Антон Трофимов. Ему не доложили. Высоко в горы не доходят вести из России. Несмотря на то что министр обороны путешествует специальным самолетом, оснащенным всеми видами специальной связи. Несмотря на то что в министерской свите есть даже не один клерк в погонах, в чьи обязанности входит постоянный мониторинг СМИ. Несмотря на то что о чудовищной трагедии уже две недели говорят и пишут по всей России.
Несмотря ни на что. Просто – не доложили.
Невозможные, словно в бреду сказанные слова процитировало государственное информационное агентство. Видимо, не могло не процитировать вот это: «Я последние несколько дней находился далеко от российской территории, высоко в горах, и о том, что произошло в Челябинске, не слышал. При этом думаю, что ничего очень серьезного там нет. Иначе я бы об этом обязательно знал».
Я почти уверен, что эти слова Сергея Иванова станут тем «крылатым выражением», по которому о нем будут вспоминать и пять, и десять лет спустя. Трагедию Андрея Сычева, из-за «мужских забав» старослужащих ставшего не просто инвалидом, а переставшего быть мужчиной, вряд ли забудут. Равного по изуверству преступления в российской армии еще не было. И хочется надеяться, что больше никогда и не будет.
Хочется. Можно ли?
Министру обороны не докладывали. А начальник Генерального штаба генерал армии Юрий Балуевский, которому тоже «не докладывали», тем не менее выразил свое отношение к трагедии в Челябинске. Его возмутил и сам факт преступления, и то, что его изо всех сил пытались скрыть.
Именно так – пытались скрыть. Но не скрыли. Начальник Генштаба все-таки узнал о преступлении. А его непосредственный начальник – нет.
Человек военный в такой ситуации скажет: управляемость войсками нарушена. Если министр обороны не знает того, что знают его подчиненные, – как и какие он будет принимать решения? Кто станет выполнять его распоряжения? Если информация не проходит снизу вверх, то нет никакой гарантии, что она пройдет сверху вниз...
Предположим – пусть это невероятно, – что не докладывали. Допустим, постарались скрыть. Вообразим: боялись, что министр обрушит громы и молнии на головы всех и вся.
Пусть так. Но откуда эта наивная уверенность: не доложили – значит, ничего страшного не случилось? Не доложили – пообещай, что немедленно разберешься и накажешь. Возмутись очередным фактом дедовщины – даже если детали неизвестны. Разве не настораживает, что о челябинской трагедии спрашивают журналисты – в чужой стране, на фоне громких успехов на переговорах?
Как-то с трудом верится, что до сих пор Сергею Иванову всегда докладывали обо всем. Взять хотя бы эпопею с батискафом АС-28 на Камчатке, едва не закончившуюся трагедией. И наверняка это не единственный пример. Но почему-то уверенность министра, что обо всем важном докладывают сразу, непоколебима.
Пусть не доложили. Пусть в среду министр обороны Сергей Иванов не знал деталей и не мог оценить, что же на самом деле случилось в Челябинске. Сколько времени нужно главе Минобороны, чтобы, пусть даже из-за границы, связаться с начальником Генштаба, командующим Сухопутными войсками, командующим округом?
От связи министр не отрезан. Если журналисты смогли передать его слова в свои редакции, он-то уж точно мог позвонить в Москву. Ведь есть же у главы Минобороны сотовый телефон, спутниковый телефон, высокочастотная связь и другие сверхсекретные штучки – они ему по должности положены, как раз на такой экстренный случай...
Журналист дозвонился бы до редакции не позднее чем через час. Министр до своих подчиненных – думается, максимум через десять минут. Еще четверть часа – на то, чтобы снова собрать журналистов и рассказать обо всем, что узнал.
Но ни вечером, ни ночью, ни вчера утром от него – ни слуху ни духу. Словно не было в Челябинске ничего, что требует немедленной и самой жесткой реакции Сергея Иванова. Все отреагировали – он один молчит. Ждет, пока доложат? Или просто не хватает слов, чтобы вот так сразу взять и выразить свое отношение к леденящей кровь истории?
Позиция «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу» удобна для многих. Она давно стала привычной для людей власти. И многим она прощается. Многим – но не первым лицам государства. И уж тем более не тому, кого не первый год на все голоса прочат в будущие президенты.
Когда внезапно назначенный премьер-министр еще внезапнее превращается в президента, ему прощают признания в неведении – на первых порах. Но общество требует, чтобы глава государства знал все и обо всем – и он старается соответствовать этим ожиданиям. Неважно, что ему известно на самом деле – главное, он демонстрирует, что держит руку на пульсе.
Сергей Иванов не первый год входит в президентскую команду. И должен бы – по идее – научиться всему, что нужно уметь высшему чиновнику. Тем более – тому, кого прочат в преемники. А ему по-прежнему не докладывают. Он по-прежнему не в курсе и по-прежнему не верит, что подчиненные что-то могут от него скрыть.
Пока у Сергея Иванова в подчиненных – одни только военные. Всего чуть более миллиона человек. А если подчиненных станет в сто сорок раз больше? Ну, видимо, не будут докладывать в сто сорок раз чаще. И в сто сорок раз чаще будут случаться ЧП, в которых нет ничего страшного, раз Сергей Иванов о них не знает.
Но когда речь заходит о стране, простая арифметика не действует – в дело вступают законы больших чисел. Сегодня трагедия одного из миллиона подчиненных не кажется Иванову–министру обороны серьезным ЧП. Что должно случиться, чтобы вызвать серьезную озабоченность Иванова-преемника?..
