Человек словесно беспомощен

Елена Тахо-Годи солидарна с Габриэлем Гарсиа Маркесом: нужно жить, чтобы рассказывать о жизни. Фото Виктора Ахломова

На прошлой неделе на IX Московском международном открытом книжном фестивале был объявлен длинный список литературной премии «Ясная Поляна». В номинации «XXI век» в число участников лонг-листа вошла и Елена ТАХО-ГОДИ с книгой «Друг бесценный», что стало поводом для беседы Сергея ГЕРАСИМОВА с автором.

– Елена Аркадьевна, зачем вы, профессиональный литературовед, пишете повести и рассказы?

– Хочу ответить цитатой – напомню название книги воспоминаний Габриэля Гарсиа Маркеса: «Жить, чтобы рассказывать о жизни».

– А что дает этот род творчества для вас как для профессионального филолога?

– Во-первых, понимаешь, насколько человек словесно беспомощен, какая бездна между тем, что ты видишь, и тем, насколько ты можешь это выразить. Во-вторых, начинаешь по-новому ценить писателей-классиков, то, как гениально они справляются с сопротивлением материала.

– Когда и как вы начали писать?

– Года в три, когда сочинила сказку о львенке Иванушке, жившем в дупле высокого дерева. Лет в шесть я принялась за роман в духе Жюля Верна, потом за исторический в подражание Дюма и Вальтеру Скотту, но дальше первых страниц дело не продвигалось. Тогда я взялась за стихи. Думаю, это было частично от лени: написал четыре строчки – и все готово (о том, что бывают одностишия, я, к счастью, не знала). Однако теперь с удивлением обнаруживаю, что в первом же из стихотворений, воспевавшем безысходное одиночество моей первой школьной учительницы, уже таились сюжеты нынешней книжки. Ведь женское одиночество – одна из ее главных тем.

– А если серьезно: что, с вашей точки зрения, легче писать – стихи или прозу?

– Прозу писать труднее. В поэзии эмоция, интонация могут иной раз скрыть авторскую беспомощность или даже придать ей некоторое очарование.

– Как вы пишете? Вам нужна какая-то особая атмосфера для работы?

– Иногда атмосфера создается экспромтом. Два из вошедших в книгу текста писались по дороге в загранкомандировку. Ехала поездом, оказалась в купе абсолютно одна и стала писать на коленке в блокнот жуткими каракулями – и от спешки, и от тряски. Рассказ написала по дороге туда, повесть – на обратном пути.

– То есть вы пишете достаточно легко?

– Отнюдь нет. Потом я правила эти тексты энное число раз.

– Но если прозу писать труднее, то стоило ли «изменять» поэзии?

– Последние годы стихи я пишу редко. Вышедший в 2012 году в издательстве «Водолей» сборник «Неподвижное солнце» если не прощание, то определенный итог этого рода деятельности. Прозы пишу больше начиная с 2006 года, когда в питерском журнале «Звезда» появилась серия рассказов-воспоминаний «У мирного порога моего…».

– Почему вы, москвичка, стали печататься в Питере?

– Виноват в этом замечательный филолог, профессор Омри Ронен, к сожалению, недавно ушедший из жизни. Прочитав мои тексты, он настоял, чтобы я послала их в «Звезду», где печатался сам. Соредактор журнала Андрей Арьев их принял и даже начал меня убеждать, что я прозаик. Сначала я этому сопротивлялась, а теперь ему приходится читать мои опусы. На его счастье, я пишу немного.

– Для вас важно печататься именно в «Звезде»?

– Несомненно. Как актеру нужен свой режиссер, который в него верит, так автору нужен журнал и его редактор, нужен издатель. В Андрее Арьеве всегда поражают острый взгляд и меткие суждения. Для таких читателей, как он, писать очень приятно. Да и вообще мне везет на хороших читателей. Есть несколько человек – и профессиональные литераторы, и коллеги-филологи, которые готовы потратить время, чтобы посмотреть мой текст до публикации. Очень признательна им за отзывы, особенно за замечания. С издателем тоже повезло – делать книгу в «Водолее» у Евгения Кольчужкина всегда большая радость: это уникально, когда издатель не просто до щепетильности во всем порядочен и аккуратен, но и сам поэт, тонкий и умный ценитель слова.

– Ну, раз у вас есть и «свой» издатель, и «свой» журнал, то, наверное, проблем с публикацией текстов не возникает?

– Почему же – очень даже возникает. Например, рассказ «Фотограф» в «Звезде» не взяли – позже он вышел в «Октябре». Не взяли и рассказ «Вышивка крестом», за который в 2010-м я получила премию «Юности». Особо не везло рассказу «Благородный суп» – его дружно отвергли четыре журнала. С редакцией одного из них разговор был классически комическим. Снимаю трубку. Мужской голос уныло спрашивает: «Елена Аркадьевна? Здрасьте. Я того, вот, значит. О вашем рассказе. Значит, того, ну, огорчить придется. Не подходит он, значит. Почему? Да язык в нем, такой, понимаете, значит, не совсем как бы литературный. Вот чего. Вы того-этого, не обижайтесь. Ну, тогда того – до свидания». После этой беседы я со спокойной душой включила текст в книжку.

