Алексей Малашенко
Воспринимать мусульман России как однородное явление было бы ошибкой. Фото Reuters
На первый взгляд очевидно: как такового российского ислама нет, и правильно говорить об исламе в России. И все же кое-что меняется, и пусть с большой условностью, но можно отметить появление предпосылок к формированию российского ислама. Какой будет результат, сказать невозможно, но и игнорировать эти предпосылки было бы неверно.
Российское мусульманство складывается из трех групп. Первая – компактно проживающие в Поволжье и на Урале татары и башкиры, вторая – мусульмане Северного Кавказа, третья – разбросанные по всей России мусульманские меньшинства, включая мигрантов, причем не только пришельцев из Центральной Азии и Азербайджана, но также выходцев с Северного Кавказа. Все эти группы различаются по этнокультурной и собственно религиозной идентичности, более того, между ними может существовать взаимное отторжение, даже неприязнь.
С другой стороны, контакты между мусульманами множатся, у них появляются общие интересы, развивается внутриисламская коммуникативность. Она неизбежно совершается на русском языке, во многих мечетях на русском произносятся проповеди, и, таким образом, русский язык способствует движению в направлении формирования особого российского ислама. Но не будем торопиться и рассуждать о синтезе «разных исламов», ведущему к гипотетическому российскому исламу.
Другой предпосылкой с большой осторожностью можно назвать салафизм (так называемый чистый ислам), который многие политики и духовенство считают главной угрозой, объявляя его искусственным и чужеродным для российских мусульман.
Мы сознательно уходим от полемики вокруг салафизма, заметив все же, что отношение к салафийе в духовной среде становится более сдержанным и рациональным. В салафитской среде этнические и культурные границы стираются, на первое место выходит собственно религиозная составляющая, которая проявляется в быту, в общении между людьми, в их сознании. Салафизм не только религиозный тренд, но также субкультура. Он распространен преимущественно в молодежной среде. Любопытно, насколько сегодняшние молодые салафиты останутся верны своим убеждениям по мере взросления? Однако если такая приверженность в той или иной мере сохранится, то это может оказаться еще одним поводом для «россиизации» ислама.
Салафизм отвергает какие бы то ни было национально-государственные границы. Он – общеисламский феномен. С этим никто не спорит. Но в конкретном российском случае салафизм преодолевает различия ислама внутри одного государства, способствуя формированию его общенациональной версии. По существу, он оправдывает, дает обоснование звучащему из уст мусульманской духовной элиты обращению «мы, российские мусульмане». Такой вот парадокс.
Отметим, что салафитская идеология в России не агрессивна – в противовес тому, что утверждают многие чиновники, в первую очередь из спецслужб.
Формированию общероссийской исламской идеологии способствует политизация ислама, неизбежная в любом уголке мусульманского мира. И Россия – не исключение. Речь идет об исламе не просто как религии, но как об идеологии. (Вторгаясь в общественное и политическое пространство, все без исключения религии оборачиваются идеологиями.) Исламу же свойственно выступать в качестве протестной идеологии. Отсюда логичны консолидация мусульман на религиозной основе в кризисной ситуации и попытки найти выход из нее на пути ислама.
Пока контуры российского ислама чуть проглядываются на далеком горизонте, ислам в России переживает все те же проблемы, характерные для него вот уже три десятка лет. Самая вечная из них – противоречия между различными мусульманскими структурами.
Организационно мусульманское сообщество остается полицентричным, с непрекращающейся конкуренцией между его институтами. Как и прежде, самые влиятельные его центры – Совет муфтиев России (СМР), Центральное духовное управление мусульман (ЦДУМ) и ДУМ Республики Татарстан. Первые два претендуют на звание общероссийских.
Что касается ДУМ РТ, то, претендуя на неформальный статус главного исламского центра, возглавлявшие его муфтии негласно позиционировали себя всетатарскими духовными лидерами, имплицитно отождествляя татарский ислам с российским. Следуя этой логике, сердцем ислама в России могла быть только Казань, хотя на это почетное звание претендует и мусульманская Москва.
Организационное единство татарского (можно сказать, «некавказского») ислама не состоится. Конкуренция между этими тремя организациями за количество общин, а также за близость к власти, которой они остаются лояльны, бесконечна.
Время от времени между светскими политиками и отдельными муфтиями возникают некоторые расхождения, например, о том, какую литературу следует считать экстремистской, хорошо ли относятся к уйгурам китайские коммунисты – но по ключевым вопросам между светской властью и мусульманскими духовными авторитетами существует почти согласие.
Периодически на поверхности мусульманской общественной жизни рождаются новые объединения вроде возникшей в 2010 году Российской ассоциации исламского согласия (РАИС), Московского муфтията (2010) или Духовного собрания мусульман России (2013). Как они появлялись на свет – сюжет для детектива. Но эти образования не выдерживали проверку временем, и многие из них быстро рассыпались.
Некоторые имамы и областные муфтии (в России зарегистрировано примерно 80 десятков муфтиятов, хотя многие из них существуют на бумаге) пытаются использовать разногласия между главными центрами влияния в своекорыстных интересах. Есть общины, которые приписывают себя по ведомству сразу двух (ЦДУМ и СМР) институтов, что дает им надежду на помощь, прежде всего материальную, финансовую, от обоих «гигантов».
