Бахтияр Тузмухамедов Недавно Москву посетил председатель Международного уголовного суда (МУС) канадец Филипп Кирш. Он встречался с некоторыми российскими должностными лицами и юристами, пытаясь понять, каковы перспективы ратификации нашей страной Статута – учредительного документа МУС.
МУС – орган юстиции, которому подсудны самые серьезные нарушения международной законности: геноцид и агрессия, преступления против человечности и тяжкие военные преступления. Он может дополнять или даже замещать национальные суды, но только когда последние не способны или не желают вершить правосудие. Это в теории. На практике МУС пока не решил ни одного дела, хотя вскоре ему, вероятно, придется заняться ситуациями, возникшими в Уганде и Конго.
Статут МУС вступил в силу в июне 2002 г., и его участниками являются 92 страны, среди которых два постоянных члена Совета Безопасности ООН – Британия и Франция, а также Германия, Италия, Канада и другие влиятельные государства. Но в этом списке нет Китая, Японии, Индии и, что особенно значимо, США. А значит, этому международному институту остро недостает авторитета и финансовой уверенности, которые придавало бы ему участие таких «тяжеловесов». США не только отказались присоединяться к Статуту, но и всячески препятствуют работе МУС. Они уже навязали двусторонние соглашения об изъятии из-под юрисдикции суда своих граждан более чем семидесяти государствам.
Россия подписала Статут МУС еще 13 сентября 2000 г., но не торопится его ратифицировать. Трудно сказать, в чем причина промедления – в похвальном стремлении все тщательно взвесить или же в затянувшихся согласованиях между различными ведомствами. Если Россия все же примет политическое решение о присоединении к Статуту МУС, ей придется решить серьезную юридическую проблему приведения собственного законодательства в соответствие с нормами Статута, а также уяснить, нет ли расхождений между этим международным договором и Конституцией. Если таковые найдутся, ратифицировать Статут до их устранения было бы, на мой взгляд, преждевременно.
Не раз государства, приступавшие к ратификации Статута, сталкивались с подобными проблемами. Одни меняли свое уголовное законодательство или принимали специальные акты, создававшие прочную правовую базу для сотрудничества с МУС. Иные, такие, как Германия и Франция, даже вносили поправки в свои Конституции.
А вот в Украине Конституционный суд решил, что Статут не соответствует Основному закону, которому не знакомо дополнение национальных судов международным органом, и теперь с ратификацией придется повременить до внесения поправок в Конституцию.
Во всем ли гармоничны российская Конституция и Статут МУС? Мне кажется, что не во всем.
Конституция гарантирует обвиняемому право на рассмотрение его дела с участием суда присяжных, а в Статуте о присяжных – ни слова. Российский осужденный имеет право просить о помиловании, но Статутом такое право не предусмотрено. Само по себе помилование – дело президента, и получается, что международный договор ограничивает права главы государства. И не только его: Государственная Дума наделена Конституцией правом объявлять амнистию, но Статутом амнистия не предусмотрена.
Знаю, найдутся юристы-международники, которые станут доказывать, что в соответствии с той же Конституцией международные договоры имеют приоритет по сравнению с национальными законами. Не спорю – но только по сравнению с обычными законами, а не с конституционными, не говоря уже о самой Конституции. Более того, такой приоритет утрачивает смысл, если международный договор ущемляет конституционные права и свободы человека и гражданина или вторгается в конституционные прерогативы высших органов государственной власти.
Возникают и другие вопросы. Например, как обжаловать решения МУС, если уж он дополняет национальные органы юстиции, становясь частью судебной системы? Как обеспечить право граждан обращаться в межгосударственные органы по защите прав человека? Скажем, сможет ли российский гражданин, решивший, что МУС его «засудил», обратиться за защитой в Европейский суд по правам человека?
Если эти сомнения имеют право на существование, хорошо бы разрешить их заблаговременно.
Путь внесения поправок в Конституцию слишком уж хлопотен. В некоторые главы, в том числе вторую, где речь идет о правах и свободах, вносить изменения и вовсе нельзя, иначе придется созывать Конституционное собрание (а закона о нем до сих пор нет) и принимать новую Конституцию.
Кое-какие возможности были упущены. Что мешало законодателю, принимая новый Уголовно-процессуальный кодекс уже после подписания Статута Россией, предусмотреть возможность отсутствия присяжных в международной процедуре? Почему бы Верховному суду РФ, принявшему 10 октября прошлого года постановление, которым суды общей юрисдикции инструктировались относительно применения международного права при отправлении правосудия, не просветить судей относительно содержания Статута? Постановление же обходит Статут полным молчанием.
Что же остается? Например, можно было бы обратиться в Конституционный суд с просьбой разрешить вопрос о конституционности «проблемных» положений Статута в надежде, что Суд разрешит сомнения в пользу Статута. А вдруг КС решит иначе?
Наиболее реальный вариант, допустимый с точки зрения российской Конституции и имеющий аналоги в международной практике, – это принятие специального закона, определяющего порядок взаимодействия между российской юстицией и МУС. Это непременно должен быть акт высокого уровня – федеральный конституционный закон, становящийся в один ряд с аналогичными Законами «О судебной системе», «О Конституционном суде РФ» и другими.
Выступая перед российскими коллегами, Филипп Кирш сказал: «Как влиятельная в международных отношениях держава, Россия, с ее самобытной правовой традицией и культурой, сможет внести немалый вклад в успех МУС». Добавлю лишь, что этот вклад должен быть осмысленным, просвещенным и осмотрительным.
