Заложники

Моего заместителя Игоря Зотова хотят сделать уголовником. В пятницу утром ему в редакцию прислали факс, в котором приглашали явиться в Московскую прокуратуру "для предъявления обвинения и последующего допроса" в связи с расследованием уголовного дела.

Я честно скажу - я сразу испугалась. Я испугалась, а Игорь нет. Игорь у нас культурный человек: руководит книжным обозрением (называется "Ex libris НГ", если кто не знает), переводит детективы для нашего издательства, сам пишет романы (правда, почитать редко кому дает, но я выпросила и кое-что читала). Ну и, естественно, пишет статьи в газету, но все больше про свои любимые книжки или в крайнем случае про кино. Одним словом, для него повестки, допросы, суды там всякие - это так, абстракция.

И сотрудники его отдела тоже совсем не испугались. Стали хлопать Игоря по плечу, смеяться: вот, мол, новых впечатлений поднаберешься - и будет о чем новый роман писать или на худой конец рождественскую сказку (это у нас в газете традиция такая - под каждый Новый год Игорь пишет для читателей "НГ" сказки). А что с них взять, с подчиненных Игоря? Они люди совсем молодые и тоже, как назло, культурные - все больше стихотворения или романы пишут, а некоторые так и вовсе фильмы художественные мечтают снимать. Для них, как и для Игоря, Уголовный кодекс это всего лишь книжка, а тюрьму и старших следователей они раньше только в кино и видели.

Я же испугалась сразу по нескольким причинам.

Во-первых, сама имею печальный жизненный опыт. Несколько лет назад на меня тоже заводили уголовное дело. По ночам милиционеры приносили мне повестки. Вызывали на допросы. Я ездила в Лефортово. Было очень неприятно. Нет, неприятными были не следователи - они как раз люди не то чтобы очень симпатичные, но понимающие. У них просто работа такая - ежедневно общаться с подозреваемыми и свидетелями, многие из которых потом оказываются самыми настоящими преступниками, то есть ворами или убийцами. Или, скажем, клеветниками и коррупционерами. А это, согласитесь, стиль общения деформирует.

Неприятным было другое. Многие бывшие приятели перестали вдруг здороваться. Или вообще переставали замечать. Другие, наоборот, в моем присутствии предпочитали заводить разговоры исключительно на лагерные темы, щеголяли в беседах тюремными жаргонизмами и присказками типа "мы всегда будем о тебе помнить и передачи носить". А один товарищ, помню, зашел как-то в кабинет, дверь за собой поплотнее прикрыл и сказал: "Что ты все пишешь и пишешь? Сама срок получишь - это твое дело. Но коллектив не подставляй, коллектив под твоими статьями не подписывается, а ему финансирование срежут". Я тогда, кстати, тоже в "Независимой" работала. Все это производило на меня очень сильное впечатление.

Неприятным было и то, что никто не заступался. Не то чтобы я на это сильно рассчитывала, когда писала свои статьи, но вот в книжках читала и в кино видела, что в подобных случаях какие-нибудь общественные организации или политические деятели обязательно активно вмешиваются в судьбу несправедливо пострадавших и дело кончается всеобщим ликованием и общественным катарсисом. Ничего этого не было. Было другое. Доброхоты стали интересоваться моими делами у моих родителей (а я им ничего не говорила, да и как это можно сказать: "Мама, на меня завели уголовное дело по такой-то статье" - так что ли?), а те, естественно, волноваться, переживать и пить валерьянку. Какой-то девочке родители запретили дружить с моей дочкой. Одним словом, все было совершенно так, как обычно бывает в таких случаях (это я уже потом поняла), но, поскольку это тогда со мной случилось в первый раз, было неприятно. Мысли разные в голову лезли, я стала плохо спать и сильно потеряла в весе.

Но в тот раз все закончилось хорошо: как только сменился глава правительства, дело мое закрыли. В четверг премьер-министра сняли, а в пятницу дело закрыли. А я уже и сама начала сухари сушить и думать, кого просить цветы поливать в мое отсутствие. Женщина-следователь, опустив глаза, тогда так и сказала: "Вы же понимаете, власть сменилась..."

Поразительно, но по-настоящему я испугалась вот только тогда, когда она это сказала. "О, - подумала я, - а если она, эта власть, еще раз сменится и придет кто похуже прежнего, так это что, в тюрьму, что ли, идти? Или в управдомы переквалифицироваться?" Дело-то в том, что я же ничего другого в жизни своей делать не умела и не умею, у меня профессия такая - журналист. Я и образование соответствующее имею.

