Анастасия Корня
Правосудие нужно защищать от СМИ, считает Вениамин Яковлев.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
– Вениамин Федорович, мы живем в правовом государстве?
═
– И да, и нет. Очень хорошо хотя бы то, что вместе с «нет» можно сказать и «да». Почему? Во-первых, есть Конституция, статья первая которой провозглашает Россию правовым государством. Конечно, это могла бы быть только декларация. Но мне кажется, что много сделано для того, чтобы двигаться в этом направлении. Ведь что такое правовое государство? Это господство права, такой способ государственного управления обществом, когда это управление осуществляется через законы. Что для этого требуется? Мне кажется – три основных условия. Первое – разделение властей, потому что без такого разделения правового государства быть не может. Очевидно, требуется законодательство и организация исполнения законов, чтобы они не оставались на бумаге. И, наконец, абсолютно необходимо правосудие, потому что только суды вправе отвечать на вопрос – что законно, а что незаконно. Думаю, что мы в общем виде сформировали эти три условия. Почему я не считаю возможным сказать только «да»? Потому что требуется достижение определенного результата. Если бы я мог сказать, что сегодня в России правят только законы и, следовательно, покончено с беззаконием... Но этого мы еще не добились. Скорее пока только создали предпосылки такого состояния.
═
– Сейчас, прежде всего в связи с «делом ЮКОСа», много говорят о том, что власть поощряет развитие нелегальных правил игры по отношению к легальным – что, собственно говоря, и есть беззаконие. Вы согласились бы с этим утверждением?
═
– Я оставляю в стороне ЮКОС, потому что, когда речь идет о таких серьезных вещах, как правовое государство, сводить все к одному делу и через него рассматривать все проблемы – это негодное средство. Вопрос действительно в том – какие правила игры поощряются и кем поощряются? И ответ на него не может быть слишком простым – стремление к простоте всегда означает искажение истины. Не думаю, что развитие нелегальных правил игры поощряется государством. Но то, что мы наблюдаем подмену легальных правил нелегальными в ряде случаев, – это факт. Ведь право – это регулятор общественных отношений. И оно действует в полной мере лишь постольку, поскольку лица по отношению друг к другу действуют добросовестно. Я думаю, что у нас еще далеко не все в обществе понимают, насколько эти два понятия – «правовое» и «добросовестное» – близки. Если на первых порах перехода к рынку мы столкнулись с элементами открытого криминала, открытого попрания закона (да и способы разрешения споров носили криминальный характер), то теперь мы наблюдаем более тонкие попытки несоблюдения правил.
═
– Есть ощущение, что суды у нас независимы прежде всего от граждан, чьи права должны защищать...
═
– В том-то все и дело, что должна быть независимость, соединенная с ответственностью, что и дает в сумме беспристрастность. Они должны обеспечиваться по всем направлениям. От населения – да, потому что иначе будут митинги, давление на судей. Суды должны быть защищены и от противоправного воздействия СМИ. В России это особенно актуально, потому что у нас публикуется огромное количество заказных статей, написанных для того, чтобы оказать воздействие на судью. Этого не должно быть, потому что тогда достигается цель, прямо противоположная правосудию. Но и наши западные коллеги серьезно обсуждают проблему: можно ли суд убить газетой? СМИ могут подавить правосудие, если настроят общественное мнение против суда. Но и суды могут тоже причинить кое-какой вред СМИ. Лучше было бы, чтобы и те, и другие осознавали свою величайшую ценность для гражданского общества.
Существует и давление криминала. И конечно же, давление властей. От всех способов противоправного воздействия судьи должны быть так или иначе защищены. Требуется система защиты правосудия, так как это большая ценность для граждан. Нельзя оставлять его беззащитным.
═
– По данным социологических опросов, россияне в большинстве своем судам не доверяют. На ваш взгляд, почему?
