Борис Орлов Признаться, дал себе зарок - не ввязываться в газетную полемику: усилия тратятся, а толку почти никакого. Но категоричность заголовка статьи Вахтанга Чкуасели "Неизбежность евразийства" меня, как принято ныне говорить, "достала". Тем более когда на следующий же день в "НГ" появилось сообщение о создании Евразийской партии России. Так что впору кричать: "Караул! Евразийцы идут!" Если же всерьез, то стоит поосновательней разобраться, что означают все эти "евразийские игры" для России, для ее общества, для перспектив нашего развития.
С доводами статьи В.Чкуасели спорить нет смысла. Она написана по определенному методу - составляется пасьянс из выгодных автору фактов (тут и "антиевропеизм" Пушкина в дело пойдет), а все, на что убедительные возражения найти трудно, объявляется демагогией. Такие "пасьянсы" можно раскладывать годами, вводя в них известные имена и якобы убедительные цифры.
Между тем хотелось бы обратить внимание читателя на главное: в спорах о евразийстве в первую очередь затрагивается не географическая, не геополитическая и даже не этническая проблема, но проблема взаимоотношений человека, общества и государства.
Так получилось, что на той же неделе в телепередаче "Глас народа" ведущая Светлана Сорокина выспрашивала политтехнолога, подсказками которого пользуются нынешние обитатели Кремля, куда же все-таки идет Россия. Тот ответил: "Как куда? В Европу!" На что сидящий в зале депутат Государственной Думы Владимир Рыжков заметил: "А какая Европа имеется в виду - Европа парламентаризма?"
Существенное уточнение! Ведь Европа - это в первую очередь не география и не геополитика, а определенная система общественных отношений и выстроенный на этих отношениях образ жизни. Европа - это то место, где человеку в течение многих столетий удалось отстоять свои личные права и свободы, поставить под контроль общества деятельность государства и создать динамичную рыночную экономику, введя в нее определенные социальные компоненты, что и дало основание говорить о "государстве благосостояния". В этом смысле европейцами можно считать и американцев, предки которых несколько столетий назад поселились на необъятных заокеанских прериях и, руководствуясь теми же принципами, начали выстраивать свой вариант такого же общества с поправкой на местные особенности. Да и переселенцы Канады и Австралии пошли по примерно такому же пути. Так что Европа - это прежде всего умение и способность "обустраивать" пространство, на котором человек живет. Такой образ жизни далеко не идеален, в нем есть свои проблемы, и порой весьма существенные, если взять то же отношение к среде обитания. Но из того, что опробовало человечество за тысячелетия своего существования, - этот вариант жизни, с точки зрения отдельного конкретного человека, является оптимальным. Хотя, конечно, все условно, и человеку, который привык к тому, что государство берет на себя решение многих проблем, его непосредственно касающихся, и освобождает от бремени ответственности за происходящее вокруг, такой порядок вряд ли устроит. Каждому свое. Одна птица летать хочет, другая - в клетке сидеть.
Тут мы и переходим к пониманию сущности евразийства. Каким оно видит человека в его взаимоотношениях с окружающим миром, и в первую очередь с государством, а конкретнее - с властями? И что показывает нам в этом отношении история негласного соревнования двух систем и их оценка? Для русского интеллигента XIX века Азия - это косность, невежество, неумелые действия коррумпированного чиновничества, застывшая государственная конструкция, неспособность воспринимать новшества, дремотное состояние вне исторического процесса развития человечества. Человек в этой системе - пылинка, существо бесправное, "винтик", как позже выразится один из тех, кто методами восточного деспотизма пытался модернизировать российское государство.
После Второй мировой войны процессы отхода от азиатской формы существования начинаются и в этой части земного шара. Наиболее показателен пример Японии, которая не только совершила технологический прорыв, но и ввела демократические правила, сохранив при этом целый ряд традиций включая институт императора. Другой, совсем недавний пример - Южная Корея. Свой, особый тип модернизации избрали так называемые "азиатские тигры". Наконец, все больше разворачивается в сторону модернизации Индия, пытаясь при этом приспособить введенные после Второй мировой войны демократические институты включая парламент к новым реалиям. Нельзя не упомянуть и процессов модернизации в Китае в рамках коммунистической однопартийной системы. Одним словом, нет больше цельного понятия Азии или Востока, если иметь в виду не географию, а способ существования общества и место в нем человека.
Как в этой ситуации видят перспективы развития общества наши доморощенные евразийцы? Что предлагают они взамен того способа взаимоотношений между человеком, обществом и государством, которые разрабатывала и, заметим, продолжает разрабатывать европейская цивилизация? Увы, все тот же вариант сильного государства с опорой на разветвленное чиновничество и сохранение патриархальных институтов, в первую очередь института традиционной семьи, где глава семьи - полный властитель. То есть тот самый вариант, который обнаружил свою недееспособность в азиатских странах и от которого они сами все дальше отходят. Именно эти соображения и дали мне основание прийти к выводу, что провозглашаемая все громче неизбежность евразийства - это неизбежность исторического тупика со всеми его сопутствующими последствиями. И это когда мы еще толком не выбрались из тоталитарного тупика коммунистической идеологии!
После распада Советского Союза Россия оказалась в ситуации, аналогий для которой просто не существует. На огромном пространстве от западных границ до берегов Тихого океана живет русское население (свыше 80% от общего числа). На этой же территории проживают другие титульные народы автономных республик, не всегда составляющие большинство в этих республиках. Те русские, которые полагают, что Россия - это их страна, где дозволено также жить малым народностям, и те представители титульных народов, которые пытаются выстраивать собственную государственность в соответствии со своими традициями (как правило, клановыми, родовыми), - оказываются в конфликте между собой.
