Александра Самарина.
Остается только спасать уцелевших.
Фото Юрия Кочемина
Вчера СКП РФ обратился к очевидцам понедельничных взрывов в московском метро с просьбой предоставить информацию. Закономерная, в общем-то, мера в России выглядит иллюстрацией того, что в стране отсутствуют более действенные средства борьбы с терроризмом. Эта тенденция, на взгляд экспертов «НГ», отражает беспечность власти, не озабоченной тщательным изучением взрывоопасного – в прямом смысле слова – Кавказского региона.
«Любая информация очевидцев... важна для следствия», – сообщил вчера официальный представитель СКП РФ Владимир Маркин. Напомним: в понедельник в московском метро сработали две бомбы: на станциях «Лубянка» и «Парк культуры». По последним данным, в результате двойного теракта погибли 39 человек. Более 70 человек пострадали.
Граждане ждут от властей сообщений о версиях причин случившегося. И выдвигают собственные. Президентскую страничку в Интернете заполонили записи обеспокоенных россиян. Блогеры, например, обвиняют милиционеров московской подземки, которые «не стоят в часы пик на входе в метро с разыскными собаками и газоанализаторами с целью выявления террористов», а вместо этого «зорко высматривают нерусского вида гастарбайтеров или подвыпивших граждан с целью выпотрошить их карманы за отсутствие московской прописки или славянской внешности». «И это прекрасно знали те, кто послал террористок на смерть», – пишет Харитон из Московской области.
Тема межэтнического противостояния вновь становится актуальной. Почему Северный Кавказ остается постоянной головной болью для России? Насколько население региона связано с остальной частью страны?
Директор Института этнологии и антропологии РАН Валерий Тишков видит проблему в трудностях утверждения российской идентичности в стране: «На Северном Кавказе этот процесс идет с большими усилиями. Регион инкорпорирован в состав российского государства позднее, чем Поволжье или русский Север, Сибирь и даже Дальний Восток. Плюс – этот район пережил кавказскую войну, трудный период восстановления советской власти, депортацию народов и чеченскую войну. Поэтому политических, вооруженных диссидентов, тех, кто подвергает сомнению российскость, там достаточно». Правда, отмечает эксперт, замеры показывают: все-таки большинство населения чувствуют себя россиянами.
Между тем двойственной назвал ситуацию российской идентичности на Кавказе главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Георгий Мирский: «Говорить о том, что вообще какое-то чужеродное тело, неправильно. Например, в Дагестане люди между собой могут общаться только по-русски, потому что там множество разных языков. Через Россию они выходят во внешний мир, через русский язык они приобщаются ко всей мировой культуре, цивилизации, искусству – именно через русские кинофильмы, литературу, телевидение...»
Другая сторона вопроса, подчеркивает собеседник «НГ», заключается в том, что «многие выходцы с Кавказа, да и вообще бывших наших республик, в основном мусульманских, чем дальше, тем больше чувствуют, что к ним относятся с недоверием». Эксперт видит в происходящем несколько причин. Одна из них – «нелепое предположение, что они отбирают у русских работу. Это чепуха. Эти люди занимают свою нишу. Во-вторых, они чувствуют все более усиливающееся подозрение к исламу. Это можно наблюдать и в Западной Европе, и в США – все больше и больше слово «мусульманин» ассоциируется с понятием «террорист».
Это опасно, предупреждает эксперт: «Люди, которые встречают такое отношение, неизбежно транслируют свои настроения на родину. И там еще больше распространяется представление о том, что понятие «россияне» ничего не значит. Все больше и больше чувствуется, что многие в стране хотели бы осуществить девиз «Россия для русских». А они себя русскими не ощущают, это и невозможно, и не нужно. А вот понятие «россиянин» оказывается расплывчатым».
Существует ли российская нация – или можно говорить только о русской? «Существует идея, – говорит Мирский, – что есть единая российская нация, в которую входят разные народы и разные этнические группы. Но очень трудно донести такие вещи до простого народа. Для большинства населения есть четкое различие: одно дело – русские и вообще славяне, а остальные народы, особенно южные, они нечто другое. Многие говорят: почему мы должны мириться с тем, что нашим детям будут преподавать основы православия, а где же ислам? Мы же мусульмане!»
