В одной камере с Черчиллем

– М.: Русский Путь, Собрание, 2012. – 608 с.

Амальгама – сплав ртути с каким-нибудь металлом. Как правило, красивое это слово ученые употребляют, когда хотят обозначить соединение несоединимого. Именно так Николай Николаевич Рутченко-Рутыч назвал поворот к русскому патриотизму, проведенный Сталиным в самом начале Великой Отечественной войны. Тогда, наверное, не все сразу поняли, что означали слова «Братья и сестры» и обращение к теням Суворова и Александра Невского. Режим, каленым железом выжигавший двадцать лет прежнюю Россию, вдруг обратился к ее духовным основам.

Наверное, своего рода фантастической амальгамой была жизнь Николая Рутченко-Рутыча, 95-летнего русского военного историка, и поныне живущего в парижском пригороде и написавшего эту книгу, названную строкой столь любимого им Николая Гумилева: «Средь земных тревог».

Невероятной сказкой была судьба самого Николая Николаевича. Он должен был умереть много раз. Например, погибнуть в боях советско-финской кампании, а раньше вообще сгинуть в лагерях для детей «врагов народа». Или окончить жизнь в гестаповской тюрьме, где уже ждал казни, а может, в камере НКВД, если бы его выдали, подобно тысячам других бывших военнопленных или угнанных фашистами на принудительные работы. Но железная воля этого поразительного человека преодолела все.

«Моему другу Николаю, который узнает себя на этих страницах и прочтет также о моем трогательном восхищении им». Так подписал свою книгу Рутченко племянник всесильного английского премьера Питер Черчилль, с которым он сидел в нацистских застенках. Там же Николай Николаевич разделял заточение с участниками антигитлеровского заговора 1944 года. С бывшим обер-бургомистром Вены Рихардом Шмитцем или одним из самых знаменитых генералов вермахта Францем Гальдером. Он рассказал русскому пленному, свободно говорившему по-немецки, что Гитлер не стал брать Ленинград штурмом, потому что хотел, чтобы вся питерская интеллигенция до последнего человека умерла от голода. «Ибо они еще хуже большевиков».

Отец Николая Николаевича, потомок сербского воина, перешедшего на службу еще к Елизавете Петровне, офицер, раненный на фронтах Первой мировой, а потом воевавший в Белой армии в составе бригады Дроздовского, был расстрелян в кровавой крымской мясорубке осенью 1920 года. Впоследствии об этой бойне в своей книге «Солнце мертвых» оставил свидетельства писатель Иван Шмелев. Однако жизнь без отца, необходимость каждый день скрывать правду закалила будущего мастера военных исследований. Он окончил рабфак Ленинградского государственного университета, потом сам университет, где учился у историков академиков Бориса Грекова и Евгения Тарле. В своих воспоминаниях Рутыч-Рутченко выписал яркие портреты этих корифеев исторического знания, вот, например, что он пишет о Тарле: «Евгений Викторович Тарле выглядел моложе своих шестидесяти с лишним лет. Он держал себя просто и скорее беседовал с нами, чем блистал ораторскими талантами. После лекций часто оставался, окруженный толпой студентов, перебивавших друг друга, и по мере сил отвечал на их вопросы».

Вообще глава о Ленинградском университете, уверен, привлечет внимание многих любителей историографии. Потому что там, как пишет в предисловии к книге Александр Фоменко, буквально стереоскопично показана обстановка страшных 30-х и люди, которые сохраняли верность долгу и человеческое достоинство. Такие, как арестованный по «делу академика С.Ф.Платонова» замечательный исследователь летописания Михаил Дмитриевич Приселков. Когда-нибудь по мотивам судьбы Рутченко-Рутыча снимут фильм. Слишком невероятной была эта жизнь.

Итак, блестящие успехи в исторической науке, первая книга о великом маршале Франции XVII века Анри Тюренне. Финская, Великая Отечественная и, подобно, как сейчас уже официально признано, миллионам других солдат и офицеров Советской армии, плен в начале войны. И здесь судьба впервые серьезно пощадила Николая Николаевича. Его допрашивал капитан из бывших царских офицеров, прибалтийский немец, барон фон Клейст. Поразившись прекрасному немецкому молодого пленного, он предложил ему стать переводчиком в немецкой комендатуре в Гатчине. Выбора, естественно, не было. Именно этот период впоследствии послужил основой для обвинений в адрес Рутченко-Рутыча со стороны ряда журналистов. Ни то, что впоследствии Рутченко провел много месяцев в гестаповском плену, ни то, что он открыто жил под своей фамилией в Европе, работал на радиостанции «Свобода», был главным редактором журнала «Грани» и никогда ни от кого не прятался, их убедить не могло. Хотя ни один трибунал, ни одна из организаций, разыскивающая нацистских преступников, никогда не имели к нему претензий.

Описывая свою жизнь в положении, как бы у нас сказали, «расконвоированного», Рутыч рассказывает о попытках создания «третьей силы». Страницы книги густо заселены зарисовками наших соотечественников, в плену и на оккупированной территории старавшихся вести борьбу как против Гитлера, так и против Сталина. До сих пор это очень болезненная тема. В нашей стране, отдавшей столько жизней за Великую Победу, не всегда было принято задавать такие вопросы. Как и почему возникло такое количество пленных в начале войны и почему люди, чьи судьбы были изуродованы советской властью, мечтали о русском освободительном движении и возрождении с помощью немецких штыков старой России. И как зверства немцев на территории СССР и условия содержания наших военнопленных быстро опрокинули эти иллюзии.

В Гатчине Николай Николаевич тайно вступил в Народно-трудовой союз. Там они с друзьями бежали, создали партизанский отряд, воевавший против фашистов, но не подчинявшийся советскому командованию. Далее последовал новый арест, смертный приговор, который он ожидал в Дахау. Потом английский лагерь интернированных и новый побег от неминуемой выдачи союзниками представителям НКВД. Спасло поручительство со стороны герцога Лейхтенбергского и уже упоминавшегося племянника Черчилля.

Книгу воспоминаний Рутченко заканчивает 1948 годом. Вне ее остается деятельность в НТС после войны, издания по истории белогвардейского движения, книга «КПСС у власти», ставшая «бомбой» в западном мире. Ежедневный труд над новыми книгами и статьями и работа по передаче наследия русского зарубежья на историческую родину. Так Николай Николаевич подарил уникальную, многотысячную коллекцию документов по истории Белого дела (к примеру, переписку генерала Деникина с полковником Колтышевым) в Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына.