Расцвет русской национальной мысли

Журнал "Москва" – огромная купель.
Иллюстрация из книги Карла Рехберга "Народы России"

Итак, в конце прошлого года у журнала «Москва» появился новый главный редактор. Интрига в том, что один из основных толстых литературных журналов России возглавил не писатель, а историк. Как это отразится на работе журнала? Каких нововведений можно ожидать?

– Сергей Михайлович, расскажите, как вы попали в журнал «Москва»?

– Как историк я долгое время занимался русской общественной мыслью и журналистикой. В первую очередь – такими видными консерваторами, как Константин Леонтьев, Лев Тихомиров, Василий Розанов, Михаил Меньшиков и так далее. Наверное, это повлияло на меня, так что я стал немного отождествлять себя со своими героями. С 1989 года параллельно с историческими занятиями я печатался как публицист. Получается, с начала моей публицистической деятельности прошло уже 20 лет! С журналом «Москва» я как автор сотрудничал с 1990 года. Потом меня с подачи заведующего отделом культуры известного литературного критика Капитолины Кокшеневой пригласили возглавить отдел публицистики. А надо сказать, что этот отдел для журнала «Москва» является принципиально важным. Другие толстые журналы либо резко сокращают объем публицистики, как «Новый мир», либо фактически упраздняют ее, как «Октябрь» или «Юность». А «Москва» – это не только литературный журнал, но это и орган определенного направления общественной мысли.

– А почему у вас нет отдела литературной критики?

– У нас она относится к отделу культуры.

– В советское время часто говорили, что именно литературная критика – это лицо журнала┘

– Потому что публицистики в прямом смысле этого слова тогда почти не было, и многие общественные проблемы, как и во время Николая I, обсуждались под видом литературной критики. Давайте вспомним, что полемика западников и славянофилов проходила главным образом в формате литературной критики. Сейчас литературная критика и публицистика окончательно разошлись. Идеологическую позицию журнала теперь определяет публицистика. Впрочем, я нисколько не умаляю значение литературной критики как таковой. Она в нашем журнале сохраняется, и мы ищем новых интересных критиков. Хотя мне кажется, что литературная критика переживает не самые лучшие дни в наше время.

– Есть мнение, что сейчас необыкновенный расцвет критики┘

– Честно говоря, не вижу особого расцвета. А в чем и где он проявился?

– В литературных журналах пухнут критические разделы, в других журналах печатается все больше рецензий. Появляются новые имена┘

– Мне кажется, интерес к их писаниям стал узкоцеховым. Статьи Кожинова, Золотусского, Аннинского читались всей страной. А статьи современных авторов? В узкоцеховом смысле, может быть, литературная критика и переживает небывалый расцвет, но «властителями дум» нынешние критики не являются. Это, конечно, связано с падением статуса литературы как таковой. Сегодня для нее немыслим общественный резонанс, сравнимый, скажем с 70–80 годами.

– Какими критериями вы будете руководствоваться при отборе прозаических и поэтических материалов?

– Честно говоря, на фоне любимой мною литературы XIX века современная словесность не вызывает у меня особого энтузиазма. Мои литературные вкусы весьма консервативны. Так же как и представления о предназначении литературы (и искусства вообще): художественно то (прошу прощения за высокопарность), что дает высокое утешение человеку в его трагическом уделе, то, что примиряет с жизнью и смертью, убедительно воспроизводит (или придумывает) красоту первой и величие второй. Я этим летом перечитал «Войну и мир» и получил гигантское эстетическое наслаждение! Ни один современный писатель мне не дает подобного ощущения. Есть очень хорошие писатели, которых я читаю с интересом, но перечитывать кого-либо из них мне не хочется. А Толстого, Диккенса или Гете – хочется. Для меня это желание перечитывать – один из главных критериев при оценке литературного произведения. Но это не значит, что я теперь буду ждать нового Льва Толстого. Безусловно, есть определенное количество добротной, хорошей литературы! В целом качество прозы и поэзии, печатаемой на страницах журнала «Москва», не хуже, чем в других журналах. Достаточно назвать такие имена, как Алексей Варламов, Петр Краснов, Михаил Попов, Александр Сегень, наконец, наш бывший главный редактор и нынешний генеральный директор Леонид Иванович Бородин. Есть менее известные, но тоже очень хорошие авторы: Василий Аксенов (другой Аксенов, питерский писатель), Борис Агеев, Вера Галактионова, Василий Дворцов, Николай Ивеншев, Николай Шадрин. В поэзии: Владислав Артемов, Виктор Брюховецкий, Сергей Васильев, Алексей Витаков, Ольга Дьякова, Марина Котова, Екатерина Полянская, Александр Суворов, Александр Хабаров, Владимир Шемшученко. У нас появляются замечательные публикации из наследия – скажем, впервые печатаемая по архивной рукописи проза Сергея Дурылина: роман «Колокола» в прошлом году и повесть «Сударь кот» в этом году. Мы с удовольствием предоставляем страницы для художественных биографий. Алексей Варламов опубликовал у нас журнальные варианты жизнеописаний Алексея Николаевича Толстого, Григория Распутина и Булгакова. В ближайших номерах у нас пойдет превосходная биография Даниила Андреева (автор Борис Романов), планируется биография Мусоргского (автор Сергей Федякин). В журнале работают отличные редакторы отдела прозы и поэзии – Елена Устинова и Татьяна Неретина. Есть определенная планка, которая нами достигнута, но это не значит, что ее нельзя поднять еще выше.

– Как вы относитесь к термину «реализм»? Журнал «Москва» многими считается оплотом «замшелого», «кондового» реализма┘

– Этот термин, как и многие другие литературоведческие термины, чрезвычайно расплывчатый. Достоевский – это реалист?

