Александра Самарина.
Ходорковский попал в законодательную дыру.
Фото Reuters
Сегодня Мосгорсудом будет рассмотрена кассационная жалоба защиты экс-руководителей ЮКОСа Михаила Ходорковского и Платона Лебедева на постановление судьи Хамовнического суда Виктора Данилкина о продлении подсудимым срока содержания под стражей до 17 августа. А также жалоба самого Михаила Ходорковского – на то, что суд принял решение о продлении ареста вопреки уголовно-процессуальному закону. Эксперты «НГ» считают, что размытость президентских законов дает возможность отечественному правосудию их игнорировать.
В соответствии с новым законом бизнесменам, подозреваемым в совершении экономических преступлений, не должны назначать содержание под стражей. Однако Ходорковскому недавно был продлен арест до 17 августа. При этом прокурор Валерий Лахтин, потребовавший продления этой меры пресечения, ссылался на тот вред, который нанесет расследованию второго дела против бывших руководителей ЮКОСа пребывание на свободе подсудимого. Эта мотивировка выглядела странно: защита собственных интересов – естественное право каждого обвиняемого, и препятствия ему смотрятся как отказ в этом праве. Устранение такого рода препон – смысл и дух президентской новации.
Защита Ходорковского и Лебедева уверена: решение судьи Виктора Данилкина не основано на законе. По мнению адвоката Вадима Клювганта, в законе президента «все правильно и по смыслу, и по духу»: «Любое продление срока содержания под стражей независимо от того, в какой момент оно производится, – это новая оценка всех обстоятельств. Юридических и фактических. Иначе какой тогда смысл в самой процедуре продления каждые три месяца?» Собеседник «НГ» ссылается на решения Конституционного суда, изложенные, по его подсчетам, не менее шести раз начиная с 1996 года: «Одну из этих позиций Конституционный суд в 2005 году как раз по иронии судьбы вынес по делу Платона Леонидовича Лебедева. Смысл ее: статья 108 УПК подлежит применению на всех стадиях уголовного судопроизводства. Кто такой обвиняемый? Это человек, которому предъявлено обвинение. Есть несколько разновидностей обвиняемого. Пока он находится в досудебном периоде, он просто обвиняемый. Когда он переходит в судебную стадию, он именуется подсудимым. Но при этом не перестает быть обвиняемым – просто у него появляется собственное название. На него распространяются все права и гарантии, которые предусмотрены законодательством и Конституцией. Это азбука».
Отказ Хамовнического суда прислушаться к закону Клювгант называет «проявлением саботажа и забалтывания президентской воли, направленной на укорот коррупционеров, тромбующих бизнес и предпринимателей, как каток»: «Если вывести за скобки всю юридическую терминологию, эта поправка введена ровно для того, чтобы прекратились аресты предпринимателей по экономическим преступлениям до приговоров. А поскольку закон уже принят, теперь ищут пути, как его заблокировать на стадии исполнения, прибегая к откровенному саботажу».
Адвокат Игорь Трунов, сообщив «НГ», что считает дело Ходорковского политическим, тем не менее отметил: «К Ходорковскому этот закон имеет весьма опосредованное отношение, и выпустить его, конечно, никто не может. Не продлить арест – это значит изменить меру пресечения. На какую? Должна быть избрана одна из ныне действующих мер: домашний арест, подписка о невыезде. Но у нас одна мера пресечения, а не десять. Если бы Ходорковский не был осужден, то на него распространялся бы закон в полном объеме. Основанием для непродления срока ареста было бы решение суда о его невиновности».
Между тем заслуженный юрист России, адвокат Генрих Падва в первую очередь указывает на «ужасающую» отечественную «законодательную технику», связанную «либо с недостаточной компетентностью, либо со злым умыслом»: «Очень часто в законах оказываются совершенно непонятные дыры, которые дают возможность потом совершенно произвольно его трактовать».
Комментируя коллизию с измененной президентом статьей 108 УПК, которой пренебрег судья Виктор Данилкин, собеседник «НГ» отметил: «В тексте статьи написано - заключение под стражу в качестве меры пресечения применяется по судебному решению в отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. Ни слова не говорится о подсудимом. Это дает возможность при желании говорить о том, что этот закон и эта мера пресечения не относятся к подсудимым, то есть к лицам, уже преданным суду. С другой стороны, в этом же законе имеется еще одна норма: если вопрос об избрании в отношении подсудимого в качестве меры пресечения содержания под стражей возникает в суде, то решение об этом принимает суд по ходатайству стороны или по собственной инициативе, о чем и выносится определение».
Эксперт уточняет: «По смыслу – но не по букве – все, что относилось к обвиняемому и подозреваемому, относится и к подсудимому, поскольку в пункте 10 статьи говорится – если есть вопрос об избрании меры пресечения в отношении подсудимого, возникает новое решение. Но это по смыслу, а по букве можно трактовать как угодно... Можно согласиться с нами, а можно сказать – ничего не знаем. В законе речь идет о мере пресечения в отношении обвиняемого и подозреваемого, а в отношении подсудимого нужно формировать новую практику. Необходимо прояснить, как к этому относится Верховный суд. Должно быть дано толкование закона. Либо официальное, которое должна принять Государственная Дума (относится ли это положение к подсудимому), либо доктринальное, выработанное учеными».
Плохой закон, уверен Генрих Падва, «дает возможность произвола – как хотим, так и трактуем. И Ходорковский абсолютно прав. Судебная практика саботирует новое законодательство. У меня есть совершенно вопиющие случаи, когда не желают освобождать из-под стражи при полном отсутствии оснований. Судебная практика саботирует всякое нововведение, хоть немножко либерализующее законодательство, а особенно – если не немножко. Удобнее содержать человека под стражей, чем освобождать. Причин этому три. Первая: суду, следствию и т.д. безопаснее. Сидит, значит, никуда не денется, значит, в любой момент он достижим. Второе – конечно, метод давления на обвиняемого – подозреваемого – подсудимого, метод получения от него нужных показаний. И, наконец, самое страшное – коррупция среди судей. Заключенным прекрасным образом дают понять: хочешь на свободу – плати деньги, не хочешь – сиди. С моей точки зрения, когда речь идет об отказе в освобождении человека из-под стражи, тем более необоснованном отказе, всегда надо подозревать наличие коррупционной составляющей. У нас всегда боятся: освободил – не за взятку ли? А я бы поставил вопрос по-другому: не освободил – а не вымогательство ли это взятки?»
