Вся деревня на ушах

Александр Федулов. БИ–Л–О. (Выбранные места из дневника поэта): Стихотворения.
– Тамбов: Студия печати Галины Золотовой, 2012. – 160 с.

Александр Федулов. Взапуски со змеем. Поэма случайных притяжений.
– Тамбов: Студия печати Галины Золотовой, 2012. – 64 с.

Грань между традицией и авангардом (отрицанием традиции) постепенно исчезает из виду, правда, остаются некие размытые характеристики искусства, так или иначе указывающие на авангардность и традиционность. Поэт вынужден не столько выбирать, по какой траектории ему двигаться, сколько почувствовать, каким образом ему эти траектории синтезировать.

Новые книги поэта, прозаика, художника Александра Федулова в определенной степени являются примером такого синтеза. То есть язык классической русской поэзии сталкивается с полузаумно-палиндромным языком поэзии экспериментальной, футуристической. Потому не удивительно, что книга «БИ–Л–О» открывается рефлексией на тему одного из самых знаменитых стихотворений «нашего всего»: «вновь я посетил/ гнездо разорено/ он долги нам простил/ а дальше – ничего/ и нет уже страны/ и нету в ней меня/ лишь отблески огня/ зовущие струны,/ колеблющей/ стреноженную память…».

Однако сразу же на следующей странице поэтическая интонация резко меняется, слова произносит нечто иное, отказывающееся от нормативных законов говорения: «Я – король./ Бык – пароль./ Вся деревня на ушах –/ Пешка идентифицировала свой шаг./ О шах! Нэйм – Бык!/ Но чей-то – чей-то – чей-то рык/ Перекрыл арык/ Сладчайших снов –/ Брык…». В стихотворении звучит рваная чурилинская речь, лишь только начинающая соприкасаться с футуристическими деформациями языка.

Короткими визуально-четкими словами Федулов как бы создает речевую мембрану учащегося говорить; каждое слово кажется первым, оно именует встреченное явление, неумело, еще не успев привыкнуть к собственным голосовым связкам. Первая глава книги названа «степной постепенной, в которой автор то впадает в детство, то выпадает из». В сущности в первом же стихотворении главы автор одновременно и впадает в детство, привыкая к именованию окружающих предметов, и выпадает из (него?).

Ворона подмигнула с колокольни. Рисунок Николая Эстиса

Но одних слов зачастую недостаточно, необходимо их преобразование во что-то сверхсловесное, соотнесение речи со своим поэтическим почерком. Аллитерация, а кое-где и полностью анаграмматическое письмо, необходима Федулову, чтобы придать проговариваемому сверхсловесного звучания, обнаружить за лексикой что-то еще, ведь поэзия все-таки тоже возникает «из духа музыки». Фонетика постепенно начинает управлять вполне «понятным» классическим текстом и сама собой преобразуется в новые словоконструкции: «Мы мокли/ Мы блокли/ Блукали во мгле/ Пытаясь прозреть непрозримое/ Мы мякли/ Мы блёкли/ Брыкаясь во сне/ Щекотно под кисточкой Гринуя». Футуристичность в столкновении с классикой.

Своего определенного апогея достигает эта контрастность в другом стихотворении Федулова, где заумность органично сосуществует с «умностью», развенчивая хорошо известные формулы образов и как будто существуя внутри пространства столетней давности:

смеясь беременеет зеркало

любезность свечей

бодро вспыхиваю

вьюга – бал – блеск плечей

стекает выжигая пол

люции девственного сна

боккаччиваясь на устах

вьюнеющих сцевол

скулы от страсти свело

люстра лепит горбатого –

рассвело

борзо бобок возрос до неба

вялых истин

вьючнейший караван…

В визуальной поэме Федулова «Взапуски со змеем» мы также сталкиваемся с контрастностью, но в этот раз воедино слиты текстовой и визуальные уровни поэтической речи. Метаморфические изображения ниспосланы поэме как комментарий, дающий читателю возможность взглянуть на слова сквозь их зазеркальные отражения. Отсюда подзаголовок – «Поэма случайных притяжений» – все соотносится со всем и притягивается друг к другу – слова, звуки, знаки препинания, иллюстрации и проч.: «Я/ Радуюсь/ Взлохмаченным вихрам/ Змей/ Радугой/ Взметнул свой храм/ Вернулся к нам/ Ко мне/ Вернулся…».

Искривленный полет (воздушного) змея, колокольный звон, лексика, раздробленная на составляющие, – все это части единой хаотической конструкции, созданной поэтом-художником. Он и сам летит вслед за змеем, отчасти снова впадая в детство: «ТАМ / МАЛЬЧИК / В ПОЛЫНЬЯХ / ВЫЗВАНИВАЕТ ЗМЕЯ». Графическое выделение превращает змея в андрогинное существо, являющееся теперь и змеем, и змеей одновременно. Но вопреки ощущениям это «вовсе не финал/ ворона/ подмигнула/ с колокольни».