпольем. Их задача – не позволить устояться крупным отрядам боевиков и держать ситуацию под относительным контролем, бороться с радикалами в лесах, горах и жилых кварталах. Но как контролировать самих военнослужащих спецполков, если их имена неизвестны, а система и общество не могут гарантировать проколов даже среди известных в Дагестане людей из силовых и иных министерств и ведомств республики?
С кем и как будет вести борьбу с экстремизмом новый глава МВД Дагестана Абдурашид Магомедов, которому досталось от своего погибшего, кстати, от рук снайпера-боевика, предшественника столь многочисленное и неэффективное министерство? Штатная численность милиции превысила 25 тыс. человек, и, похоже, что с ее ростом парадоксальным образом в республике актов терроризма становится не меньше, а больше. Многочисленные проверки Генпрокуратуры и прокуратуры по Северному Кавказу выявляют массовые нарушения по регистрации преступлений, необоснованно закрытые дела, «списание» нераскрытых преступлений на уже убитых боевиков. Были и резонансные заявления президента Дмитрия Медведева после терактов в отношении самих сотрудников милиции.
До сих пор остается без ответа вопрос, откуда у боевиков в огромном количестве оружие, боеприпасы без счета, взрывчатые вещества, мины и механизмы для подрывов? Тем более что правоохранительные органы страны ежегодно уничтожают не менее (судя по сводкам МВД и Минобороны) 2 тыс. боевиков по всей стране. Откуда оружие? Почему, за редким исключением, до общественности не доводится информация о прежних владельцах оружия, причинах появления его у боевиков? Изымаются денежные средства, но не сообщается, каково было движение этих денег: в каком банке или коммерческом предприятии они в последний раз засветились? Какими путями доставляется боевикам натовская военная форма, хотя на местах кое-что знают о ее маршрутах?
Совершенно очевидно, что без прямого и косвенного содействия этим явлениям и процессам ни оружия, ни денег у экстремистов не было бы. Не следует искать следы средств для экстремистов на Западе. Пресловутый «международный терроризм» легко обвинять, когда не хочется признать наличие проблемы и виновных у себя дома. Бизнесмены и политики – вот источники снабжения боевиков. Оружие поступает в том числе со складов воинских частей, от нечистоплотных людей в погонах, часть смертельного арсенала идет по кругу – не регистрируется после изъятия и вновь оказывается «в лесах».
Спецоперация в Дербенте, казалось бы, рядовое событие. Такие происходят ежедневно. Но подключение к «лесным братьям» все большего числа потомков сотрудников милиции говорит о том, что прогресса в ликвидации бандподполья и тем более в проведении профилактической, агитационно-пропагандистской работы просто нет. Невозможно бороться с экстремизмом в республике, если он не побежден у тебя дома.
Применительно к Дербенту и югу Дагестана в целом можно сказать, что ситуация здесь заметно осложняется. До последнего времени этот древнейший религиозный центр России был образцом толерантности и веротерпимости, криминальная ситуация здесь была спокойней, чем в тихой Адыгее. Однако рост религиозности населения в северных и западных районах Дагестана ведет к некой религиозной экспансии на юг. Регион осваивается последователями суфийских шейхов, а вслед за ними их противниками – ваххабитами, салафитами и иными радикалами. Большая часть из них представлена не местным населением, как, впрочем, и убитый сын начальника уголовного розыска.
Складывается впечатление, что части властвующей элиты и политизированным религиозным организациям выгодно ввести спокойный доселе южный Дагестан в орбиту экстремизма и религиозной нетерпимости, чтобы на их фоне фактически бесконтрольное от Махачкалы развитие криминально-религиозно-политической ситуации в северо-западных и центральных районах Дагестана казалось не столь угрожающим.
Махачкала
