Чеченский синдром как юридическая коллизия

Второй оправдательный вердикт присяжных по делу офицеров Внутренних войск МВД Худякова и Аракчеева – не просто судебное решение, а тревожный симптом. По большому счету, отказавшись признать военных виновными в убийстве чеченцев, 11 из 12 присяжных продемонстрировали реальное отношение к событиям в Чечне и на Северном Кавказе в целом. Отказав обвинению в обоснованности его доказательств, они фактически заявили, что запутанный клубок чеченской войны можно и нужно распутывать любыми средствами.

Будь оправдательный вердикт по делу Худякова первым и единственным, такой вывод потребовал бы серьезных натяжек. Но обвиняемых оправдали повторно, уже после того, как первый оправдательный приговор был отклонен Верховным судом из-за процессуальных нарушений (единственное основание, по которому ВС может опровергнуть подобное решение присяжных). И это тоже симптоматично. Ведь если бы приговор был оставлен в силе, по большому счету это означало бы, что власть согласна с той оценкой ситуации в Чечне, которую дали присяжные. Поэтому вряд ли стоит сомневаться, что и нынешний оправдательный приговор скорее всего тоже будет отменен. О том, что они намерены обращаться в Верховный суд, уже заявили и представители обвинения, и представители пострадавших. Однако велика вероятность того, что и в третий раз процесс приведет к тому же результату – оправданию офицеров.

Помимо двух оправдательных вердиктов на процессе над офицерами МВД существуют и два аналогичных решения по делу спецназовцев ГРУ под командованием капитана Ульмана, которое едва ли не в деталях повторяет дело Худякова. Почему же Северокавказский окружной военный суд уже в четвертый раз оказывается в таком двусмысленном положении?

По мнению гособвинителей, пострадавших и даже самих судей, все дело в том, кто занимает места в коллегиях присяжных. Как утверждают, например, родственники чеченцев, в смерти которых обвинялись Худяков и Аракчеев, среди присяжных не было ни одного жителя Чечни, а большинство заседателей – молодые или среднего возраста мужчины, сами носившие погоны (а возможно, даже воевавшие на Кавказе). Такого же мнения придерживается и ответственный секретарь Союза комитетов солдатских матерей России Валентина Мельникова, которая после второго оправдательного вердикта по делу Ульмана заявляла: «Данный приговор демонстрирует абсолютно человеконенавистнические настроения обывателей по отношению к чеченскому народу».

Оправдан ли такой взгляд? Судя по всему, да: ведь аналогичное дело полковника Буданова, обвинявшегося в похищении, изнасиловании и убийстве чеченки Эльзы Кунгаевой, все-таки закончилось обвинительным приговором. Но в том-то и дело, что полковника судили не присяжные, а обыкновенная коллегия военных судей. Потому и отправился Буданов в ульяновскую колонию, что военюристы, хотя и сами в погонах, по долгу службы не должны испытывать симпатий или антипатий к подсудимым. И не вправе демонстрировать свое реальное отношение к преступлению и – что самое главное – тем обстоятельствам и той обстановке, в которых оно совершено.

Но вот вопрос: а всегда ли этот принцип действует в полной мере? Ведь сторонники рассмотрения «чеченских» уголовных дел присяжными могут вспомнить примеры, которые, по их мнению, доказывают обратное. Они говорят об оправдательном приговоре в отношении ветеранов-афганцев, обвинявшихся во взрыве на Котляковском кладбище: судья, председательствовавший на этом процессе, сам прошел Афганистан. Или о двух процессах по делу об убийстве Дмитрия Холодова, тоже слушавшихся военным судом и тоже закончившихся оправдательным приговором...

Складывается тупиковая ситуация. С одной стороны, присяжные на Северном Кавказе, как показали последние процессы, настроены лояльно по отношению к обвиняемым. С другой стороны, военная Фемида тоже может быть необъективна. Что же остается? Не подвергать подозреваемых в военных преступлениях в Чечне суду? Или проводить процессы как можно дальше от Северокавказского округа в надежде, что где-нибудь в Архангельске или Челябинске присяжные будут более объективны, и при этом идти на нарушение закона?

Впрочем, есть еще два выхода. Первый – проводить процессы над военными в самой Чечне, набирая присяжных из местных жителей. На этом, в частности, настаивают и российские правозащитники (например, председатель комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина), и сами чеченцы. Но, думается, с учетом того, что представителей некавказских этносов в республике уже не осталось, можно со стопроцентной гарантией предсказать, каковы будут настроения присяжных в этом случае. Ситуация просто перевернется на 180 градусов, и даже ложно обвиненные не смогут рассчитывать на оправдание.

А второй выход – лишить военных возможности совершать преступления в Чечне. Как говорят специалисты-криминологи, лучший способ предупредить преступление – не создавать предпосылок для него. Но пока армия и внутренние войска второй десяток лет наводят конституционный порядок на Кавказе, предпосылки будут возникать снова и снова.

Федеральный Центр не первый год мечется между этими двумя крайностями – остаться в Чечне на штыках или уйти вместе с ними, обрекая республику на непредсказуемое будущее. И чем дольше тянутся эти метания, тем сильнее поляризуется отношение общества к кавказской проблеме. В 1996 году большинство россиян поддерживали мирные инициативы Александра Лебедя. Сегодня, судя по исходу дел Ульмана и Худякова, таких меньшинство. И тенденция такова, что в весьма скором времени большая часть населения нашей страны может просто потребовать – именно потребовать, а не предложить! – самый что ни на есть силовой способ разрешения ситуации. А значит, самый простой. Следовательно, самый привлекательный. Кто и кого будет тогда судить за военные преступления в Чечне? Не получится ли так, что за дело придется браться новому Гаагскому трибуналу?

Продолжение темы см. Худякова и Аракчеева ждет Верховный суд