Нет, я, конечно, и тогда, и сейчас завидую тем, кто может писать о моде или там рецензии на фильмы. Завидую я и театральным критикам. Это, безусловно, не экономика и не политика, про которые я тогда писала. Это же высший пилотаж - писать, к примеру, о такой тонкой материи, как опера. Тут нужно и свой собственный литературный стиль иметь (про оперу же читают не абы кто, а люди образованные, эстеты), и музыкальный вкус, и уметь отличить на слух "соль" от "си", да много еще чего нужно иметь и уметь.

Одним словом, ни в кого я тогда переквалифицироваться не стала, но хорошо усвоила следующее: если пишешь серьезные тексты про деньги и политику, могут посадить. Это был мой выбор. Стоит ли говорить, что впоследствии мне неоднократно приходилось встречаться и со следователями, и с другими ответственными работниками? Но до сих пор бог миловал, и я была готова к каждому подобному разговору. На каждый вопрос у меня был ответ в виде документально подтвержденных фактов, записей диктофона, выдержек из не оспоренных в суде статей моих коллег из других средств массовой информации и так далее.

Сейчас подобный опыт имеют и подобный выбор сделали уже сотни, если не тысячи журналистов. Многих из них пробовали привлечь к суду и привлекали, многих из них публично обливали помоями и пытались скомпрометировать в глазах читателей и зрителей, многих из них запугивали и подвергали физическому воздействию. До сих пор я и многие мои коллеги худо-бедно отбивались. Но вот теперь добрались и до тех из нас, кто не пишет на политические или экономические темы, кто никогда не участвовал в качестве журналистов ни в политических кампаниях, ни в экономических спорах. Как отбиваться им? Как будут защищаться балетные критики и телевизионные обозреватели, какие аргументы и факты им придется приводить в качестве доказательств своей невиновности? Какой выбор придется делать им? Думать о том, как пытаться самим петь, танцевать на сцене или им всем пойти в банщики, садовники, кочегары?

Вот почему я испугалась, когда в пятницу утром узнала, что моего заместителя Игоря Зотова хотят сделать уголовником.

Но это еще не все. Сейчас мне придется писать про еще одну причину, которая вызвала у меня страх. Это и будет мое "во-вторых".

В пятницу, уже ближе к вечеру, когда информация о наших неприятностях стала потихоньку расползаться по Москве, когда уже были проинформированы наши юристы и получены первые рекомендации, когда мы уже дозвонились представителям владельцев газеты, когда уже начали звонить коллеги из других изданий, радиостанций и телеканалов и осторожно так интересоваться тем, что у нас, собственно, произошло, ко мне в кабинет пришел Игорь.

Здесь надо сказать, что в редакции Игорь оказался чуть ли не последним из тех, кто узнал, что его вызывают в прокуратуру. Он плохо себя почувствовал с утра, отпросился к врачу, только ушел, а тут - факс. А его нет. И надо же такому случиться: возвращается Игорь назад, день солнечный, птички поют, на крыльце стоит его коллега, курит. Увидел Игоря заулыбался и говорит: "Ну что, Игорек, сухарей-то хоть успел насушить? Ты с вещами уже или как?" Одним словом, не я была первой, кто ему обо всем рассказал. А это важно. Потому что мы все, то есть люди, разные. И в редакции все разные. Мы вместе просто работаем. Поэтому я и якаю все время, хотя местоимений в первом лице обычно стараюсь избегать. Вот кто-то боится мышей, а я боюсь лишний раз написать "я". Потому что кто-то со мной в чем-то может и не согласиться или не согласиться совсем. Не разделить. И уже такое бывало, что не соглашались, не разделяли и не поддерживали. Я считаю, что имеют право. Но и свое право я тоже знаю. Мы все просто очень разные.

Так вот Игорь зашел и сел. И я вижу, он хочет задать вопрос, а сам говорит: "Ну так что, я, может, домой пойду? А то что-то мне не пишется". А мне показалось, что спросить он хотел совсем другое: "Почему я? Почему это со мной случилось? Почему на допросы вызывали и тебя, и Рустама, и Захара, и Лидию Васильевну, и Аркадия, а выбрали меня?"

И если бы он задал мне этот вопрос, я бы ответила: "Потому, что в тот день, когда к печати готовилась та самая заметка, которую сейчас пытаются расценить как клевету на важных персон, дежурил ты. То есть ты нес ответственность за содержание номера. И для следователя не важно, что ты не писал той заметки, а автора до сих пор не могут найти, для него, для следователя, важен формальный повод - раз ты дежурил, то, значит, ты и понесешь ответственность".

Ответила бы так, и получилось бы, что соврала. Хорошо, что Игорь мне этот вопрос не задал. Правда, она в другом.

Изредка в разных компаниях по разному случаю я встречаю одного своего коллегу, к газете которого, как и к "Независимой", имеет отношение Борис Абрамович Березовский. Мой коллега любит шутить, называя сам себя "псом Березовского". В его исполнении это звучит всегда и кстати, и смешно. Мне однажды так понравилось, что я стала эту шутку примеривать на себя. Но русский язык предательски коварен, и в женском роде "пес Березовского" звучит ужасно. А уж когда я услышала, что этого моего коллегу называют за глаза "березовым псом", и вовсе перестала пробовать шутить подобным образом.

Тем не менее это правда - Борис Березовский имеет самое непосредственное отношение к "Независимой газете". А если быть уж совсем точной, то в 1995 году он стал главным акционером "НГ". В журналистских кругах Москвы хорошо знают, как и почему это произошло. То есть вот уже седьмой год все те, кто работает в "НГ", записаны в разряд "подберезовиков".

Но, еще раз повторю, мы все здесь разные. Кто-то из нас Бориса Абрамовича знает лично, как я, например, а кто-то его в глаза никогда не видел. Кто-то знает, чем занимается Борис Абрамович, и имеет по этому поводу какую-то свою личную точку зрения, а кто-то и понятия не имеет (да-да, поверьте, есть и такие!), и соответственно не имеет к главному акционеру газеты никакого эмоционально окрашенного отношения. Кто-то и вообще при одном только упоминании вслух имени акционера всегда был готов упасть в обморок от страха быть заподозренным в сотрудничестве с оным.

И всех можно понять. За несколько последних месяцев Борис Березовский из просто эмигранта превратился в главного оппозиционера нынешней власти. Активность его на этом поприще не имеет пределов. Его многочисленные интервью российской и зарубежной прессе, почти еженедельные комментарии российских политических процессов, личное участие в партийном строительстве и, наконец, громкая презентация фильма "Покушение на Россию" и последующий за этим новый раунд борьбы с ФСБ, без всяких сомнений, сделали его врагом номер один для очень многих влиятельных наших сограждан. Очень многие уже считают его врагом России и пытаются превратить его во врага народа.

А если Борис Березовский враг России, то разве в стране, с которой он так активно воюет, у него может быть собственность? Разве может враг России кому-то в России давать работу, платить зарплату? Разве может враг России звонить в Россию, иметь наглость задавать какие-то вопросы, лезть на российские экраны, вещать в радиоприемниках, печатать в российских газетах свои интервью, статьи, призывы и замечания? Разве этот человек имеет право требовать соблюдения по отношению к нему каких-то там законов и говорить что-то о своих правах, а уж тем более грозить судом? Это в России-то грозить россиянам российским же судом?

События последних месяцев показывают, что на все эти вопросы есть, похоже, только один ответ. И этот ответ - нет. И не важно, что ни один суд над Березовским еще не состоялся, что ни один приговор ему еще не вынесен. Березовский заклеймен. И те, кто работают в России на предприятиях, которые имеют к нему хоть какое-то отношение, должны это понимать. И многие уже понимают.

Я, например, понимаю. Уже много раз слышала, что газета превратилась в "боевой листок" Березовского. Открыто и по телефону, и мне в лицо говорили уже разные люди, что "газете Березовского" интервью давать не будут, информацию давать не будут, рекламу давать не будут. Что ж, я скрывать не стану, я каждый раз не то чтобы расстраиваюсь, но осадок какой-то на душе неприятный остается. Но я продолжаю работать. И люди, которые все в газете разные и по разным причинам в ней работают, тоже продолжают. Потому что мы имеем право на профессию. Потому что в России все газеты уже чьи-нибудь. Ничьих уже не осталось.

В пятницу в редакцию пришел еще один факс - правда, на мое имя. Его прислал мне мною очень уважаемый человек, офицер (правда, в отставке). Позволю себе всего две цитаты из факса: "...Оставляю за скобками размышления по поводу очевидной злонамеренности данной публикации... Хочется верить, что "НГ" в свойственном ей духе найдет возможность "искупить вину" и опубликует позитивный материал о самой динамичной компании России".

Вы знаете, тот факт, что господин офицер слова "искупить вину" нашел в себе силы взять в кавычки, меня искренне порадовал. Ведомство, в котором он раньше служил, это очень серьезное ведомство, и если бы не кавычки, то я бы поняла буквально. А кавычки совсем меняют дело - "березовая" газета обязательно опубликует позитивный материал просто так, чтобы "искупить вину". Со мной и с газетой Березовского так можно, на меня с газетой ведь уже тоже клеймо поставили.

Мне и некоторым моим коллегам это тоже в лицо говорили - то, что газета недолго протянет. Я к этому относилась и отношусь спокойно. Не я ее создавала, не мне ее и закрывать. Не я ее покупала, не мне ее и продавать. Закрывайте, буду работать в другом месте. Хотелось бы, правда, работать в чьей-нибудь газете, а не в государственной.

