Дагестанки между «городом» и «аулом»

На Северном Кавказе прогресс иногда только фиксирует многовековые устои. Фото PhotoXPress.ru

Женский вопрос на Кавказе не теряет актуальности. Аудитория столичных СМИ привыкла к тому, что упоминания Северного Кавказа в новостях, как правило, связаны с конфликтами или случаями вопиющих нарушений прав человека, в том числе применительно к женщинам. Истории Аиши Ажиговой, вывезенной при не до конца выясненных обстоятельствах в Чечню девушки, или десятая годовщина так и не раскрытого убийства правозащитницы Натальи Эстемировой, к сожалению, вписываются в этот смысловой ряд.

Жители северокавказских республик при этом вполне ожидаемо возражают, что, во‑первых, регион очень разный, и мерить одним аршином Чечню и, скажем, Кабардино‑Балкарию обидно и непродуктивно, а во‑вторых, описываемые случаи носят скорее характер исключений, а пристальное внимание к ним – не более чем способ воспользоваться скандалом. Северный Кавказ действительно в высшей степени неоднороден – в этническом, религиозном и культурном отношениях. И восприятие роли женщины здесь не исключение. Даже по этнографическим записям и элементам фольклора видна разница в отношении к женщинам на востоке и западе Северного Кавказа: Черкесия и Адыгея всегда отличались почитанием женщин, в то время как на Восточном Кавказе (Осетия, Чечня, Дагестан) их статус исторически считался крайне приниженным.

Еще больше вопросов вызывают попытки объяснить шокирующие примеры из СМИ тем, что дискриминация представляет собой обязательную черту кавказских сообществ. Прежде всего в большинстве случаев, если вы спросите дагестанцев (и дагестанок! ) о положении женщин в этой республике, услышите уверенные рассуждения о том, что здесь женщины всегда были активны экономически и даже политически – вели торговлю, принимали участие в общих собраниях, а о женщинах‑правительницах Дагестана ходят легенды. Про то, что рождение девочек издревле считалось неудачным экономическим проектом, к ним относились с пренебрежением как к лишним ртам, а убийству новорожденных дочерей придавался сакральный смысл, обычно не говорят. Как и не говорят, например, о сохранении практики селективных абортов, которая имеет место, несмотря даже на ее строгое религиозное порицание, или запретах получать образование вдалеке от дома или в сфере творчества – говорить о последнем действительно получается не так резонансно, как, скажем, об убийствах чести, но нередко оказывается, что процессы более чем взаимосвязаны.

Не вызывает острой реакции среди дагестанок и вопрос о принудительном или раннем замужестве – как правило, процедура сватовства не воспринимается как ущемление прав девушки. Скорее речь идет о некой социальной апатии и перекладывании ответственности за собственную жизнь на родственников. То есть женщины действительно не воспринимают это как проблему – до тех пор, пока некоторые из них не сталкиваются со случаями физического и психологического насилия, тяжелых разводов, проблем со здоровьем, детьми и т.д. История, конечно, не знает сослагательного наклонения, но есть вероятность, что какая‑то часть сюжетов из этого ряда сложилась бы менее конфликтно, если бы молодые люди самостоятельно выбирали партнера.

К древним традициям добавились традиции недавнего прошлого. Фото РИА Новости

Традиционные установки тейпового сообщества отнимали у человека шансы на проявление инаковости, личность полностью растворялась в представлениях о коллективном благе в обмен на базовые ресурсы выживания и безопасности. Выжить вне клана было физически невозможно. И на протяжении многих столетий эта система доказывала свою эффективность. Однако массовое переселение из горных районов в города, открывшиеся возможности получать образование и перемещаться как внутри страны, так и за ее пределы, доступность информации и прочее привели к тому, что человек стал способен выживать вне рамок своей общины. Ценность жизни и свободы конкретного человека повысилась, равно как возросла и его предельная полезность для сообщества. Основы традиционной семьи распадаются, и в некоторой степени преодолевается отношение к девочкам как членам семьи «второго сорта» и негативное отношение к процессам их социализации.

Попытки по инерции воспроизводить традиционный уклад даже в крупных городах, однако, довольно сильны и неизбежно влекут за собой столкновения интересов представителей «старой» и «новой» формаций. Женщины, особенно молодые, в этой ситуации оказываются меж двух огней – процессов модернизации и усложнения общества, с одной стороны, и сохраняющихся традиционных установок, переплетенных с активной исламизацией республики в постсоветский период – с другой. Несмотря на множество факторов, исключающих женщин из публичного пространства, ограничивающих их доступ к образованию или свободу выбора жизненной стратегии, в противостоянии условных «города» и «аула» побеждает все же первый.

Общество не может поменяться в одночасье. Хорошо уже то, что вопиющие нарушения прав женщин все‑таки уже воспринимаются именно как преступления, они перестали носить системный характер и быть «нормой». И в данном случае модернизация сама по себе вкупе с грамотным судебным и правозащитным подходами, а также конструктивным преподнесением религии (ведь исламское право защищает женщину от многих видов насилия) могут помочь обществу быстрее совершить переход в качественно другое состояние, которого требует новая логика выживаемости.