Дело в том, подчеркивает собеседник «НГ», что «среди мусульман существует обостренное ощущение своей особости, нет такого понятия – «исламский мир». Есть понятие «мусульманского сообщества. Люди, связанные только вроде бы исламом, ощущают свою солидарность. Что такое шариат? Это же не законодательство, как у нас некоторые считают, нет, это гораздо шире. Это именно свод предписаний и норм, которые определяют всю жизнь человека».
Получился разброд, говорит эксперт: «При Ельцине было введено понятие «россиянин», но его истолковывают так, что есть русские и россияне. Русские – это, понятно, православные, патриоты, а россияне – это те, кто придерживается прозападной ориентации и хотят искоренить русскую самобытность. Поэтому к слову «россияне» отношение подозрительное».
Когда распался Советский Союз, говорит главный научный сотрудник Института Европы Дмитрий Фурман, получилось, что никто из автономий уйти не имеет права: «Объяснить чеченцу, дагестанцу, тому же татарину, почему произвольная статусная иерархия наций, возникшая в сталинскую эпоху, имеет такое моральное принципиальное значение (белорус – должен уйти, а чеченец не имеет права), невозможно... В 1991 году мы на Кавказе имели нормальный национализм. И если бы мы в 91–92-м годах действительно согласились с независимостью Чечни, было бы такое вот государство. Не очень, наверное, организованное, но постепенно выходившее на более-менее человеческий путь».
Мы добились на Кавказе «чистой формальности», отмечает Фурман: «Они говорят: «мы с Россией навеки» – и формально входят в состав Федерации. А мы остались с экстремистским подпольем, с которым уже непонятно что делать, действительно – только убивать. Кавказ – это клубок противоречий. А главное – в низовом русском массовом сознании присутствует понимание того, что Северный Кавказ – это не Россия. Опросы показывают, что люди Северного Кавказа для простых русских людей более чуждые, чем, скажем, украинцы или белорусы. Всякие идеи по ограничению миграции относятся к азиатам, представителям азиатских, кавказских республик и к Северному Кавказу тоже. Потому что в культурном отношении это абсолютно чужая территория, которую интегрировать по-настоящему невозможно. Мне кажется, что борьба с терроризмом может вестись до бесконечности и должна вестись. Это не та сила, с которой можно договариваться, но одновременно надо пытаться распутать эти кавказские клубки. Но распутать их можно, только если не ставить задачу их удерживать любой ценой. Это удержание – формально».
Несомненно, проблема Кавказа заслуживает тщательного изучения. Однако, как выяснила «НГ», она практически не исследуется. «Престижно всю жизнь было заниматься Францией и Америкой, – замечает член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Малашенко. – Или арабами, чтобы больше платили». Для того чтобы подготовить качественного кавказоведа, напоминает собеседник «НГ», нужны деньги, любовь к этому делу и очень высокий профессионализм. «Мы упустили само изучение. У нас ислам когда-нибудь изучался? Он только критиковался». Причина, считает эксперт, в равнодушии и беспечности власти: «Власти наплевать на все это. Подумаешь, какой-то Кавказ. Пошлем туда второго секретаря обкома партии. А надо объединять людей, которые в этом разбираются. Как в Казани – там великолепная школа изучения местной истории, традиций. На Северном Кавказе, несмотря на то что там есть хорошие ученые, это во многом политизировано. А в центре ученых – раз-два и обчелся». На Западе, говорит эксперт, дипломаты учат языки: «А в нашем посольстве, хоть в одном, есть русский дипломат, который владеет, к примеру, татарским языком? Власти это не важно. Тоже самое и с Северным Кавказом: этакая вторичность, необязательность – мол, и без этого справимся... У власти – комплекс собственной полноценности. Мы, мол, их или завоюем, или модернизируем. Это называется ленью и беззаботностью».
