Украинская церковь в тени империи

С присоединением Украины Российской православной церкви достались древние святыни Руси. Тарас Шевченко. Почаевская лавра с запада. 1846

В дореволюционном прошлом, когда государство полностью подчинило себе церковь, об украинской автокефалии речь не шла. Украинский вопрос не стоял на повестке дня, наоборот, империя была занята тем, что русифицировала национальные окраины.

Но можно задаться вопросом: что дало церковной Украине присоединение к России? Рассмотрим эпоху с середины XVII века, когда часть Украины отошла к Московскому государству, до 1917 года. При этом позволим себе модернизировать историческую терминологию, именуя Малороссию Украиной, а Великороссию – Россией. Изучим этот вопрос на материале былых украинских епархий: Волынской, Киевской, Подольской, Полтавской, Черниговской.

Стригут под российскую гребенку

Присоединяясь к России, Украина привнесла в церковную жизнь империи определенную специфику. Ортодоксов тревожило западное влияние. О получивших в украинских землях духовное образование думали: «Обучающиеся богословию… по развратным правилам римского духовенства заражаются многими ненасытного властолюбия началами» (СИРИО. Т. 7. С. 378).

Против западного влияния принимались меры в основном репрессивного свойства. Донос 1727 года, что в церковь Украины «вкрались латинские обычаи», прошел через карательный Преображенский приказ с его мастерами заплечных дел (РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 229).

В украинском клире отмечали черты, которые не пришлись по душе обитателям петербургских дворцов. Князь Николай Долгоруков, управляя западными областями империи, говорил: «Нельзя поручиться, что чувство религиозного фанатизма не таилось в душе многих из почетного духовенства» (ЧОИДР. 1864. Кн. 1. Отд. V. С. 172).

Как и в России, церковь в Украине издревле обладала мощным экономическим потенциалом. В первую очередь располагали ресурсами монастыри. Но в Украине «главнейшими соперниками монастырей» были не крестьяне, как в России, а мещанство и казачество (ТКДА. 1876. Т. IV. С. 527). В 1732 году казаки напали на иеромонаха Киево-Братского монастыря Арсения (Стакуловича) и завладели монастырской землей (ЧОИДР. 1906. Кн. 4. Отд. I. С. 198). Властям пришлось усмирять мятежников.

Екатерининскую секуляризацию церковных имений в Украине провели на 22 года позже, чем в России. В 1786 году вышел указ об установлении «единообразия в малороссийских епархиях (Киевской, Черниговской, Новгород-Северской) с прочими российскими епархиями относительно содержания архиерейских домов и монастырей, с освобождением духовных властей от… забот хозяйственных, а всего более, хождения в судах по тяжбам и ссорам…» (РГИА. Ф. 797. Оп. 1. Д. 839. Л. I). Это означало изъятие у церкви недвижимости.

Устранялись различия и на богослужебном уровне. Так, в Почаевской лавре и в 1860-е годы не молились Александру Невскому, тогда как в России действовало немало храмов, посвященных великому князю. Но лавру все же «приобщили» к почитанию Невского.

К концу синодального периода украинские и российские епархии уже мало отличались друг от друга. Почти вся украинская специфика растворилась в течение десятилетий.

Сползание в «руину»

Церковная Украина имела свои добрые традиции. Возьмем проповедничество. Отличным витией был ректор Киево-Могилянской академии Феофан (Прокопович). Слово, произнесенное им по случаю Полтавской победы 1709 года, восхитило Петра I, и возведенный в 1718 году в архиерейский сан Прокопович стал сподвижником монарха.

Киев еще долго после присоединения к империи славился церковными ораторами. В 1787 году, находясь в этом городе, Екатерина II познакомилась с клириком Софийского собора протоиереем Иоанном Левандой. К этому талантливому проповеднику «народ стекался толпами» (ЧОЛДП. 1911. Сентябрь. С. 583). Прибыв на богослужение в собор, императрица «слушала его с большим удовольствием» (Там же. С. 584). Осознав отменные качества протоиерея, она подарила ему крест с бриллиантами на алой ленте. Вскоре Леванда удостоился новой награды. Своему секретарю Александру Безбородко императрица поручила поддерживать постоянный контакт с проповедником.

В России же с проповедями было худо. Вот что поведал в 1788 году одному из архиереев епископ Дамаскин (Семенов-Руднев): «Я принялся было к приезду сюда (в Нижегородскую епархию, которой управлял. –  «НГР») всякое воскресенье сказывать проповеди, и года с три поговорил… и пользы никакой не усмотрел: наш народ… как камень – ничем не тронешь, а ежели чем подосадишь, то и клевещут, вымышляя небылицы. Для этого я хотел ныне пореже говорить проповеди» (ОР РГБ. Ф. 231/I. Ед. хр. 13. Л. 1).

Но история многое изменила и в Украине. Заняв Подольскую кафедру в 1863 году, епископ Леонтий (Лебединский) обнаружил недостатки подведомственного ему клира: «Сутяжничество, заносчивость, роскошь в жизни и какие-то панские отношения к прихожанам» (Богословский вестник. 1914. Февраль. С. 287). «Изощряется в обмане», – обличал позже тот же клир другой подольский иерарх (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 802. Л. 68 об.).

