Существует ли единый «континент ислама»

Реджеп Тайип Эрдоган сделал Турцию одним из полюсов многообразного исламского мира. Фото с сайта президента Турции

Достаточно взглянуть на карту мира, если она издана в Каире, Тегеране, Стамбуле – и сразу бросается в глаза пространство, окрашенное в сплошной зеленый цвет. Территория эта простирается от Атлантического до Тихого океана и от Индийского и почти до Северного Ледовитого океана и, что любопытно, почти нигде не прерывается. Например, в меридиональном направлении она протянулась от расположенного в центре России Татарстана до Индии и Танзании.

Подготовленный в Тюменском государственном университете трехтомник «Ислам на краю света» позволяет включить в мусульманское пространство Сибирь. Упомянутое исследование – свидетельство непредсказуемого расширения мусульманского мира. Помню, как в 1970-е годы спецификой ислама считалось его географическое продвижение по Африке. Если бы тогда кто-нибудь обмолвился про мусульманскую российскую (советскую) Сибирь, партийный выговор был бы обеспечен.

Но зеленый цвет на карте не стал фактором единства мусульманского мира. Этот мир был и остался совокупностью стран, у каждой из которых свои национальные интересы, далеко не всегда тождественные с общемусульманскими. Да и есть ли они, эти интересы, общие для всей уммы?

Приведу цитату 40-летней давности: «Развитие исламской политической тенденции проявляется в стремлении мусульманских государств усилить свои позиции на международной арене и в то же время обособить «мусульманский мир» от «Запада». Так в 1980 году писала моя коллега Элла Наджип. Ее статья «К вопросу о деятельности международных мусульманских организаций» была опубликована в сборнике «Ислам и его роль в современной идейно-политической борьбе развивающихся стран Азии и Африки. Материалы координационного совещания» (Ташкент, март 1980 года. Для служебного пользования. Экз. № 000175). К чему такие подробности? А к тому, что уже при всем тогдашнем обязательном марксизме (сборник готовился под эгидой аппарата ЦК КПСС) профессионалы задумывались, как воспринимать мусульманский мир, который с той поры не так уж сильно изменился. И тогда, и сейчас общемусульманские задачи обнаруживались с трудом.

Несмотря на фактор духовной общности, национально-государственные интересы снижают значимость религиозной, шире – цивилизационной солидарности. Их наличие предполагает массу противоречий, столкновений, даже войн между мусульманскими странами. Примеров тому не счесть. Из недавних – война между Ираном и Ираком, конфликты Турции и Сирии, непреходящая напряженность в Персидском заливе.

Внутримусульманские противоречия бывают острее, чем отношения между мусульманскими государствами и странами Запада. А Запад расположен принимать самое непосредственно участие в конфликтах между мусульманами, за что потом правоверные обвиняют его во вмешательстве в их внутренние дела.

Солидарность мусульманского мира, не говоря уже о его единстве, – миф. Причем даже в том случае, когда речь заходит об общем враге. За последние 40 лет общая (почти общая) позиция мусульманского мира наблюдалась только дважды – в связи с советской интервенцией в Афганистане и сепаратистским джихадом в Чечне. Общность позиций мусульман наблюдается и из-за палестинского вопроса. Хотя и она относительна. После Кэмп-Дэвидского соглашения 1978 года единство на антиизраильской основе становилось все более формальным. Показательный пример – нынешняя прагматическая позиция Саудовской Аравии. Неизбежность существования Израиля в подавляющей части мусульманского мира под сомнение больше не ставится. Исключение составляет шиитский Иран, позиция которого у большинства мусульман вызывает, мягко говоря, скептицизм.

Внутри мусульманского мира не прекращается борьба за лидерство. Она велась всегда. Долгое время не ставилась под сомнение главная роль как хранительницы мусульманских святынь саудовской монархии. С началом «нефтяного бума» она превратилась во влиятельный фактор мировой политики, и авторитет королевства в мусульманском мире еще возрос.

В 1960 году была создана Организация стран – экспортеров нефти (ОПЕК), на территории которых сконцентрировано две трети мировых запасов нефти, 35% ее добычи и половина ее экспорта.

Главную роль в ОПЕК играет (или пытается играть) Саудовская Аравия. В 1969 году на ее деньги была создана Организация Исламская конференция (в 2011 году переименована в Организацию исламского сотрудничества, ОИС), что стало не только и даже не столько свидетельством консолидации мусульманского мира, сколько претензией на лидерство в нем саудовской монархии. Хадж в Мекку выглядит не столько религиозным, сколько политическим событием. В частности, об этом свидетельствуют регулярные посещения священного города постсоветскими мусульманскими политиками, хорошо понимающими, откуда они могут получить помощь (в том числе финансовую) и поддержку.

В то же время лидерство Саудовской Аравии не представляется бесспорным. Есть Индонезия, крупнейшая по численности населения мусульманская держава, есть успешная Малайзия, амбициозная Турция, небольшой, но очень честолюбивый Катар. Наконец, есть Иран.

Мусульманские страны ведут себя по-разному в конфликтах на Ближнем Востоке – будь то в Сирии, Ливии, Ираке, Афганистане, в Персидском заливе. На состоявшемся в конце 2019 года мусульманском саммите в Куала-Лумпуре все обратили внимание на «блестящее отсутствие» саудовских представителей. Тон задавали премьер Малайзии Мохамад Махатхир и президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган, в своем выступлении упрекнувший патронируемую Саудовской Аравией ОИС в бездействии. В ответ последовало заявление ее генерального секретаря Юсуфа бен Ахмада аль-Усаймани (бывшего саудовского министра), в котором говорилось, что «всякое ослабление ОИС ведет к ослаблению ислама и мусульманского мира», а заодно осуждалось проведение мусульманских мероприятий помимо этой организации

В отсутствие саудовцев заметен был президент Ирана Хасан Рухани, выступивший с острой критикой США, которые поддерживают с саудитами устойчивые партнерские отношения. Словом, широко распространенное в мире понятие многополярности прочно утвердилось в мусульманском мире.

