Владимир Гопман
Виталий Бабенко и Марк Твен: встреча юмористов. Фото из архива Виталия Бабенко
– А вот эту фотографию, на которой ты вместе с Марком Твеном, я не видел…
– О, это забавная история. Недавно мы с женой были в Америке и заехали в Хартфорд, штат Коннектикут, в дом-музей Марка Твена. И когда мы подходили к зданию, билетерша, импульсивная негритянка, вдруг вскочила со своего стула и закричала: «Марк Твен, Марк Твен!..», показывая на меня и на большую, в полный рост, фотографию писателя. Понятно, что я не мог упустить такую возможность и сфотографировался с классиком…
– В самом деле, сходство удивительное. А почему на полках столько фигурок людей всех возрастов и самых разных животных – лягушек, собак, лошадей, муравьев, которые читают книги? Что означает для тебя существо разумное читающее, animal rationale legens?
– Во-первых, любое разумное существо, читающее книгу, – высшее достижение прогресса – вызывает у меня уважение. Во-вторых, я начал собирать фигурки с книгами довольно давно. С ними связана памятная для меня история. В начале 2000-х, когда я вел на канале Rambler TV передачу «Библиофильтр», посвященную рассказам о научно-популярных книгах, я предложил расставить в студии фигурки из моей коллекции. Фигурки стояли во время записи, создавая очень приятную атмосферу. Мне памятна передача еще и потому, что мне очень близка и важна эта область человеческой деятельности – научная популяризация. Всю жизнь я собирал научно-популярные книги, писал о них, читал о них лекции – и сам писал их.
– Наверное, сейчас уместно сказать также и о роли научно-фантастической книги в твоей жизни и творчестве…
– Разумеется. Если научно-популярные книги относятся к документальному роду словесности, то научная фантастика – особый раздел словесности, в определенной степени занимающий промежуточное положение между литературой художественной и документальной. Для меня вся художественная литература фантастична, так как она вся придумана. Не случайно по-английски художественная литература называется fiction, тогда как документальная – literature of fact. Давно уже не люблю это словосочетание – научная фантастика: уродливое, плохо переведенное с английского словосочетание. В моем понимании вся литература – это фантастика, то есть вымышленное, рожденное фантазией, силой воображения. Все это та самая fiction, включая даже «Войну и мир», а высшая мировая литература – просто непременно фантастика. Петроний, Апулей, Данте, Рабле, Шекспир, Свифт, Гоголь, Салтыков-Щедрин, Булгаков, Стругацкие – вот первые десять фамилий хронологически и навскидку.
– Почти полтора десятка лет ты был старостой Московского, а потом и Всесоюзного семинаров молодых писателей-фантастов. Каким тебе сейчас видится то время?
– В семинаре собрались молодые и способные ребята. Каждый был интересен по-своему, и все хотели писать ту прозу, которая никак не подходила под тогдашние эстетические каноны. Писали без каких-либо надежд на публикацию, показывали друг другу, мэтрам – нашим дорогим руководителям: Аркадию Стругацкому, Дмитрию Биленкину, Георгию Гуревичу, Евгению Войскунскому. И вот эта форма бытия наших текстов – устные публикации – нас тогда более чем устраивала.
– Можно ли сказать, что во многом дела в фантастике сейчас нехороши и потому, что нет таких авторитетов, какими были Стругацкие, Кир Булычев, Александр Мирер, Владимир Михайлов? Правда, жив – и дай ему Бог долгих лет – Евгений Войскунский, но о нем молодежь знает, увы, не так много. Об уходе учителей прекрасно и печально сказал Давид Самойлов: «Вот и всё. Смежили очи гении,/ И когда померкли небеса,/ Словно в опустевшем помещении/ Стали слышны наши голоса…»
– «Тянем, тянем слово залежалое,/ Говорим и вяло и темно./ Как нас чествуют и как нас жалуют!/ Нету их. И все разрешено»...
