Если "Политическое завещание" не в наших руках, то где?

ПРЕЖДЕ всего хочется сказать авторам статьи "Существовало ли "Завещание"?", что все факты, приводимые в опровержение самой возможности существования "Политического завещания" Георгия Валентиновича Плеханова, его публикаторам были хорошо известны и без этой статьи. Аргументация наших оппонентов сводится к подбору одних лишь отрицательных аргументов: нет копии завещания, которую должны (?!) представлять публикаторы; сведений о нем не имели сотрудники Дома Плеханова (всех поколений); о нем ничего не знала вдова Георгия Валентиновича Розалия Марковна; нет упоминаний о нем и в ее архиве, хранящемся в Петербурге; о нем ничего не слышал внук Плеханова Клод Бато; нет о нем никаких сведений в письмах, которыми обменивались Георгий Валентинович и Розалия Марковна почти ежедневно; приходится отбросить даже мысль, что в апреле 1918 г. Плеханов мог продиктовать такой большой текст, так как он уже почти не мог говорить, и т.п.

Не все перечисленное, однако, соответствует действительности. Во-первых, неверно утверждение, что о завещании Плеханова нет упоминания в архиве Розалии Марковны, хранящемся в Доме Плеханова в Петербурге. Такое утверждение тем более странно, что воспоминания Розалии Плехановой "Год на родине", где упоминается политическое завещание, публиковались в журнале "Диалог" исследовательницей, являющейся одним из авторов разбираемой статьи. Другое дело, что в своих воспоминаниях Розалия Марковна пишет о том, что не привозила в Петроград политического завещания Плеханова. Авторы полемической статьи вопреки русской поговорке "нет дыма без огня" хотят уверить читателей, что так как до сих пор завещание не было известно, то его и не может быть. Другими словами: все разговоры о завещании - это один сплошной дым без огня. Нам, наоборот, представляется, что если бы завещания не существовало и о нем никто никогда не говорил, то Розалия Марковна совсем не упоминала бы о нем в своих воспоминаниях. Причем мы говорим о политическом завещании, так как завещание о литературном наследии - не столь важный документ, чтобы проявлять о нем такую заботу, как о том пишет в воспоминаниях Розалия Марковна. Даже если бы после смерти Плеханова не осталось никакого письменного завещания о его научно-литературном наследии и небольшой сумме денег, то согласно общепринятым нормам они без труда перешли бы его законным наследникам - жене и двум дочерям. Душевное состояние Георгия Валентиновича, описанное Розалией Марковной, говорит о том, что его заботили намного более важные вопросы, чем передача наследства: он уходил из жизни и, может быть, впервые за все время своей литературно-публицистической деятельности хотел обратиться к согражданам с изложением своих собственных мыслей о будущем России и объяснить причины неминуемого краха системы, установленной в октябре 1917 г.

Во-вторых, странно опровергать существование завещания тем, что о нем нет никаких сведений в письмах, которыми Георгий Валентинович и Розалия Марковна "обменивались почти ежедневно". О какой переписке между ними может идти речь после возвращения на родину и особенно в апреле-мае 1918 г., когда Розалия Марковна почти неотлучно находилась у кровати больного мужа?

В-третьих, авторы не допускают мысли, что в апреле 1918 г. Плеханов мог продиктовать свое завещание, поскольку он почти не мог говорить. Обратимся за помощью к свидетелям. Сначала ко Льву Дейчу. Он, как известно, трижды посещал Плеханова в санатории доктора Э.К. Циммермана в Питкеярви. Завещание было им написано в третью его поездку, состоявшуюся со 2 по 23 апреля 1918 г. Вот что отметил Дейч в своем дневнике за 24 апреля: "Вернулся из 3-й поездки к Плеханову, у которого провел 3 недели. Много, хотя отрывочных, но интересных мнений и замечаний слыхал от него. К сожалению, не все запомнил" ("Вопросы истории", 1996, # 3, с.16). А вот что сообщает Розалия Марковна: "Плеханов начал задумываться над близостью конца и, несмотря на мой протест, диктовал Льву Григорьевичу завещание и торопил его переписать и найти необходимых свидетелей. Он также охотнее, чем прежде, говорил о себе, о своем детстве, о своем отце..." ("Диалог", 1991, # 14, с. 92). Более того, по-видимому, Плеханов был в состоянии выдержать небольшую диктовку даже в середине мая, иначе он не стал бы просить Розалию Марковну записать его прощальное письмо дочерям.