– Да, с этим читателем вам явно не повезло. Слушая вас, вспомнил посвящение к «Руслану и Людмиле», где Пушкин напрямую определяет свою читательскую аудиторию: «Красавицы, для вас одних/ Времен минувших небылицы…/ Рукою верной я писал…» А на какого читателя рассчитана ваша книга?

– Эта книга о женских судьбах. Значит, естественнее всего предположить, что она адресована женской аудитории. Однако среди того узкого круга читателей, о котором я упоминала, как ни парадоксально, нет ни одной женщины. И зачастую женскую психологию они понимают лучше меня.

– У книги есть подзаголовок «Четыре истории о любви» – для чего вы его ввели? Чтобы сделать ее более продаваемой?

– Нет, конечно. Хотелось подчеркнуть, что это не просто сборник повестей и рассказов, никак не связанных между собой, но единая книга, имеющая сквозные сюжеты и/или мотивы. Хотя изначально, когда писались сами тексты, такая цель не ставилась.

– Есть ли прототипы у ваших героев? Откуда вообще берутся сюжеты?

– Одна из знакомых филологов, получив книжку в подарок, сказала: «Разве это книга? – я таких не читаю: где предисловие? комментарии? текстология? датировки? кто прототипы?» Конечно, это была шутка, но, конечно, филологу, в том числе и мне, интереснее всего наблюдать, как при писании трансформируется реальность. В повести «Платонов» герой-хирург рассказывает о первой самостоятельной операции. Похожую историю я услышала девчонкой, валяясь в больнице с аппендицитом. Но когда решила «подарить» ее своему персонажу, выяснилось, что при буквальной передаче все сводится к голой сюжетной схеме, к анекдоту. Пришлось многое домыслить, чтобы сюжет обрел плоть. Пишущий – вольно или невольно – поступает, как гоголевская невеста, приставляя губы Никанора Ивановича к носу Ивана Кузьмича. Малозначащий эпизод становится важной деталью, положительное получает негативную коннотацию, а реальная женщина превращается в героя-мужчину.

– Книга красиво оформлена. Кто выбирал иллюстрацию для обложки – издательский художник?

– Художник лишь технически реализовал мою идею. Книгу, как и человека, встречают по одежке. Для меня важно, чтобы обложка была не просто красивой, но несла и определенный смысл. Выбрав картину голландского художника-символиста Жоржа де Фёра «Голос зла», я хотела дать читателям своего рода ключ к ее замыслу. Все мои героини слышат этот голос зла, сталкиваясь с соблазном, с искушением: Клавдия Ивановна из рассказа «Лизка» принимает чувства своей ученицы просто за дружбу; Таня из повести «Друг бесценный» встречается с мужчиной, играющим в любовь просто из любви к искусству; Маргарита Сергеевна так и не может понять, что за человек Платонов, с которым столкнула ее судьба.

– Почему же тогда эти тексты названы «историями о любви»? Может, стоило назвать их прямо – «истории о соблазне»?

– В примитивном смысле никакой любви в этих рассказах, конечно, нет. Мои героини не находят счастья или не чувствуют его полноты. Отсюда безысходность и разочарование.

– Но ведь судьба героини «Благородного супа», Ани, вроде вполне благополучна?

– Я бы не хотела, чтобы этот финальный рассказ был принят за хеппи-энд. Да, в отличие от других Аня обретает семейное счастье, но у нее в душе – пусть не вполне осознанно – тоска по безупречно чистой любви, существование которой продемонстрировал ей старик-эмигрант Виельгорский. Эта тоска по любви – идеальной, прекрасной, и потому в принципе неосуществимой – останется с нею навсегда.

– Соблазн – это хорошо или плохо?

– С этической точки зрения, несомненно, плохо. Но соблазн любовью позволяет героиням вырваться из повседневной рутины, содействует более интенсивной жизни души. Пережитое не только принуждает их пристальнее вглядеться в самих себя, возрождает в душах жажду любви, чистой и возвышенной. Книжка начинается и заканчивается почти одинаково – героиня садится в машину. На первой странице – это слабая и одинокая Таня, на последней – вроде бы сильная и благополучная Аня. Но кто из них счастливее, кто знает истинную любовь – вышедшая за нового русского и имеющая двух детей Аня или одинокая Таня, у которой никого и ничего нет, кроме веры в Бога – очень слабой, но все-таки удерживающей ее от греха – большой вопрос.

– Такова философия любви в вашей книге?

– Один из читателей сказал, что, хотя книга ему и понравилась, он не видит в ней глубинной идеи. Я не стала спорить, но, думаю, такая идея все-таки есть. Тут не только психология любви, но и ее определенная «философия».