– В этом году у тебя вышли три книги: перевод сборника притч Жюля Сюпервьеля «Дитя волн», сборник повестей и рассказов «ОП!» и переиздание романа «Нуль». А почему у тебя не было публикаций все эти годы?
– Мы давно уже обитаем в блогомире. 99% (и сколько-то там девяток после запятой) пишущих в наше время – блогеры. Блогер – это человек, который считает своим долгом высказаться, выкрикнуть – причем первым – по любому поводу, даже если в этом поводе он ни черта не понимает. Нынешние сетевые «облака» – это бескрайние тучи блогодури. По профессии я журналист, причем старой закалки, то есть приверженец ответственного сочинительства. По склонности души – литератор, который не относит крик к творческим методам. Когда-то Аркадий и Борис Стругацкие, безмерно мною уважаемые, укоряли меня, что я пишу в стол. Времена изменились, а стол и нынче там. Возможно, я неисправим. Когда я знаю, о чем говорю, и знаю, как это нужно сказать, перо (карандаш, машинка, компьютер, айпад) выводит буквы едва ли не автоматически. Когда считаю нужным что-то опубликовать – публикую. Когда считаю уместным высказываться – высказываюсь, причем зачастую в буквальном смысле: в моей жизни очень важное место занимает устное творчество – преподавание. То, что у меня годами не бывает публикаций, меня не тревожит и не заботит. В Сети полным-полно моих произведений, причем все интернет-публикации – пиратские: я никогда и никому не давал разрешения на использование моих авторских прав. Сборник «ОП!», вместивший как мои старые, много раз «использованные» вещи, так и новые, мало кем читанные, – свидетельство того, о чем я упомянул: знания, нужности и уместности. Причем в этом сборнике все произведения представлены именно в том виде, за который я отвечаю как автор, а не в том, за который «отвечают» безответственные и вороватые интернет-публикаторы.
– «ОП!» (об этой книге «НГ-Ex Libris» писал летом) еще раз подтвердила, что главная краска в твоей художественной палитре – это сатира. Чем она тебя привлекает?
– Ницше был не вполне прав, утверждая, что «если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Где она, та бездна? Чистая абстракция. Впрочем, Ницше можно простить: молодой еще был, всего-то 41 год исполнился, когда он закончил «По ту сторону добра и зла». Однако стоит заменить слово «бездна» на слово «действительность», как все становится на свои места. От долгого встречного взгляда действительности впору сойти с ума. Лекарства против этого безумия не существует. А вот терапия имеется. Это смех. Наверное, поэтому в литературе меня всегда привлекала сатира. И, наверное, поэтому большинство моих произведений – это юмор, зубоскальство, ирония, сарказм, гротеск, абсурд, сатира – именно в такой последовательности. Моя собственная смехотерапия началась еще в тех публикациях, что появлялись в многотиражках (увы, большинство утеряны). В сущности, несатирических произведений у меня мало. А те, где не смешно и даже, возможно, жутковато, – это тоже сатира. С удовольствием хочу процитировать слова великого Марка Твена из книги «Таинственный незнакомец»: «…при всей нищете люди владеют одним бесспорно могучим оружием. Это – смех. Сила, доводы, деньги, упорство, мольбы – все это может оказаться небесполезным в борьбе с управляющей вами гигантской ложью. На протяжении столетий вам, быть может, удастся чуть-чуть расшатать ее, чуть-чуть ослабить. Но подорвать до самых корней, разнести ее в прах вы сможете только при помощи смеха. Перед смехом ничто не устоит».
– Разговоры, подобные нашему, принято завершать вопросом о творческих планах. И тут я не могу не вспомнить историю, рассказанную Довлатовым. Как-то танцовщика Михаила Барышникова спросили о его творческих планах. Ответ был блистателен: «Танцуем помаленьку…». И хотя в твоем ответе я не сомневаюсь, все-таки: танцуем?..
– Помаленьку…
