Почему шведы любят читать

Ею написано 7 романов, а также 11 документальных книг, посвященных острым проблемам современности. Мария СКРЯГИНА поговорила с Майгулль АКСЕЛЬССОН о позднем цветении и слове «если».

 – Майгулль, в России, наверное, нет человека, который бы не читал книги Астрид Линдгрен, у нас очень любят детских писателей Сельму Лагерлёф, Ульфа Старка, Аннику Тор, Свена Нурдквиста, конечно, читали трилогию Стига Ларссона, смотрели пьесы Августа Стриндберга и, думаю, знают о нобелевских лауреатах Пере Лагерквисте и Тумасе Транстрёмере. Насколько хорошо известны русские писатели в Швеции? Не только классики, но и современники?

 – Конечно, книги русских классиков входят в литературный багаж любого образованного шведа, но что касается современных авторов, то мне кажется, здесь преобладают издания публицистической направленности. Хорошие отзывы получали в Швеции книги русских авторов в жанре фэнтези и научной фантастики, но, к сожалению, я не читала их.

 – По данным Евробарометра за 2013 год, в Европе больше всего читают именно в Швеции – 90% жителей прочитали за год хотя бы одну книгу. Как удается удержать интерес к чтению? Каковы традиции чтения в вашей семье?

  – Возможно, шведы любят читать, потому что книги являются доступными абсолютно для всех. На шведском языке говорит не так много людей, поэтому издание книг у нас довольно дорого. Но в то же время в стране множество библиотек, где вы можете взять любые книги, даже недавно опубликованные, при этом совершенно бесплатно.

И так было всегда. Когда я была ребенком, в 50-е годы, мама водила меня в библиотеку каждую неделю. Когда мне исполнилось 12 лет, мне впервые разрешили взять книги на взрослом абонементе – это было настоящим счастьем! В подростковом возрасте я часто находила прибежище именно в библиотеке.

Сегодня многие шведы приобретают книги через Интернет, и электронные, и бумажные. Это очень удобно для читателей, хотя дилеры обычных книжных магазинов жалуются, что проигрывают онлайн-площадкам в конкурентной борьбе, так как те могут продавать по более низкой цене. В моей семье я всегда читала, и читала именно то, что я хочу (даже если другие родственники иногда довольно раздраженно говорили, что я рискую зачитаться до смерти).

– В России писатели всегда были в центре социальной и политической жизни, но постепенно литература утратила монополию властительницы умов, люди перестают читать, смотрят ТВ, предпочитают книге Интернет и Социальные сети. И сейчас писатели больше времени, чем романам, уделяют публицистике, пишут многочисленные колонки, статьи, выступают в СМИ. Так быстрее можно отреагировать на события,  обратиться к большей аудитории.

Вы посвятили много времени журналистике, написали документальные книги на такие острые темы, как детская проституция, детский труд, беспризорники, бедность. А потом начали писать прозу. Почему это произошло? Что сильнее воздействует на читателя, проза или публицистика? Как вы считаете, может ли писатель что-то изменить в этом мире к лучшему с помощью своих книг? Остается ли он в современных условиях гуру, пророком или совестью нации? И не должен ли он заниматься, как это принято говорить, только «чистым искусством», не вмешиваясь в политику, социальные проблемы?

 – Я стала журналистом, потому что  хотела писать. Честно говоря, я хотела быть писателем с самого начала, но мне не хватало смелости сказать это вслух. Сейчас я рада, что смогла дождаться своего часа. Я «поздний цветок», мне понадобилось более 20 лет в журналистике, чтобы наконец-то получить опыт и уверенность в себе, стать достаточно смелой, чтобы начать писать прозу.

Конечно, литература может изменить мир. Я не верю, что ХХ век был бы таким же, если бы не было великих авторов в XVIII и XIX веках. Я имею в виду не только великих русских писателей Толстого, Достоевского, Гоголя (и многих других), но и Гете, Чарльза Диккенса, Эмиля Золя. Я считаю, что проза имеет большее воздействие на читателя, чем журналистский текст. Допускаю, кто-то может думать по-другому. Но очевидно, что и проза, и журналистика необходимы нашему обществу.