– Я полагаю, что нет. Сам Достоевский всячески дистанцировался от тех, кто называл себя реалистами, и, в частности, писал: «Их реализмом – сотой доли реальных, действительно случившихся фактов не объяснишь. А мы нашим идеализмом пророчили даже факты». Впрочем, иногда он называл себя «настоящим, исконным реалистом»┘

– Если Достоевский не реалист, тогда я против реализма. Если реализм не включает в себя Достоевского, Гоголя, Булгакова, Гете, Гофмана, Уайльда, тогда мне такой реализм не нужен. Достоевский – вообще мой любимый писатель. Не будучи литературоведом, я не придаю этому термину большого значения. Для меня важно, хороша ли вещь или не хороша. «Мастер и Маргарита» в конце концов произведение, знаковое для нашего журнала.

– А если бы к вам пришел новый Андрей Белый, вы бы стали его печатать?

– К Андрею Белому я отношусь хуже. Но если он принесет роман уровня «Петербурга», то напечатаю.

– То есть авангардные, экспериментальные вещи могут появиться у вас в журнале?

– Да, безусловно. Вопрос, что это будут за эксперименты. Очень часто под «экспериментами» подразумевается либо смакование материально-телесного низа, либо чисто головные интеллектуальные игры. Но если эксперимент является художественно убедительным, то почему нет?! Главное, вещь должна быть талантливой, интересной. Выдающийся филолог Виктор Виноградов, когда его спрашивали о критерии хорошего литературного произведения, отвечал, слегка грассируя: «Главное, чтобы было интересно». Хотя, конечно, значение слова «интересно» еще более расплывчато, чем значение слова «реализм». Но, между прочим, на мой вкус, очень многие «экспериментальные» произведения безумно скучны.

– Теперь у вас больше возможностей, чтобы определять линию журнала. Какие нововведения можно ожидать в ближайшее время?

– Отдел публицистики в главном останется без кардинальных изменений. Если говорить о фундаментальных вещах, то мы отстаиваем православие как основу русской духовности; русскую классическую культуру как некий эталон для культуры современной; сильное и в то же время справедливое государство; интересы и права русского народа. Другое дело, что из этих четырех китов я сейчас особый упор делаю на последнего – защиту прав, интересов, идеалов русского народа. Это принципиальный вопрос нашего времени. Русский народ – народ державообразующий, и, однако, положение его катастрофическое. Русская национальная тема неизбежным образом выходит на первый план. Какое сознание я бы хотел сформировать у читателя журнала? Сознание русских, как не просто народа, а как политического народа. Как демократической нации, каковой сейчас русский народ, к сожалению, не является. Поэтому ставка будет прежде всего делаться на авторов, которые разделяют эту идею. Впрочем, найдется место и для талантливых консерваторов, православных фундаменталистов, имперцев. Сейчас происходит расцвет русской национальной мысли. Константин Крылов, Михаил Ремизов, Александр Самоваров, Павел Святенков, Валерий Соловей, Андрей Фурсов, Вадим Цымбурский – это те авторы, которые либо уже являются постоянными авторами журнала, либо станут ими в ближайшее время, а некоторые из них вошли во вновь созданный общественный совет журнала.

– Насколько вообще, по вашему мнению, адекватен сегодняшнему дню формат толстого литературного журнала?

– Я лично заинтересован, чтобы этот формат выжил. Известно, что очень многие вещи, которые сегодня кажутся архаичными, затем переживают ренессансы. Как холодный наблюдатель скажу, что, конечно, толстые литературные журналы переживают не лучшие времена. Самое печальное, что толстый журнал остается востребованным главным образом людьми старших поколений. Молодежи этот формат уже непривычен. Многие даже не знают, что есть такой журнал «Москва», как не знают и про «Новый мир», и про другие аналогичные издания.

У нас бывают разные номера по уровню: иногда очень хорошие, а иногда похуже. Но даже очень хорошие номера просто не доходят до тех, кто, я не сомневаюсь, читал бы их с огромным интересом. Необходимо показать новому поколению читателей, что эта форма не мертвая, а живая, что одним интернетом жив не будешь, что большую концептуальную статью или большой роман читать в интернете сложно, что она требует журнального формата. Я не закрываю на трудности глаза, но мне кажется, что тираж десять тысяч для нашего журнала вполне достижим. При качественном материале и пиаре.

– Я думаю, у многих возникнет вопрос: а насколько нормально, что толстый литературный журнал возглавляет историк, а не писатель?

– Это чисто советский стереотип, что литературный журнал должен возглавлять либо прозаик, либо поэт, либо на худой конец критик. Если мы посмотрим на историю русской журналистики в XIX веке, то увидим, что это вовсе не правило. Журнал «Москвитянин» возглавлял историк Михаил Петрович Погодин. Журнал был неровный, но это Аполлон Григорьев, это Островский, это Фет, это Писемский. «Русский вестник» возглавлял Катков – тоже не писатель, а политический публицист и философ по образованию. Этот журнал опубликовал половину русской классики: «Войну и мир», «Анну Каренину», «Преступление и наказание», «Отцов и детей», «Соборян» и так далее. «Русскую мысль», журнал начала XX столетия, возглавлял философ и экономист Петр Струве, а там печатались чуть ли не все звезды Серебряного века. К чему я все это говорю? Иногда бывает даже совсем неплохо, когда журналом руководит не литератор. Этот ряд мне чрезвычайно нравится: Погодин, Катков и Струве – все они в той или иной степени мне идеологически близки. Все они были убежденными русскими националистами. Разумеется, в хорошем смысле слова.

Есть еще один плюс. Я, как историк, не писатель, нахожусь вне литературной тусовки. У меня нет конкуренции с писателями и поэтами. Я не ангажирован в своих пристрастиях и более свободен в своих оценках.