Михаил Бойко
Великая Богиня и мистериальный орнамент?
Фото Михаила Бойко
Из многочисленных переднеазиатских учений, возникших в I–III веках н.э., пожалуй, только гностицизму столетиями удавалось, пусть в жесткой конфронтации, сосуществовать с восторжествовавшим христианством. Многие считают, что гностическая (шире – мистериальная) традиция, по сути, не прерывалась никогда. Со сторонницей этой точки зрения, автором книги «Джон Фаулз и мистериальная традиция» (2011) Екатериной ДАЙС беседует Михаил БОЙКО.
– Екатерина, как вы увлеклись гностицизмом?
– Вы не поверите, но я даже помню этот момент. На первом курсе у нас были лекции по истории религии, которые читал православно ориентированный профессор. Почему-то ему не дали ключ от аудитории, и лекция проходила в библиотеке РГГУ, то есть в неожиданной и достаточно торжественной обстановке, среди зеленых ламп и красивых корешков. Лекция, как вы, наверняка, уже догадались, была посвящена доктрине гностицизма, которую профессор просто разнес в пух и прах. Он очень эмоционально высказывал свое неприятие, а я слушала и ловила себя на мысли: «Да, вот это – оно!» То есть здесь я узнала о гностиках от своеобразного Иринея Лионского, борца с «ересью». И это было 16 лет назад. Вспоминаю и другой момент: я должна была писать курсовую работу по влиянию Элевсинских мистерий на текст Нового Завета. И вот моя руководительница уезжает на конференцию, а вместо нее несколько лекций проводит ныне покойный отец Георгий Чистяков. Он спрашивает каждого из нас о теме курсовой, и я произношу свою. Разражается ужасный гром, в меня летят молнии и стулья, Чистяков кричит, что я не знаю древнегреческого и потому не смею писать об Элевсинских мистериях в Новом Завете. И я действительно трушу и меняю тему на «Постмодернизм в текстах М.Павича и Дж.Фаулза». То есть это был именно конфессиональный разнос, борьба с «ересью» в самом зародыше. На этих двух примерах хорошо видно, как представители традиции официальной (причем лучшие из них) борются с мистериальной традицией, извращая и принижая ее значение, разрушая внутренние связи и представляя ее чем-то маргинальным, бессмысленным и опасным. Хотя на самом деле мистериальная традиция и старше христианства, и переживает сейчас (после ХХ века) необыкновенный взлет.
– Вы действительно верите в непрерывную мистериальную традицию, передаваемую на протяжении столетий «из рук в руки»?
– Люди, относящиеся к мистериальной традиции, – это люди особого склада характера, люди одной антропологии. Гностическое деление людей на «духовных», «душевных» и «материальных», по-моему, говорит само за себя. Первые – это те, для кого важно самому пережить мистериальный опыт, люди, склонные к архаике, магии и мистике. Примерно до V веке н.э., когда христианство только входило в свои права «большого стиля», такие люди могли спать спокойно. Затем начались различные события, началась охота на ведьм в широком смысле этого слова. И только перед Первой мировой войной христианский порядок зашатался, Бог умер и одна за другой в разных странах евроатланической цивилизации прокатились эзотерические или герметические революции. В ХХ веке в принципе все мистические знания лежат на поверхности и их становится довольно легко получить. Другой вопрос – сохраняется ли ценность такого, легкодоступного знания. До ХХ века все гораздо сложнее. Скажем, сожгла инквизиция катарскую деревню. И от них совершенно ничего не осталось. Кроме допросов инквизиции, хранящихся в Ватикане. И если какому-нибудь исследователю посчастливится до них добраться, он обретает уникальный материал. Но непосредственно после сожжения катарской деревни, разгрома ордена тамплиеров или четвертования хлыстов современнику получить мистическое знание от жертв этих трагедий достаточно проблематично. И тогда включается коллективное бессознательное. Человеку, готовому к этому, могут сниться сны, случайно попадаться нужные книги (ведь нашел же кто-то на рынке рукопись допроса Джордано Бруно, в которую завернули рыбу), встречаться особенные люди, в которых он безошибочно, неким внутренним чувством узнает «своих». В этом смысле мистериальная традиция непрерывна, но передаваться она может разными способами – и от человека к человеку, и через сновидения или измененные состояния сознания, и через тексты. Причем как ученый я могу объяснить только последнее, и в сферу моих научных интересов как раз и входит передача тайного знания через доступные всем литературные произведения. Последняя статья, которую я опубликовала, – об алхимии у Апулея в «Метаморфозах, или Золотом осле», романе, известном на протяжении уже двух тысяч лет, хранящем в себе тайны эллинистической магии.