Мне кажется, было бы совсем невесело, если бы в настоящее время авторов стали рассматривать как гуру или пророков (никто, к счастью, не утверждает, что я могла бы стать совестью нации). Необязательно, что человек понимает мир лучше, чем остальные, только потому, что он пишет книги. Только по-настоящему великие авторы могут изменить мир своими текстами. К «чистому искусству» я равнодушна – в искусстве ради искусства для меня нет ничего интересного. Но если другие люди считают иначе, то важно позволить им делать то, что они делают.

– В романе «Апрельская ведьма» очень ярко показаны женские судьбы – это жизнь и четырех сестер, и их матери. Сталкивались вы с мнением, что женщина не может быть писателем, ученым, философом, ее природа не приспособлена для этого? Если же она все-таки пишет, то априори пишет хуже, чем мужчина.  Женское – это что-то незначительное, и женские темы в литературе могут интересовать только женщин.

– Никогда! Может быть, кто-то (например, Август Стриндберг) мог сказать что-то подобное в Швеции в конце XIX века, но на сегодняшний день любой, кто выразил бы подобный взгляд, выглядел бы как доисторическое ископаемое и мог быть выставлен в музее. Кроме того, он (я полагаю, что тот, кто придерживается этой точки зрения, принадлежит к сильному полу) был бы просто осмеян как мужчинами, так и женщинами.

– В ваших романах «Я, которой не было», «Вода и лед, лед и вода», да и в «Апрельской ведьме» затронута тема близнецов, обмена судьбами, возможной многовариантности развития событий в жизни каждого человека.  Мне даже вспомнился рассказ Хулио Кортасара «Далекая». Вы считаете, все предопределено или мы свободны? И, если бы вы не стали писателем, чем бы вы занимались?

– Я думаю, мы сами вправе творить нашу жизнь. Психологические, социальные, политические и экономические обстоятельства, конечно, создают определенные препятствия, но не предопределяют нашу судьбу. Или, как сказал однажды шведский поэт Стиг Дагерман, «ничто на свете не безнадежно, кроме нас самих».

Я неравнодушна к одному небольшому слову «если». Если бы я пошла влево, а не вправо, что бы случилось? И что бы изменилось, если бы я сказала «нет» вместо «да»? Если та или иная вещь произошла бы вместо того, что действительно имело место? Поэтому быть писателем – большое счастье, ведь я могу смотреть на все в мире с позиции «если». И если бы я не стала писать, то, наверное, продолжила бы заниматься журналистикой. Если бы не превратилась в актрису. Мы с вами этого никогда не узнаем.

– Как вы обычно работаете над книгой? С чего она начинается – со слова, образа, идеи? Долго ли вы пишете и как регулярно – каждый день в определенное время или же когда настигнет вдохновение? Какой самый сложный момент для вас в творческом процессе? Бывают ли творческие кризисы, всегда ли вы довольны результатом?

– Обычно работа над книгой начинается с довольно свободной фантазии о персонаже, о котором первоначально мне мало что известно. Постепенно я придумываю дом, место, где она или он живет, и, если это возможно, немедленно еду туда. Гуляю там по окрестностям, представляя мою героиню. Потом, прежде чем приняться за текст, читаю об этом месте, разговариваю с людьми. Вначале я пишу довольно медленно, прорабатываю различные варианты того, каким образом может разворачиваться история. После 90 страниц обычно делаю перерыв и стараюсь составить подробный план остальной части книги. Часто я думаю, что знаю, как именно история должна закончиться, но на самом деле все происходит иначе. Повествование управляет само собой.

Мне редко нравится то, что пишу, но со временем я научилась принимать свое собственное недовольство. Сейчас я уже пришла к мысли, что каждая следующая книга всегда будет лучшей.

– Я специально прочитала отзывы на ваши романы (большинство положительных) в читательских сообществах, и чаще всего звучал вопрос: «Почему издано всего три романа на русском языке?» Расскажите немного русским читателям о  Moderspassion (очень надеюсь, что он на столе у переводчиков). Работаете ли вы сейчас над новой книгой?

 – Я также надеюсь, что мои книги будут переведены на русский. В Moderspassion речь идет о семье, в которой женщины каждого поколения были матерями-одиночками, о боли, которая может возникнуть, если кто-то слишком любит своего ребенка. Мой последний роман носит название «Я не Мириам». Он будет опубликован в начале апреля, в нем рассказывается о положении цыган во время Холокоста. Пока это та самая новая книга, которую я могу назвать лучшей.