Эти две тенденции проявляют себя и в области идеологии: то в виде "евразийства", стремящегося обосновать право всех национальных групп на совместное проживание, но с упором на приоритет "титульной нации", то в виде "русской национальной идеи", сторонники которой хотели бы создать русское государство по этническому признаку.
Общее, что роднит сторонников той и другой ориентации, - опора на сильное государство, подразумеваемое как совокупность чиновников, руководимых мудрым правителем. И в этом смысле обе они далеки от европейского взгляда на вещи, на взаимоотношения человека и общества.
Но какую же политику проводить в сложившейся реальности, от которой никуда не уйти и не уехать? Прямо скажем, самонадеянны те, кто точно знает, что и как конкретно надо делать. Но все же какие-то общие правила просматриваются, и хотелось бы на них обратить внимание.
Первое. Процесс модернизации - экономической и социальной - не должен сопровождаться утратой культурно-исторического наследия. Это трудно, но это возможно. Наглядный пример - Япония. Оснащенного самой сверхсовременной аппаратурой японца не перепутаешь ни с кем другим по культуре, образу жизни, взгляду на личность и общество.
Второе. Процесс становления политического класса в национальных республиках можно корректировать с соблюдением демократических процедур, позволяющих представителям других этнических групп, в первую очередь русским, состязаться на равных. Без демократии эти национальные республики грозят превратиться в "евразийские минидеспотии".
Третье. Общество должно иметь на разных уровнях и в разных регионах вдохновляющие проекты, которые позволяют представителям разных групп включаться в общий созидательный процесс. Это не фантастика. В качестве примера можно привести программу преобразования Якутии, изложенную недавно в "Новых Известиях" президентом республики Михаилом Николаевым.
В одном из интервью Владимир Путин назвал себя чиновником, то есть таким же, как многие другие, государственным служащим, пусть самого высокого ранга. Это действительно так, и это свидетельствует о скромности президента. Но не следует забывать, что чиновник Путин одновременно капитан огромного корабля, нагруженного мыслимыми и немыслимыми проблемами. И полномочия, которыми его наделило общество, должны помогать ему разрабатывать и реализовывать оптимальный курс. Оптимальный с точки зрения всех пассажиров, находящихся на корабле. И вот уже год прошел, но контуров этого курса что-то не видно. Сильное государство на базе сильной армии - это, конечно, идея крутая, но - из прошлых времен. Известно ведь, чем закончилась затея германского кайзера Вильгельма возвысить державу с опорой на сильный флот.
На дворе ХХI век: новые технологии, новые требования к производству, новые ценностные установки. И тут же обострение этнических конфликтов, новый фундаментализм, новое обнищание и старые социальные болезни. Даже такая огромная страна, как Россия, не может отгородиться от происходящего вовне. Должен быть найден новый подход по принципу: что хорошо для страны, то должно быть хорошо для человечества с точки зрения глобальных тенденций. И наоборот. За "евразийским" или "русско-националистическим" забором спрятаться невозможно.
Кстати, еще один взгляд на сильное государство. На презентации одной из книг в Сахаровском центре в Москве я имел возможность выслушать советника президента по экономическим вопросам Андрея Илларионова. В манере убежденного проводника, знающего, что и как надо делать, он настаивал на том, что функции государства должны быть сильно сокращены, в том числе и распределительные. "Это все социализм", - говорил Илларионов, подразумевая под этим нечто совсем плохое. Рядом со мной сидел один хороший знаток политической жизни Франции. Мы с ним переглянулись и пожали плечами.
Будучи хорошо осведомленным о дирижистской политике де Голля, уж он-то знал, что регулирующие функции государства необходимы даже при самой развитой либеральной экономике. Я подумал тогда, в каком окружении находится наш президент. С одной стороны - бюрократы, предлагающие вернуться к госплановским временам, а с другой - сторонники неолиберального беспредела, которого на самом деле нет ни в одной стране. Государство должно быть на самом деле сильным - но прежде всего своей компетентностью, своей способностью предложить центральную вдохновляющую идею и на ее основе составить план возрождения, как это, к примеру, произошло у японцев, переживших шок и от поражения в войне, и от атомных бомбардировок, и от воинствующей милитаристской стратегии своих генералов.
Куда двигаться России - в Европу или в Азию, - вопрос, на мой взгляд, чисто схоластический. Да никуда не надо двигаться, надо стоять на том самом месте, где и суждено было этой стране состояться как таковой. И решать при этом собственные проблемы. Устанавливать контакты на Востоке и на Западе решительно со всеми, если это в интересах страны, а не только ее военно-промышленного комплекса. Европейский опыт интересен тем, что он дает человеку возможность проявить себя в условиях свободы и достатка, что и является искомым для граждан России. Азиатский опыт? Разве что в сохранении традиций, обычаев, культуры. Да ведь и европейцы от этого не отказываются.
Столкновение евразийского и еврорусского начал будет продолжаться долго. Об истоках этих подходов хорошо написал историк Михаил Сокольский в своей вышедшей на немецком языке книге "Тысячелетний раскол". И одна из главных задач, стоящих перед политиками, да и не только перед ними, - разрешать разногласия путем консенсуса, что и предложил 15 лет назад, в начале перестроечного процесса, Михаил Горбачев. И пытаться при этом выстраивать некую усредненную парадигму, непременными составными частями которой должны быть демократия и сохранение национальных традиций. Осуществление такой политики требует исполнения фигур высшего пилотажа политиками, требует сосредоточения интеллектуальных усилий всех тех, кто причисляет себя и к евразийцам, и к еврорусским, или просто к гражданам России, желающим видеть свою родину процветающей, доброй и открытой.
Дарья Гармоненко 