Я боюсь и пугаюсь другого: а вдруг кто-то из моих нынешних коллег не сможет больше найти работу по специальности? Вдруг кто-то решит бросить профессию и заняться другим делом? Станет, допустим, торговать нефтью или откроет свою рекламную фирму? В редакции есть и совсем пожилые люди, которым в случае закрытия газеты путь только один - на пенсию. А многие из них только и живут, что работой.

И всегда мне было интересно, как нашу газету будут закрывать? По схеме "спор хозяйствующих субъектов"? Банкротство по долгам? Когда еще в декабре прошлого года против автора "Независимой газеты" завели уголовное дело по признакам состава преступления, предусмотренного ст. 298 ч. 1 УК РФ ("клевета"), я уж было подумала, что мы пойдем по пути "Новой газеты" - немыслимой величины штраф и последующее банкротство. Но когда в пятницу стало ясно, что из Игоря Зотова, моего заместителя, хотят сделать уголовника, эта версия отпала.

В голову пришла совсем другая аналогия - дело Антона Титова. Если кто не помнит, Антон Титов - это бывший финансовый директор бывшего "Медиа-МОСТа". Его арестовали чуть ли не сразу после того, как началась разборка с первым еще НТВ. Не вторым, где сейчас Йордан, а тем первым, может помните, был такой канал, где они все вместе еще были - и Осокин с Митковой, и Норкин с Кара-Мурзой. Антон Титов был всех их главным финансовым директором. Так вот его тогда еще, когда они все вместе еще были, вызвали на допрос и не выпустили. Он сидит в тюрьме до сих пор, дожидается суда.

Тогда все они, те, кто был еще вместе, вроде бы как протестовали. Говорили, что Антона Титова взяли в качестве заложника. Апеллировали к общественному мнению, говорили что-то про его больных престарелых родителей и про то, что Антон не сделал ничего такого ужасного, что его обязательно в тюрьме до суда держать надо. Потом замолчали. Потом разошлись. Потом у других снова начались неприятности, а сейчас вроде как снова все хорошо. А Антон Титов сидит. Периодически про него все вспоминают, но не те, кто тогда был вместе, а адвокаты. У тех, кто тогда был вместе, сейчас новые финансовые директора. Я никого не осуждаю, потому что не только у нас в газете, но и на телевидении люди все разные.

Мне кажется, что из Игоря Зотова тоже хотят сделать заложника. Чтобы мы, пока мы вместе, тоже пытались митинговать и говорить, что Игорь вообще культурный человек, политикой никогда не занимался и на уголовника даже внешне не похож. Потом нас разделят. Кто-нибудь из нынешних наших заговорит вдруг о том, чтобы послать Березовского куда подальше с его собственностью, найти нового инвестора и начать работать без него. И тем, кто больше всех будет кричать, может быть, дадут денег, помещение - и появится новая газета. Может быть, она будет называться "Независимая газета-2" или "Новая независимая газета". Такое уже случалось, ничего такого уж удивительного в этом нет, и общественное мнение этим не будируешь.

А у Игоря Зотова может появиться судимость. Может быть, его даже арестуют. Такое ведь бывало уже, и надо быть к этому готовыми. А может статься и так, что его и судить-то вовсе не будут. Следователь обвинение предъявит, а суд возьмет да и не найдет состава преступления. Такое иногда тоже происходит. Но пока Игоря ждут в прокуратуре и хотят предъявить ему обвинение. Я не знаю, какое, но по уголовной статье. Это факт сегодняшнего дня. Существует риск, что Игоря позовут на допрос и не выпустят. Мы будем стоять ждать, а он не выйдет. И существование такого вот маленького, можно сказать, даже ничтожного риска меня не устраивает.

За всех я, конечно, говорить не могу, но лично я представить себе не могу следующую мизансцену. Утро, на улице пронзительно чирикают воробьи. На кухне закипает чайник, а Сергей Бунтман по радио рассказывает, какие гости придут днем к нему в эфир "Эха Москвы". Мой кот будет мурчать, тереться об ноги и выпрашивать еду. А на другом конце Москвы мой заместитель Игорь Зотов тоже будет на кухне, и у него тоже будет закипать в чайнике вода. Но у него будет судимость. Может быть, с ним к тому времени кто-нибудь перестанет здороваться или перестанет звонить так часто, как раньше. А может быть, он будет, как Антон Титов, сидеть в тюрьме. Я себе такую картину представить не могу.

P.S. В повестке, которую прислали на имя Игоря в редакцию по факсу, была приписка: "Вы имеете право иметь защитника". Игорь, безусловно, имеет право на защитника-юриста, защитника-адвоката. И он будет их иметь. Но Игорь имеет право иметь и других защитников, которые не связаны с юриспруденцией и сферой права. Игорь имеет право на общественных защитников. Потому что он имеет право работать в газете, писать рождественские сказки, романы и выпускать свое книжное обозрение. Я буду делать все от меня зависящее, чтобы подобные защитники у него появились.