– Джойс, Гессе, Фаулз, Эко, Павич, рассмотренные в вашей книге, – это цепочка влияний или они просто черпали из общего котла?
– Все персоналии, которые вы перечислили, – культовые писатели, обладающие мировой известностью, использовавшие в своих текстах элементы мистериальной традиции. Кто-то более скрытно, кто-то более открыто, в целом это зависит от времени написания текста. Так, после 1960-х мистериальная традиция уже не скрывала себя на Западе. Джойса и Фаулза роднит интерес к орденской практике, а Фаулза и Гессе – к теории архетипов К.-Г.Юнга – ученого, сочетавшего в себе веру и знание. Эко и Павич в каком-то смысле являются учениками Фаулза, так же как и современный украинский писатель Юрий Андрухович, творчеством которого я тоже занимаюсь. Они прошли к своему читателю через дверь, прорубленную Фаулзом. К примеру, одно из моих открытий заключается в том, что я сопоставляю 78 арканов Таро и 78 глав романа Фаулза «Маг», и оказывается, что многие события книги обусловлены этим соответствием, а ключевые герои проявляются в качестве персонажей этой колоды. Здесь есть и Дурак, и Маг, и Верховная Жрица, и Влюбленные, и Отшельник, и Луна, а значения карт Малых Арканов способны прояснить происходящие в романе события. Но у Фаулза соответствия глав романа символике карт Таро нигде не обозначены и сама колода никак не упомянута. Милорад Павич идет дальше. «Последняя любовь в Константинополе» – его текст, каждая глава которого открыто соотносится автором с одной из 24 карт Больших Арканов. Таким образом, тайное постепенно становится явным.
– А оккультизмом занимаетесь?
– Нет, я считаю, что ученый должен быть независимым в своих исследованиях и не вставать ни на одну из сторон. Кроме того, я исследую тексты, а не практики, то есть литературу, а не сам оккультизм.
– Насколько сильны гностические мотивы в современной русской литературе?
– Достаточно сильны, особенно в первом эшелоне. И Пелевин, и Сорокин, и даже Дмитрий Быков – писатели, отражающие гностическую устремленность русского народа, ведь крупные писатели всегда скорее зеркало, чем реторта. Впрочем, если взять крупнейшего русского поэта ХХ века – Марину Цветаеву, которая очень сильно повлияла и на Бродского, и на современную литературную молодежь, то она оказывается не только практикующим оккультистом и сочувствующей орденским практикам, но и автором гностического гимна. «Жив, а не умер/ Демон во мне!/ В теле как в трюме/ В себе как в тюрьме┘» Это же очень точно переданное гностическое мироощущение. И многие русские поэты, в том числе и поэты русского рока, воспитаны на Цветаевой, впитали в себя оккультный ренессанс Серебряного века – и Владимира Соловьева с его гностической Софией, и Андрея Белого с его теософией, и Максимилиана Волошина с его гостеприимным крымским масонством.
– Считаете ли вы, что царство Демиурга должно быть разрушено? Или вы просто исследователь, для которого подобные цели – интеллектуальный курьез?