Архиепископ Черниговский Филарет (Гумилевский) сообщил в 1865 году в Синод примерно то же: «Духовенство черниговское… приучено к кляузничеству и покупке правды деньгами» (Там же. Д. 503. Л. 3 об.). Один из преемников Гумилевского Вениамин (Быковский) подтвердил: в Черниговской епархии «чрезвычайно развито кляузничество и пасквилянство» (Там же. Д. 465. Л. 1).

Тему недостатков развил митрополит Киевский Платон (Городецкий), рапортовав в 1882 году синодальному обер-прокурору: «В моей епархии много кляуз и неустройства по разным частям епархиального управления» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 259. Л. 10). Викарий Городецкого епископ Чигиринский Виталий (Иосифов) внес конкретику в высказывание митрополита: клир «характеризуется печальными явлениями… поборы и пьянство, свары и раздоры, сутяжничество, гонор и ложь, разгульная жизнь… Не исключая и случаев распутства…» (Там же. Л. 31).

Другое откровение – епископа Острожского Серафима (Мещерякова), викария Волынской епархии, исполнено эмоций: «Грустное впечатление… у меня о волынском духовенстве… проповедей не говорят, а от скуки грызутся с псаломщиками, прибегая к невероятной лжи и клевете…» (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 744. Л. 25 об.) Поистине горькая правда. Тем более горькая, что таких крупных деятелей, как Иов Почаевский, Исаия (Копинский) и Петр (Могила), представляющих XVII век, церковная Украина уже не имела.

Клирик Полтавской епархии священник Александр Ларин заявил в 1899 году: «У моего сослуживца хитрости было много, зато усердия и добросовестности в службе он не проявлял» (РГИА. Ф. 858. Оп. 1. Д. 37. Л. 213 об.). Довольно типичная ситуация в среде духовенства того времени и места.

К XIX веку украинское православие погрязло в провинциализме, рутине и бытовых неурядицах. Тарас Шевченко. Церковь Покрова в Переяславе. 1845

Епископ Серафим (Мещеряков) описывал и ситуацию в монастырях. С его слов, Духовный собор Киево-Печерской лавры «представляет собой шайку франкмасонов…» (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 744. Л. 75 об.). И в самом деле, лавра теряла авторитет. Один из ее братии констатировал: теперь «богомольцы» «приезжают больше не для поклонения, а для любопытства» (РГИА. Ф. 695. Оп. 1. Д. 52. Л. 5 об.).

Деградацию паломничества можно объяснить тем, что и монашеская жизнь рушилась до основания. В 1914 году сам наместник Киевской лавры писал местному митрополиту о разврате среди братии: о хождении в город «для свиданий», о содержанках, заводимых некоторыми монахами (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 689. Л. 25). В Киеве уже к 1757 году действовало до 30 монастырских шинков (ОР РНБ. Ф. 573. Оп. 2. Ч. 2. Ед. хр. 141. Л. 92).

Народ напоминал власти о выходках чернецов. Евдокия Гуменицкая, вдова священника Киевской епархии, жаловалась в 1859 году на Виноградский монастырь, отнявший у нее имение, полученное по смерти ее отца. Она заявила, что монастырь «и так много облагодетельствован пожертвованиями» ее предка (РГИА. Ф. 796. Оп. 145. Д. 235. Л. 1–1 об.).

Епископ Виталий (Иосифов) рассказал любопытную историю: «Киевский губернатор… сообщил мне (в 1884 году. – «НГР»), что злоумышленниками будто бы решено произвести народное волнение… взрывом… (самых) замечательных монастырей. Со своей стороны, я уже сделал надлежащее внушение настоятелям киевских монастырей, чтобы они… безотлагательно приняли соответствующие меры предосторожности…» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 259. Л. 55).

Приближалась к кризису и система духовных школ. Тот же Иосифов признал в 1884 году: «Наша академия (Киевская духовная академия. – «НГР») в распущенном состоянии» (Там же. Л. 49). Еще один киевский викарий, епископ Уманский Михаил (Лузин), скорбел, что по учебным заведениям, включая духовные, распространяются «гнусные прокламации» (Там же. Л. 4). Оставалось вспоминать о былой славе Киево-Могилянской академии, выпустившей множество образованных лиц, включая таких, как Димитрий Ростовский.

Ортодоксальность украинцев стала со временем вызывать сомнения. На Киевском соборе 1884 года, в котором участвовали архиереи украинских епархий, говорилось: «Наш православный народ с одинаковым благоговейным чувством относится как к церкви и своему священнику, так и к костелу и ксендзу» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 96. Л. 27).

Недовольство народа росло. Порой доходило до крайностей. Митрополит Платон (Городецкий) сообщил синодальному обер-прокурору об «отобрании крестьянами церковных ключей» в Китаеве, историческом месте Киева (Там же. Д. 259. Л. 67). Красноречив и рапорт епископа Подольского Димитрия (Самбикина) о подчиненном ему священнике Николае Левицком, на которого жаловались крестьяне в 1896 году. Послали следователя. Но «он встретил препятствие… вследствие возмущенной толпы крестьян, домогавшейся поголовного допроса всех прихожан…» (РГИА. Ф. 796. Оп. 177. Д. 3118. Л. 12 об.).