═
– Думаю, что доверие к суду – это результат взаимодействия множества факторов. Оно для нас чрезвычайно важно, потому что в условиях недоверия судьям работать трудно. Я, конечно, мог бы говорить, что недоверие к суду в известной степени формируется и СМИ. Но не хочу, потому что от нас, судей, эта сфера мало зависит. Мы должны думать о том, чем мы сами можем способствовать повышению доверия общества к судам. В этой связи помимо прочего считаем, что судья и его работа должны быть открытыми. Общество должно видеть, что судьи ничего не прячут. Поэтому стараемся сделать так, чтобы процессы были открытыми, чтобы не было препятствий в посещении судебных заседаний. Стремимся к тому, чтобы суды выносили аргументированные решения, чтобы решения были доступными, могли быть прокомментированы представителями СМИ.
═
– И все-таки независимость судей – это декларация или работающий принцип? Почему-то термин «басманное правосудие» потрясающе легко вошел в наш обиход...
═
– Мы такой народ – щедрый на ярлыки. И как только ярлык приклеили, он начинает гулять. После этого уже неважно существо дела. Хочешь о правосудии что-то сказать – вспомни ярлык. Какое правосудие? Басманное. После этого уже неважно существо дела. Хотя мы все равно пытаемся понять – а почему так? Значит, что-то не так мы делаем? Это помогает критически оценивать свою работу. Но, с другой стороны, у нас сейчас судьи уходят, сами уходят в отставку. Потому что им тяжело. И может быть, отчасти потому, что «басманное правосудие».
═
– В одном из выступлений вы заметили, что следует «правильно строить взаимоотношения с исполнительной властью». А что это значит – правильно?
═
– Что значит правильно построить? Чтобы каждый выполнял свои функции и не выполнял чужие. Это и есть принцип разделения властей. Если власть сосредоточена в одном месте – она беспредельна, абсолютна и всегда будет нарушать закон. Потому что она одна. Чтобы власть не нарушала закон, надо чтобы она была разделена, чтобы одну власть уравновешивали две другие. И очень важно обеспечить эти весы – каждый должен заниматься своим делом. В Конституции-то мы это записали, а на уровне конкретных механизмов не всегда этому следуем. Происходит как бы смешение властей и подмена одной власти другой.
Ну, например, возьмем налоговые отношения. Есть налоговый орган исполнительной власти. Он говорит: по закону ты обязан платить столько-то налогов. Это решение для налогоплательщика должно быть обязательным. Но исполнительная власть должна обязательно находиться под судебным надзором, и если налогоплательщик обжалует решение налогового органа, то суд должен разобраться – кто прав. Вот это и есть нормальные взаимоотношения: исполнительная власть находится под надзором суда, а не наоборот. У нас же другая система – исполнительная власть выносит какое-то решение в отношении гражданина, а гражданин это решение игнорирует. Тогда гражданина тащат в суд. Кто? Исполнительная власть. Получается, что исполнительные органы выносят решение, а суды используются как принудительная сила для исполнения этих решений. Поэтому судебная власть превращается как бы в придаток исполнительной. А она должна быть не придатком, она должна осуществлять надзор за законностью действий исполнительной власти. По сути-то дела, надо, чтобы судебная власть присутствовала всегда. У гражданина должна быть возможность оспорить акты исполнительной власти в суде. Только не надо, чтобы суд вступал в дело каждый раз, когда вообще имеют место взаимоотношения между государством и гражданином. Потому что, когда на суды навешивают эту несвойственную им функцию – судебная система оказывается перегруженной и теряет способность осуществлять судебный надзор за исполнительной властью.
═
– Однако бытует мнение, что все точки над «i» окончательно расставляет именно исполнительная власть...
═
– Это уже другой аспект. Вы хотите сказать, что судебная власть не независима. Никогда такого не было, чтобы исполнительная власть покушалась на акты судебной власти, отменяла бы их, дезавуировала. А попытки влияния на суды при вынесении решения пока еще имеют место, к сожалению. Тут я с вами согласен. Но вот мне недавно позвонил Борис Николаевич Ельцин: «Когда я был президентом, я вам ни разу не звонил по судебным делам». Я говорю: «Подтверждаю охотно». И не раз об этом говорил. На меня в силу моего положения мог бы попытаться повлиять только один человек – президент. Юридически и он не может, но он глава государства... Так вот глава государства никогда, ни разу по конкретным делам мне не звонил.
