Владимир Легойда Оппоненты введения в школах уроков по основам традиционных религиозных культур и светской этики требуют немедленно остановить эксперимент. Но давайте будем честны: поступить так – не просто неосмотрительно, но и в каком-то смысле безответственно. Надеюсь, что и невозможно.
Прежде всего не говорить о религии в школе уже, к счастью, нереально, а после отказа от воинствующего атеизма советского времени и вообще как-то неприлично. Слишком дорогую цену мы уже заплатили, лишенные в течение десятилетий адекватных представлений о фундаментальнейшем пласте человеческой культуры. Иначе зачем писать в умных книжках о культурообразующей роли мировых религий, если мы убеждены, что наши дети могут вполне обойтись без знаний того, что легло в основу ценностной системы человечества? Или мы хотим, чтобы молодежь продолжала считать, что христианство возникло в III веке до нашей эры (из ответа одного из студентов на экзамене: "прочитал в книжке, где на обложке какая-то женщина с ребенком нарисована"), ислам проповедует насилие (и тогда президенту вновь и вновь придется просить журналистов быть осмотрительнее с терминологией), а буддисты верят в переселение душ (это при отрицании души в буддизме!). Примеры не придуманы, а взяты из современной общественно-политической жизни и личной преподавательской практики в не самом плохом вузе страны. Увы, не единичные примеры... Конечно, можно читать (и воспринимать) Достоевского, не зная Евангелия, но как-то странно при этом полагать, что «так оно лучше». И что нам, сегодняшним, до того, что, по словам самого Федора Михайловича, «через большое горнило сомнений моя осанна прошла». Мы ведь уже не сомневаемся, а что такое осанна, можно и не знать.
Основные школьные курсы по еще советской привычке стыдливо (или бесстыдно?) на эту тему молчат, потому что не знают, как говорить о религии. А если учитель и пытается восполнить пробел, то его подготовки подчас просто не хватает и он учит детей тому, что не очень хорошо знает сам. Итог двух постсоветских десятилетий налицо: о религии в школе все равно пытаются говорить – если не научные атеисты, то неспециалисты, у которых нет даже толковой методической литературы.
Далее. Сделать лучше, чем сейчас, будет весьма не просто. Прежде всего мы наконец нашли решение, которое впервые устраивает как представителей всех традиционных религий России, так и атеистов (не могу не напомнить, что ввести курс по «Основам светской этики» предложила Русская православная церковь, а не «светские гуманисты»). Не стоит недооценивать и уровень и масштаб проведенной подготовительной работы. За основу взят как европейский опыт, так и опыт российских девяностых и нулевых: и положительный, и отрицательный. Курс не вводится с наскока: сперва следуют несколько лет эксперимента┘ Если кому-то очень не нравится слово, давайте заменим его на более приемлемое, но не менее академично звучащее: апробация. Любой педагог знает, что это естественный процесс при появлении новой дисциплины. И понимает, что школьный курс невозможно сперва «проверить на крысах».
Два слова об открытости процесса. Если мы завтра начнем вести общественную дискуссию по поводу всех школьных учебников, то детям придется обходиться без них. Просто взрослая общественность никогда ни до чего не договорится. Договориться могут профессионалы, которым поручено и положено: одним – эти учебники готовить, другим – их рецензировать и редактировать. Но, видимо, сторонники «широкой дискуссии» полагают, что если учебники по физике должны писать физики, по литературе – филологи и литературоведы, то уж основы религиозных культур всякий может изложить. Оно и понятно: богатый опыт прошлого («Пастернака не читал» – далее по тексту). Хотя если уж на то пошло, главы учебника по «Основам православной культуры» профессор, диакон Андрей Кураев в процессе подготовки последовательно размещал в своем ЖЖ, так что любой желающий мог не только прочитать, но и написать автору. Что, кстати, и делали все заинтересованные, за что их Кураев потом сугубо благодарил.
Весьма разумно и то, что светская школа, оставаясь светской и привлекая к преподаванию светских же педагогов, тем не менее сотрудничает с религиозными организациями – в вопросе подготовки учебных пособий. Здесь минобразовские методисты следовали методологическому принципу, сформулированному в начале прошлого века выдающимся русским буддологом Ольденбургом: цельный образ основателя религии может получить только тот, кто знает, каким этот образ представляют сами верующие, иначе получится то, что не имеет к самой религии никакого отношения. Никто не расскажет о религии лучше ее представителей, а культурологический характер курса нивелирует миссионерскую составляющую, даже если последняя невольно проявится в текстах. (Подозрительную, с точки зрения издательства, главу 3 учебника по «Основам православной культуры» на предмет соответствия Конституции проверял не кто-нибудь, а сам С.Шахрай и ничего предосудительного в тексте не нашел, о чем имеется соответствующий документ – письмо Шахрая на имя министра юстиции А.В.Коновалова.)
Наконец, о воспитании. Конечно, оно не в заучивании нравственных законов. Безусловно, здесь, как вообще в учебном процессе, очень многое зависит от личности учителя. Но только вот кто сказал, что курс нацелен на заучивание моральных максим? (Мне этот аргумент напоминает давний спор атеиста с... его представлением о Боге: «Я в вашего Бога не верю! – Почему? – А вот космонавты летали и Бога не видели! – А должны были? – А разве нет?!»)
Вообще в возникшей вновь дискуссии есть один серьезный вопрос, ответ на который, по счастью, уже имеется: не опасен ли факт разделения детей на курсы «по религиозному признаку»? Однако эта особенность была предусмотрена: курс выстроен таким образом, чтобы сформировать общее ценностно-нравственное поле. Чтобы, зная и уважая религиозно-культурные традиции друг друга (а ведь можно изучать и все курсы последовательно – благо, четвертым и пятым классами дело не должно ограничиться), дети видели единую нравственную основу разных религиозных традиций. И понимали, что золотое правило нравственности названо так в том числе и потому, что существует в разных религиозных традициях и безрелигиозном мировоззрении (различия будут в обосновании нравственности и мотивации поступков).
А еще такой школьный курс способен научить думать. А чтобы уметь думать, нужно знать. В том числе свою культуру, религию, на которой эта культура выросла, веру и убеждения своего соседа. Новый школьный курс может все это дать нашим детям. Конечно, в том случае, если мы наконец перейдем от контрпродуктивной критики к совместным усилиям по адекватной реализации задуманного.