Что касается Северного Кавказа, то тамошний региональный Координационный центр мусульман большим авторитетом не пользуется, а влияние «этнических муфтиятов» четко ограничено масштабом своих республик. Конкуренции здесь никакой нет и быть не может.
В России нет общепризнанного или признаваемого хотя бы явным большинством мусульман лидера. А ведь такая персона может консолидировать мусульман, не делая упор на специфику религиозной этнорегинальности, но выступая в контексте ислама российского. Полноценно претендовать на место «главного мусульманина» не может никто, хотя в средствах массовой информации Равиль Гайнутдин и Талгат Таджутдин нередко именуются общемусульманскими духовными вождями.
Зато в последние годы на место мусульманского лидера стал претендовать светский политик, глава Чечни Рамзан Кадыров. Конечно, в силу ряда обстоятельств стать «общероссийским Хомейни» ему не грозит. Но все же благодаря некоторым поступкам он стал заметной фигурой в российском мусульманском сообществе, самым популярным (для кого-то со знаком плюс, для кого-то – минус) мусульманином. К тому же он принадлежит к малочисленной категории региональных политиков, достигших федерального уровня. По частоте упоминания российских политиков в мировой прессе в 2016 году Кадыров уступал только президенту Владимиру Путину. У него складываются особые отношения с мусульманским зарубежьем. Кадыров частый гость монархов Персидского залива. В 2017 году он выступил с критикой российской внешней политики во время кризиса в Мьянме, когда Москва солидаризировалась с местной властью, подавлявшей выступления местных мусульманских экстремистов.
Кадыров проводит множество общероссийских и международных мероприятий по исламской тематике, субсидирует по России строительство новых и ремонт старых мечетей. В 2015 году он организовал в Грозном массовую демонстрацию с критикой оскорбивших пророка Мухаммеда французских журналистов из еженедельника Charlie Hebdo. Редакция журнала была расстреляна террористами. Однако пафос грозненской демонстрации был обращен не против экстремизма, но против Запада, допускающего выпады против ислама. В грозненском шествии участвовали гости из самых разных российских регионов, это была российская общеисламская демонстрация, к которой Кремль отнесся с пониманием.
В том же 2015 году случился и другой, куда более яркий эпизод, в ходе которого Кадыров продемонстрировал свою особую роль как в мусульманском сообществе, так и на федеральном политическом поле. В бесконечно далеком от Чечни городе Южно-Сахалинске местный суд признал экстремистской брошюру «Дуа (мольба) к Богу: ее значение и место в мире». В брошюре была ссылка на Коран. Такого рода «приговоры» имели место и раньше. Но данное конкретное решение вызвало колоссальный скандал, который инициировал Кадыров, назвавший местного судью и прокурора «шайтанами», провоцирующими межрелигиозную и межнациональную рознь. Ни один из мусульманских духовных авторитетов, также критиковавших запреты религиозной литературы, столь жестко не выступал. Не смели.
Основанные на невежестве и подхалимстве перед высоким начальством многие запреты религиозной литературы смотрятся глупостью. Тем более что объективные критерии определения экстремизма крайне зыбки, если вообще существуют. Под статью об экстремизме можно подвести едва ли не всякую священную книгу, не говоря уже о публикациях Ленина.
В данной ситуации Кадыров выступил как мусульманский – политический и религиозный – лидер. Он защищал «вообще ислам», выступая от имени российских мусульман.
Что касается государства, то в Кремле вряд ли всерьез задумываются о перспективе формирования российского ислама. У него хватает и других забот. Зато поддержка традиционного, правильнее сказать, традиционных исламов (во множественном числе) означает, что в представлении власти существует еще и иной, чуждый и даже опасный ислам. Этот «другой ислам» именуется радикальным, салафитским, экстремистским и т.д.
Кремль отказался от создания единой общемусульманской структуры (этакого аналога РПЦ), что было разумным шагом. Использовать ислам в качестве полноценного политического инструмента власть не в состоянии, что она уже поняла. Ей проще манипулировать конкурирующими мусульманскими организациями, она этому научилась и действует здесь умело. Ее задача – сохранить лояльность мусульманского сообщества и избежать появления в нем того, что принято именовать радикализмом. В Кремле инстинктивно опасаются появления российского ислама, который при определенных условиях может играть достаточно независимую роль. С татарами и кавказцами по отдельности договариваться намного проще.
Окончательных и поучающих выводов не будет. Наш текст – повод для размышлений как для светской власти, близких к ней духовных авторитетов, так и исламо-инакомыслящих.
Любая национальная (национально-государственная) версия ислама всегда будет сложносоставной. «Национально-государственный» ислам – хоть египетский, хоть сирийский, хоть пакистанский, хоть саудовский и т.п. – будет внутренне неоднороден.
Однако тренд к созданию национальной версии религий будет существовать всегда. Этот тренд приемлем для сильного государства, имеющего возможность идейно и институционально контролировать религию, используя ее в качестве инструмента.
Но вот для российской власти потенциальный «общероссийский ислам» может создать политические проблемы. К счастью, такой феномен в ближайшем будущем вряд ли возникнет, хотя движение к нему слегка и обозначилось.
комментарии(0)