Сергей Митрохин Закон "О противодействии экстремистской деятельности" был обсужден и принят Госдумой на фоне горячих событий: теракт в Каспийске с версией ваххабитского следа, взрыв при попытке снять антисемитский плакат на подмосковном шоссе, московский погром 9 июня, агрессивное судилище "Идущих вместе" над книгами Владимира Сорокина. Фоном этих событий являются непрекращающиеся призывы к отмене моратория на смертную казнь, изгнанию католиков, запрету сексуальных меньшинств. Общество активно ищет врага и с легкостью его находит. Угрожающими темпами растет потребность в агрессии, запрос на насильственные методы достижения самых разных целей. В стороне от этой тенденции не остается и власть. Два знаковых судебных дела - Холодова и Буданова - показали, что она готова оправдывать насилие, совершаемое "политически близкими" против "политически далеких".
В ходе работы над законом об экстремизме сторонники демократических ценностей оказались в сложном положении. С одной стороны, мощный всплеск экстремистских настроений "снизу". В стране активно формируется экстремистское подполье не только нацистского, но также леворадикального, исламского и иного толка, действующее под прикрытием общественных организаций. По действующему УК можно привлекать к ответственности за экстремизм отдельных лиц, однако он оказывается беспомощным в борьбе с организациями. Если не принять специальный закон, противодействие им будет напоминать сражение с гидрой, у которой на месте отрубленной головы вырастают две новые. Главный удар должен быть нанесен по структуре, сети и идеологам. Среди них много людей достаточно сообразительных, чтобы не делать своими руками бомбы и не избивать иностранцев.
С другой стороны, готовность применять экстремистские подходы "сверху" (чего стоит заявление одного из околовластных политологов о том, что милиция должна была стрелять в толпу футбольных фанатов на поражение). Неизвестно, что лучше - полная неспособность власти противостоять экстремизму или ее готовность с этой целью самой действовать экстремистскими методами. Возникает впечатление, что заказчиком законопроекта как раз и была специфическая группа людей, которую можно назвать экстремистами от власти. Проект, внесенный в первом чтении, вызвал справедливый ужас у оппозиционных партий и правозащитников. Если бы он был принят в таком виде, то власть получила бы в свои руки еще одну дубину для избиения политических оппонентов. Размытые формулировки позволяли при желании объявить экстремистом любого гражданина, запретить любую организацию. Например, предлагалось объявить экстремистскими действия, противодействующие "законной деятельности федеральных органов государственной власти". Эта формулировка позволяла отнести к экстремизму любую критику правительства, президента и даже Думы. Предлагалось объявить экстремистскими действия, направленные на "нарушение прав и свобод человека и гражданина". Внешне пристойная, эта фраза таила большую опасность. За любое неумышленное действие, которое так или иначе ущемило чьи-то права, можно получить обвинение в экстремизме с последствиями вплоть до лишения свободы. Вызывала опасения и норма, согласно которой отслеживать проявления экстремизма призван не только Минюст, но и некий "иной государственный орган". Размытая формулировка позволяла в случае необходимости назначить таким органом кого угодно - будь то ФСБ или, например, ГРУ.
Решение этой дилеммы виделось только в одном - радикальное изменение проекта ко второму чтению. Нам удалось внести в текст ряд существенных поправок. Ликвидировано расширительное толкование понятия "экстремизм", убраны все вышеупомянутые двусмысленные формулировки и многие другие. Так, к экстремистским предлагалось отнести призывы к "социальной розни". Но ведь многие, если не большинство общественных организаций, создаются для защиты социальных прав. Они легко могут быть обвинены в "социальной розни" - с вытекающими репрессивными последствиями. После внесения поправки "ЯБЛОКА" действие закона в этой части наступает только в том случае, если призывы сопровождаются насилием либо призывами к насилию.
Считая, что закон должен иметь предельно четкого адресата, мы сочли возможным ужесточить его отдельные позиции. В частности, была принята поправка, запрещающая демонстрировать не только нацистскую символику, но и сходную с ней "до степени смешения". Отечественные наци практически никогда не используют напрямую фашистские символы, предпочитая их стилизацию. В результате баркашовцы уже несколько лет спокойно ходят по улицам в стране, победившей фашизм, со стилизованной свастикой. Теперь закон отнимет у них такую возможность.
К сожалению, удалось не все. Мы предложили наделить правом приостановления деятельности общественной организации только суд. Такая норма уже действует в отношении политических партий, и было бы логично распространить ее и на другие общественные объединения. Поправка ставилась на голосование три раза, но думскому большинству была дана команда ее провалить. В результате сохранена прежняя редакция, которая отдает общественные объединения на расправу чиновнику.
Принимая во внимание существенное улучшение закона в процессе его доработки, надо отдавать себе отчет и в таящихся в нем опасностях. Мы неоднократно убеждались в том, что практика "гибкого применения" может обратить во зло даже самый идеальный закон. Против кого повернется дышло, будет во многом зависеть от позиции гражданского общества. Можно ограничиться пассивным протестом, объявив закон бессмысленным или даже вредным. Но можно использовать его как орудие в борьбе с импотенцией власти, пока неспособной справиться с экстремистами не только в обществе, но и в самой себе.