Симптоматично донесение другого подольского иерарха – Христофора (Смирнова). Как только в 1902 году стало известно об обвинении священника Подольской епархии Александра Панашевича в соучастии в убийстве еврейской семьи, «это сделало Панашевича презрительным в приходе» (РГИА. Ф. 796. Оп. 183. Д. 4055. Л. 4).

Между тем, подобно российской, украинская интеллигенция склонялась к нигилизму. Показателен конфликт священников и преподавателей народных училищ в Полтавской губернии. Один из учителей воспитывал в учениках «гражданина с собственными взглядами» (РГИА. Ф. 858. Оп. 1. Д. 28. Л. 6 об.).

Национальный вопрос

По воле патриарха Никона (Минова) в середине XVII века для участия в правке церковных книг и обрядов в Москву пригласили иеромонаха Епифания (Славинецкого), других киевских чернецов, известных своей ученостью и вне Киева. Объединение церквей тогда уже началось.

В дальнейшем проникновение духовенства из западных губерний только расширялось. В 1700 году Петр I назначил украинских духовных лиц на ключевые посты в объединенной церкви (возвышение украинцев в дальнейшем продолжалось вплоть до эпохи Екатерины II). Им отдавалось предпочтение как более грамотным и склонным поддерживать реформы Петра. Долгий срок они занимали большинство архиерейских кафедр. Российские «прелаты» оттеснялись на задний план, что вызывало враждебные чувства к приезжим, сказавшись уже при Никоне.

Но не всем украинцам улыбалась жизнь в России. Кого-то ждала даже насильственная смерть, как архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского), убитого взбунтовавшимся народом. Правда, источники не указывают здесь на фактор национальный. Была и другая предпосылка вражды. Упомянутый Николай Долгоруков утверждал: «Духовенство (западных областей. – «НГР») гордилось доселе исступленной нетерпимостью» (ЧОИДР. 1864. Кн. 1. Отд. V. С. 172).

Взаимная нетерпимость перешла в XIX век. В 1836 году епископ Черниговский Павел (Подлипский), уроженец Подмосковья, поделился впечатлением с другим архиереем: «Уже то хорошо, что секретарь консистории… русский… с такими сотрудниками можно работать…» (ОР РНБ. Ф. 775. Ед. хр. Тит. 557. Л. 1–1 об.).

Примечателен пример и Александро-Невской лавры. Историк Константин Здравомыслов отмечал разделение братии на две национальные группы: русских и украинцев, чей диалог был неблагополучен (Здравомыслов К.Я. Двухсотлетие Александро-Невской… лавры… СПб., 1913. С. 4).

Лаврским украинцам было и без того нелегко. Их шокировал даже петербургский климат. Кому-то удавалось вернуться на родину легальным путем, как иеромонаху Леонтию, переведенному в 1743 году в Киев (ОДДС. Т. XXIII. Стб. 86). Но это все же исключение из правила.

Происходили стычки, включавшие национальную подоплеку. Особо поучительный инцидент – пьяная драка иеромонахов Иулиана и Левкия, происшедшая в 1817 году в той же Невской лавре. История забавна и грустна одновременно. Уйдя из лавры «неизвестно куда» и вернувшись назад нетрезвым в двенадцатом часу ночи, Левкий попросил у Иулиана сто рублей, но получил грубый отказ: «Тебе, что ли, дам я, дураку и свинье?» Левкий вспылил: «Хохол безмозглый!», отвесив Иулиану пощечину…» (РГИА. Ф. 815. Оп. 7. 1817 г. Д. 46. Л. 5).

Проблема касалась и архиереев. Некоторые иерархи-россияне воспринимали как бедствие службу в украинских губерниях. Епископ Подольский Иустин (Охотин) «прислал обер-прокурору кипу бумаг о духовенстве епархии» и попросил «избавить его от управления ею» (Дневник митрополита Исидора /Никольского/ Запись от 2 апреля 1886 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 453. Л. 575). И, к радости его, был переведен в российскую епархию – в Курск.

Епископ Серафим (Голубятников), тоже россиянин, управляя Подольской епархией, поступил иначе – послал донос на своего викария, бывшего униата Амвросия (Гудко), который так объяснял причину: «Будто бы в подведомом мне… монастыре кончил самоубийством по моей вине иеродьякон…» (Там же. Д. 690. Л. 7).

Впрочем, некоторые духовные лица из России чувствовали себя комфортно и в Украине, так же как иные представители украинского духовенства в России.

К приобретениям же воссоединенных церквей Украины и России относятся: открытие епархиальных женских училищ, церковно-приходских попечительств, и не только. Хотя это не отменяет негативных явлений, которые к концу синодального периода приближали украинскую церковь (как часть объединенной церкви) к катастрофе 1917 года.