В-четвертых, в отличие от письма Клода Бато к Татьяне Филимоновой от 21 декабря 1999 г., сведения, изложенные им в письме к Николаю Нижегородову от 23 ноября 1997 г., можно истолковать в ином смысле, а именно: как косвенное подтверждение слухов о существовании политического завещания Плеханова, на что я ссылаюсь в примечаниях к "Политическому завещанию". Повторю еще раз: на вопрос, что ему известно о политическом завещании Плеханова, он ответил: "Я слышал о нем от своей бабушки (т.е. Розалии Марковны), и все, что я знаю - это то, что дед написал: "Если Ленин взял власть надолго, то это будет как империя инков" (буквальный перевод с английского на русский).

Перейдем теперь к самому тексту "Политического завещания" Плеханова. Здесь нужно сказать, что, отталкиваясь от "обстоятельств появления "Завещания", которые авторам разбираемой статьи кажутся "совершенно неправдоподобными", делать вывод о "принципиальной невозможности" существования самого политического завещания нам представляется совершенно некорректным. А именно: это довлеет над авторами статьи, которые вместо разбора аргументов противоположной стороны пытаются навязать читателю свое собственное представление о взглядах Плеханова. К тому же нужно отметить стремление по крайней мере одного из авторов бросить публикаторам завещания упрек в недостойных политических устремлениях, связанных с предстоявшими выборами в Государственную Думу. В своей рецензии на "Завещание", направленной в редакцию "Известий", Татьяна Филимонова задается вопросом: "Каким образом он (Плеханов. - А.Б.) мог определить степень актуальности "Завещания", тем более что о себе говорил следующее: "Я не Прометей, не Спиноза, не Кант, не Гегель и не Маркс. Я не дарил людям огня, не создавал новой философии, нового социального учения"? Может быть, обращенное в будущее чувство конъюнктурности момента не подвело"? (выделено ею. - А.Б.). Читатель понимает, что это ирония: приписывая чувство конъюнктурности Плеханову, она на самом деле имеет в виду публикаторов завещания. Или чего стоит еще одна цитата оттуда же: "Социализм, как его понимали Маркс, Энгельс и поздний Ленин, явится результатом нравственного развития и сознательного выбора человечества", (выделено ею. - А.Б.). Говорить, что для Ленина социализм явился результатом нравственного развития и сознательного выбора человечества, - это просто насиловать истину. Что касается Маркса, Энгельса и Плеханова, то разве сознание определяет бытие с точки зрения той философии, которой они придерживались? Как же тогда с социализмом?

На самом же деле Плеханов периода, когда он писал статью "А все-таки движется!", и Плеханов в апреле 1918 г., когда он диктовал свое завещание, - это не один и тот же Плеханов. За время от ноября 1917 г. до апреля 1918 г. в нем произошли определенные перемены. Я согласен с Гавриилом Поповым, который пишет: "Я думаю, что решающим фактором, окончательно определившим перемену взглядов Плеханова, стали уже первые месяцы практического развертывания на его глазах ленинского эксперимента по осуществлению диктатуры пролетариата". ("НГ", 10.03.2000). Если бы это было не так, вряд ли бы он стал диктовать свое завещание. Поэтому о принадлежности завещания Плеханову нельзя судить только на основании сравнения его текста с тем, что писал Плеханов в 1917 г., как это делают наши оппоненты.

Совершенно очевидно, что в "Завещании" при анализе экономического прогресса в эпоху, как выражается Плеханов, "электричества" происходит смещение социальных ориентиров в классовой структуре общества в пользу интеллигенции. С ней прежде всего связывает Плеханов развитие и совершенствование производительных сил в близком будущем. Ввиду трансформации интеллигенции в особый ведущий класс общества, что приведет к заметному смягчению классовых противоречий, станет бессмысленной "диктатура пролетариата".