– Я скорее за то, чтобы были разрушены шоры в нашем сознании, стереотипы, мешающие воспринимать мир в его целостности. Гностическая же идея о злом и неразумном Демиурге, управляющем миром, помогает принимать реальность такой, какая она есть, не возмущаясь негативными сторонами человеческой жизни. Отчасти это похоже на дзен-буддийскую умиротворенность. К тому же все-таки не все представители мистериальной традиции гностики. Есть и вполне веселые гедонисты вакхического типа, типа украинского писателя-мистика Владимира Ешкилева. А что касается меня как исследователя, то я оказываюсь в ситуации писателя или поэта, которого наивный читатель отождествляет с его персонажем или с лирическим героем. Но, как известно, Владимиру Набокову нравились не школьницы, а студентки, а маркиз де Сад сидел в тюрьме, то есть был жертвой несовершенной пенитенциарной системы своего времени, а не садистом Синей Бородой. Все же существует разрыв между писателем и героем, между ученым и объектом его научного интереса. Вы же не станете обвинять уфологов или астрономов в том, что они сами являются инопланетянами и прилетели к нам с других планет? Так же и исследователь эзотерики обладает «презумпцией невиновности», хотя грешным делом и я сама иногда считаю Вадима Рабиновича настоящим алхимиком. (Смеется.)
– А русские рокеры тоже причисляются вами к мистериальной традиции?
– Да, несомненно. С одной стороны, русские рокеры принадлежат к гностической субкультуре, и я писала об этом еще шесть лет назад, что вызвало настоящую бурю на тогда еще живом форуме «Журнального зала» и в целом в Интернете. При этом мои оппоненты почему-то считали «гностицизм» страшным ругательством, хотя для меня это слово ценностно нейтрально. Русские рокеры в основном гностики и манихеи, и это исторический факт. Помните песни Виктора Цоя «Звезда по имени Солнце», «Война», в которых идет речь о вечной войне Земли и Неба? На мой взгляд, эти песни сделали бы честь любому манихею. С другой стороны, древние экстатические переживания и сейчас требуют выхода. Коллективное камлание, ритуальные пляски и распевы, мистические образы, исходящие от шамана, мага и гимнопевца, мы можем наблюдать на любом рок-концерте. Ведь потребность в магии не исчезла с утверждением христианства, человек как биологический вид меняется очень медленно, и в нас во всех есть элементы архаического, магического, довербального. Русские рокеры играют на этих струнах душ слушателей – точно так же, впрочем, как и джазмены или «альтисты даниловы». И это в целом похвально. В свое время прослушивание кассет группы «Зоопарк» дало мне для понимания духа гностицизма и особой важности гностической Софии не менее, чем чтение книги Е.В.Афонасина «Античный гностицизм┘», поскольку Майк Науменко доносил до меня – скорее даже голосом, чем текстами, – живое переживание древнего гностического мифа.
– Почему, по-вашему, мистериальная традиция сегодня открыто предъявляет себя миру?
– Потому что пришло время гармонизации двух принципов – мужского и женского, временного и пространственного, небесного и земного. Наступает время возвращения Великой Богини, которая была низвергнута две тысячи лет назад. Приходит время восстановления историко-мифологической справедливости, если можно так выразиться. В каком-то смысле все человечество – это бывшие инквизиторы, провинившиеся не перед ведьмами или альбигойцами, не перед гностиками или шаманами, а перед древним языческим божеством. Ее называли Исида и Иштар, Кибела, Инанна, Венера и Астарта, Гея, Афродита, Персефона и многими другими именами. Мы видим интерес к божественным проявлениям внутри современного человека у таких юнгианских исследователей, как Джина Шинод Болен и наша соотечественница Галина Бедненко. Представления, реабилитирующие Великую мать, проникают в массовую культуру. От маек с надписью «Все бабы как бабы, а я – Богиня» до фильма «Аватар», в котором дух планеты Пандора со всей очевидностью напоминает наших, земных богинь. Что такое христианство? Визуально оно может быть представлено в виде «Тайной вечери» – это Иисус и двенадцать апостолов. Между ними нет ни одной женщины. Это в любом случае мужское братство, несмотря на то, что происходит трагедия. В христианстве женщинам нет места даже в самый ключевой момент. Но современные европейские женщины не могут с этим смириться. И происходит отказ от теологической дискриминации, Бога становится возможным называть не в мужском роде. Это звучит очень дико и странно, но такова современная жизнь – уходит время женской игры в прятки с историей и философией, наступает время религиозного равноправия, а это значит, что мистериальная традиция становится открытой, актуальной и востребованной.
