Ирина Романчева Евгений Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики
═
Конфискация – инструмент диктатуры пролетариата. И я полагаю, что в современной ситуации политикам о ней следовало бы помолчать – имея в виду, что российский бизнес и так находится в состоянии прострации. Но если, следуя заветам Ленина, так говорит Любовь Слиска, я начинаю размышлять – кому это выгодно. Вспоминаю о том, что есть люди, желающие присвоить компанию ЮКОС и при этом не связываться с оценочными компаниями. Оценивающими, например, «Юганскнефтегаз» в 20 млрд. долл. – когда не хочется платить ничего. Возможность, что у вице-спикера есть и благие намерения. Но с точки зрения экономиста я их разглядеть не могу. Когда на политической сцене вместо публичных политических партий действуют какие-то подпольные кланы, начинаешь искать более строгие определения. Наверное, силовики... Кому хочется ввести эту норму? Кто всегда готов действовать вопреки закону? Кто хочет менять его под себя?
Или, как говорил наш общий знакомый Альфред Кох, людям из силовых структур нельзя поручать заниматься государственной политикой по одной причине – они считают себя вправе нарушать закон. В принципе они стоят на страже закона, государства и так далее, но – «государственная необходимость» выше всего. Я не исключаю, что сейчас есть «государственная необходимость» конфискации.
═
Константин Ремчуков, помощник министра экономического развития и торговли
═
У нас в государстве сложно предсказать, какое из добрых намерений будет переведено в негативную сторону. Многие виды наказания позволяют людям, укравшим много денег, быстро освободиться и пользоваться нажитым. Если смотреть с точки зрения справедливости, вполне возможно, что так думать может большая часть населения: осуждение взяточника должно сопровождаться конфискацией имущества. Поэтому мотив тех, кто инициирует эти изменения в законодательстве, понятен: соответствовать общественным ожиданиям по восстановлению справедливости. Но основной характеристикой нынешнего этапа я называю «законностью без справедливости», и если она начинает превалировать, нормальные мотивы могут превращаться в свою противоположность и служить инструментом сведения счетов.
═
Геннадий Гудков, член комитета по безопасности Госдумы, фракция «Единая Россия»
═
Никакого отношения эти поправки в Уголовный кодекс к деприватизации не имеют. Законопроект внесен только потому, что возросла опасность терроризма. Институт конфискации был из нашего законодательства исключен, но в последнее время Россия подписала международные конвенции, предполагающие наличие в национальном законодательстве такой меры. И второе: конфискация возвращается только по трем самым опасным видам преступлений – терроризму, наркоторговле и взяточничеству. Здесь такая мера вполне оправданна. Замечу, что она существует в законодательствах тех стран, которые мы привыкли называть образцами демократии.
═
Игорь Бунин, генеральный директор Центра политических технологий
═
Думаю, что за этим стоят силовики и некая склонность «Единой России» к популистским решениям. Напоминаю: такого же типа требование было у Устинова – о том, что надо брать в заложники родственников террористов. Норма о конфискации взята из старого сталинского арсенала. Опасность заключается в легкости, с которой правящая партия поддается этим популистским требованиям: введению цензуры, борьбе с так называемым пивным алкоголизмом. И вот теперь еще одно требование – о возможности конфискации имущества. Все эти меры наверняка встречают у плебейских слоев живую и понятную реакцию, но на самом деле, конечно, являются типичным популизмом. Возможно, связанным иногда с действием лоббистских группировок. Прежде всего это стремление силовиков продолжать контрреформы, невзирая на заявления правительства в этих ситуациях о явном переборе (как это прозвучало по поводу пива на Совете Федерации). Но если главным достижением предыдущей легислатуры президента Путина была стабильность, то такого типа постоянные изменения (конфискацию имущества отменили при Козаке) показывают, что таким образом «медведи» играют в игры, подрывающие стабильность режима. И мне кажется, что надо задуматься над тем, что стабильность режима, отказ от постоянных перетрясок важнее популистских лозунгов «Единой России».
═
Михаил Делягин, председатель программного комитета партии «Родина»
═
С точки зрения формальной логики это правильно – если касается оргпреступности и активов, позволяющих влиять на общество. Но, учитывая характер нашего государства, это действительно выглядит плохо и пугает. Не знаю, что там прописано детально, дьявол кроется в мелочах, и такой шаг может быть инструментом грабежа. Но есть только один способ борьбы с организованной преступностью: это конфискация активов участников ОПГ, не идущих на сотрудничество со следствием. В США в 70-е годы были приняты похожие законы, регламентирующие борьбу с мафией. И у нас эта норма извращенно, но действовала и была отменена «Единой Россией» на следующий день после победы на выборах. Инструментом национализации такая мера действительно может быть, но, как показывает «дело ЮКОСа», национализацию можно осуществить путем простого отзыва лицензии. Нельзя, конечно, исключить, что конфискация может быть применена в других аналогичных делах. Ножом можно резать и хлеб, и людей, но из-за этого никто не откажется от ножа. То же самое относится и к норме конфискации активов.
═
Сергей Митрохин, заместитель председателя партии «Яблоко»
═
Данный законопроект отражает тенденции, существующие сегодня в ментальности нашей власти. Я бы назвал их «романтикой простых решений». Среди них – предложение Устинова по контрзахвату заложников. Или, например, предложение освобождать от ответственности за преступления, совершенные представителями власти в ходе следствия. Кажется, будто возвращение к драконовскому законодательству наводит порядок в стране. На самом деле ввиду крайней избирательности применения нашего законодательства и отсутствия объективности судов, угроза применения драконовских мер к обычным гражданам, а не к преступникам, сильно возрастает. Конфискация превратится в очередную репрессивную меру, которую будут применять в зависимости от политической целесообразности. Кроме того, она станет дополнительным инструментом воздействия на бизнес. Например, инструментом присвоения бизнеса с использованием таких вот властных рычагов. Вообще все эти «простые решения», в том числе и предложение Слиски, направлены на варваризацию государства. Чем проще решение, тем менее оно цивилизованно, тем меньше оно соответствует реалиям современного государства. И последствия тут могут быть самые негативные.