Главным условием для консолидации мусульманского мира теоретически может стать консенсус по ключевым политическим вопросам, достичь который, однако, крайне трудно, если вообще возможно. Основой для такого согласия, можно сказать, единомыслия остается позиция мусульман по отношению к Западу, к которому мусульмане продолжают испытывать обиду и… зависть. Однако эта позиция, во-первых, достаточно рыхлая, поскольку, критикуя чуждые им ценности, страны мусульманского мира охотно развивают сотрудничество с Европой и США, надеясь с их помощью разрешать свои внутренние проблемы. Мусульманские страны конкурируют друг с другом в ущерб религиозной солидарности. Отсюда – искусственность, даже ущербность мусульманского единения на базе антивестернизма.

Пока мусульманские государства и их политики борются за лидерство в рамках мусульманского мира, конкурируют между собой за добрые отношения с Европой, Америкой, Россией и Китаем, все отчетливее заявляет о себе мир исламский.

Есть мнение, что эти миры тождественны. Работающий во Франции уроженец Туниса Сабер Мансури пишет, что «размышления об «исламе» и «мусульманском мире» сегодня сводятся главным образом к преодолению обусловленных теолого-политическим диктатом границ между этими двумя доменами».

С другой стороны, если мусульманский мир есть совокупность государств и территорий, на которых проживают мусульмане, то мир исламский представляется иным феноменом. Он означает ту часть мусульманского сообщества, которая выступает за тотальную исламизацию с конечным созданием теократического государства. Борцов за это государство принято называть исламистами.

Исламский мир – своего рода ответ, можно сказать, вызов «модернизационному проекту», который никак не может состояться. Идущие в мусульманском мире модернизационные процессы – где-то более успешные, где-то менее – остаются вечно незавершенными и, в свою очередь, создают все новые проблемы. Реформы – вещь сложная, и они часто ведут к дестабилизации, а следовательно, к неизбежным кризисам. Добавим к этому разгул бюрократии, коррупцию, демографические перекосы, наконец. Так что общая ситуация в мусульманском сообществе, за крайне редкими исключениями, принципиально не меняется.

В 2000 году французский аналитик Жилль Кепель надеялся на сценарий, согласно которому «приходящие к власти омоложенные элиты – Марокко при Мухаммеде VI, в Иордании при Абдалле II, технократическое и военное окружение алжирского президента Бутефлики и индонезийского «Гусдура» Вахида – окажутся способными устремиться в будущее и «приступить к дележу пирога» сегодня, чтобы завтра он стал еще жирнее». Но так не случилось даже в только что перечисленных, относительно успешных странах.

Отсюда – бесконечный протест, который часто принимает религиозный облик. Иными словами, такой протест означает борьбу за утверждение религиозных законов и нормативов, единственно возможных для создания идеального исламского общества и соответствующего ему государства, шире – за превращение мусульманского мира в мир исламский. Из организаторов, участников этого протеста и тех, кто с ними солидарен, складывается исламский мир, который существует внутри мира мусульманского.

Исламский мир внутренне более консолидирован, чем мусульманский, между отдельными его движениями и группами складывается взаимопонимание, в основе которого лежит единая цель. Кстати, в каком-то смысле исламский мир является специфическим (религиозно-) политическим силовым полюсом.

Существующие в исламском мире разногласия обусловлены в основном методами достижения конечной цели. Кто-то стремится к созданию мирового исламского государства, «всемирного халифата», тогда как другие, прагматики, хотят построить его в первую очередь на «своей» земле, в своем государстве.

Вопрос в том, удастся ли это сделать. Правящие элиты рассматривают «реисламизацию», тем более исламское государство, как религиозно-общественные галлюцинации, создающие угрозу их собственной власти. Идея исламского государства, тем более ее конкретная реализация в виде ИГ (запрещено в РФ), раскалывает мусульманский мир. И компрометирует его. А пока решением остается синтетическое, де-факто светское государство – но при постоянной апелляции к исламской традиции. Именно из таких государств и состоит мусульманский мир.

Итак, идея общемусульманского мира сохраняет свою актуальность, однако на практике она представляется скорее пропагандистским инструментом политической игры. Она необходима мусульманскому сообществу для утверждения если не равенства, то сопоставимости с Западом, с западнохристианским миром. Однако быть «консолидированным полюсом» в глобальной политике мусульманский мир не способен.

Ислам не служит безусловным фактором консолидации мировой уммы. В мусульманском мире продолжается борьба за «истинный», единственно правильный ислам, которая будет продолжаться и в XXI веке, да и вообще вряд ли когда-нибудь завершится (упомянем хотя бы разногласия между шиитами и суннитами, которые в XXI веке достигают средневековой остроты, напоминая былую схватку между католиками и протестантами в Европе).

И Запад, и Россия, и Китай признают мусульманский мир как некую религиозно-политическую общность, но на практике отношения с ним формируются на уровне отдельных государств.

Мусульманский и исламский миры переплетены и взаимодействуют между собой. Право каждого аналитика – считать ли их единым феноменом или нет. В политической риторике различия между мусульманским и исламским мирами почти не упоминаются. Однако де-факто разница между ними все же признается. Как минимум она состоит в том, что общаться с субъектами мусульманского мира, договариваться с ними куда проще, чем с субъектами мира исламского. Но вести диалог с последним не менее важно.