Это вовсе не означает, что Плеханов отказывается от "революционных скачков", поскольку "любое качественное изменение производственных отношений, даже незначительное, - это маленькая революция". Только проходить она будет под лозунгом "Власть трудящимся!". Нет оснований представлять Плеханова "чистым эволюционистом бернштейнианского толка", как поступают наши оппоненты. Потому-то он и говорит, что не отрекается ни от чего, написанного им ранее, и остается на почве марксизма. Его представление о ходе развития общества в ХХ веке приблизительно таково. Это будет сочетание глобального эволюционного процесса, проходящего на основе непрерывного и все ускоряющегося смягчения классовых противоречий и с убывающим значением революционных скачков, с помощью которых традиционно разрешались классовые противоречия в предыдущих общественных формациях. Разве не это мы наблюдаем в ХХ веке?

О других частных вопросах, которые поднимают авторы статьи, нет надобности говорить специально, поскольку серьезный и многоплановый анализ текста "Политического завещания" Плеханова содержится в упомянутой статье Гавриила Попова. Скажем только, что раздел, посвященный критике содержания "Завещания", представляется нам малоубедительным, односторонним, не учитывающим обозначенные выше перемены во взглядах Плеханова.

Особо следует остановиться на употреблении, в основном в седьмом разделе завещания, "современных терминов и выражений". Авторы, по-видимому, даже не подозревают, что вопрос не такой простой, как им кажется. Если допустить, что так называемые "современные термины и выражения" ("налоги на доходы", "таможенная политика", "долгосрочная аренда", "консолидация политических сил", "прогрессивная идеология, основанная на лучших национальных традициях", и т.д. и т.п.) заставляют усомниться в принадлежности "Завещания" Плеханову, то надо иметь в виду, что с Г.В. Барышевым Нижегородов познакомился в 1957 г., в 1960-м уже имел от него экземпляр расшифрованного "Завещания", а в 1961 г. потерял с ним связь. Спрашивается: были ли тогда приведенные термины и выражения "современными"? Ведь в противном случае авторам статьи остается одно: утверждать, что завещание составлено самим Нижегородовым, поскольку он никогда никому его не показывал (я с полным текстом ознакомился летом 1999 г.) и хранил его у себя вплоть до публикации. Разумеется, на это он мог бы ответить словами Маркса: "Это было бы одновременно и слишком лестно, и слишком постыдно для меня", если бы... если бы это было правдоподобно (по мнению Гавриила Попова, только два человека в России могли достичь такой глубины анализа, который представлен в "Политическом завещании", - это Плеханов и Ленин). Остается спросить авторов: задумывались ли они над тем, как "современные термины и выражения" могли попасть в завещание до 1957 г.?

И последнее, самое важное. Я окончательно утвердился в подлинности "Политического завещания" Плеханова, когда проанализировал "Историю написания завещания", продиктованную Львом Дейчем племяннику Георгия Валентиновича Сергею Григорьевичу Плеханову. И вот почему.

В системе доказательств "История написания завещания" имеет большее значение, чем само "Политическое завещание" Плеханова. Дело в том, что без информации, которую она в себе несет, нельзя разобраться в хронологии событий, связанных с приездами Дейча в санаторий доктора Э.К. Циммермана в Питкеярви к больному Плеханову.

К сожалению, "История написания завещания" была опубликована "Независимой газетой" 30 ноября 1999 г. без комментариев, которые должны были ее сопровождать, и ей не придали того значения, которого она заслуживает. Между тем она вносит полную ясность и определенность в публикации, которыми располагали историки до этого, и позволяет точно определить даты всех трех поездок Дейча к Плеханову. А это означает, что автором "Истории написания завещания" мог быть только Дейч, и никто другой.

До последнего времени были известны три публикации по данной теме. Две из них принадлежали Дейчу, одна - Розалии Марковне Плехановой: Л.Дейч. Г.В. Плеханов в России (1917 г.), "Вопросы истории КПСС", 1991, # 8; Записные книжки Л.Г. Дейча, "Вопросы истории", 1996, # 3; Розалия Плеханова. Год на родине, "Диалог", 1991, # 8-15 (о нахождении Плеханова в санатории говорится в ## 13-15). В первой статье Дейч сообщает о двух поездках к Плеханову: первый раз он получил разрешение от властей на поездку в Финляндию в феврале, второй - в марте. К концу марта ему необходимо было вернуться в Петроград ("Вопросы истории КПСС", 1991, # 8, с. 64, 66). Больше, по сведениям, содержащимся в его статье, он у Плеханова не был. Точных дат посещения Плеханова он в статье не сообщает. В записных книжках, где велись дневниковые записи, имеющие большее право на достоверность, чем воспоминания, Дейч отмечает также две поездки к Плеханову, но под датой "6 февраля" у него значится первая поездка, а под датой "24 апреля" - третья (записи он делал после событий, здесь он пишет, что провел у Плеханова три недели) ("Вопросы истории", 1996, # 3, с. 15-126). О второй он ничего не сообщает.

В воспоминаниях Р.М. Плехановой говорится о двух приездах Дейча к Плеханову: первый раз он находился с ними три дня, пишет она (правильнее было бы сказать - трое суток), с 10 по 13 марта ("Диалог", 1991, # 13, с. 102), второй раз - с конца марта (число не указывается) до середины двадцатых чисел апреля (около 25 апреля Дейч заявил, пишет она, что должен вернуться в Петроград (# 14, с. 90, 93). Но в ряде случаев приезды и отъезды Дейча не соответствуют даже этим неверно сообщаемым ею датам. Так, например, она пишет, что Дейч уехал от них в Петроград вечером 13 марта, и одновременно сообщает, что, когда 17 марта они получили известие о рождении внука, Георгий Валентинович "сказал, обращаясь к тут же присутствующему Льву Григорьевичу: "Вот и стары стали мы с Розой, я уже дедушка, а она - бабушка" (# 14, с. 90). Можно привести еще примеры, но, мне думается, и без них ясно, что составить точную хронологию всех посещений Дейчем больного Плеханова по имевшимся до появления "Истории написания завещания" источникам было невозможно. Хронологические рамки второй (фактически второй) поездки или вообще не указывались (в дневниках Дейча), или сообщались неверно (в статье Дейча и воспоминаниях Плехановой). "История написания завещания" позволяет не только правильно установить числа второй поездки, но и объяснить ошибку Розалии Марковны в указании ею этой даты.

Календарь поездок Л.Г. Дейча в санаторий, где находился Плеханов, получается таким.

1. Первая поездка приходится на интервал в промежутке между 2 и 6 февраля по старому стилю, скорее всего, на 3, 4 и 5 февраля (по новому стилю это были 16, 17 и 18 февраля).

2. Вторая поездка (у Розалии Марковны она первая) датируется ею и Дейчем по-разному. В воспоминаниях Р.М. Плехановой, как мы уже отмечали, она приходится на 10-13 марта (разумеется, по новому стилю). В соответствии с "Историей написания завещания" посещение Плеханова Дейчем падает на последние числа февраля, скорее всего, на 25, 26, 27 и 28 февраля по новому стилю. Выйти из противоречия с датами можно, приняв во внимание, что даты различаются на 13 дней. По всей видимости, описывая десять месяцев спустя второй приезд Дейча к Плеханову, Розалия Марковна ошиблась с календарем (с 1/14 февраля 1918 г. был введен григорианский календарь), переведя дни пребывания Дейча, 25-28 февраля, на 13 дней вперед. Поэтому они у нее пришлись на 10-13 марта.

3. Третья поездка датируется наиболее точно: со 2 по 23 апреля. Таким образом, подделать "Историю написания завещания", которая позволяет исправить ошибки в воспоминаниях Дейча и Розалии Марковны и в то же время ни в чем не противоречит дневниковым записям Дейча, никто не мог. А из этого следует еще один вывод: существует подлинное "Политическое завещание" Г.В. Плеханова. Если оно не в наших руках, то где?