Почему защите чувств верующих не место в Уголовном кодексе

Фото сайта bashkortostan.er.ru

Нынешний состав ч. 1 и 2 ст. 148 УК, известных как «статья о защите религиозных чувств верующих», появился в 2013 году после непривычно долгой для нашего законотворчества дискуссии. Началась она после «дела Pussy Riot», когда стало ясно, что юридическая квалификация их дела никуда не годится. Статью будто конструировали задним числом под этот эпизод. Очевидные с самого начала дефекты законопроекта вызвали необычно сильное сопротивление, затянули его принятие и позволили убрать хотя бы некоторые его пороки. Но сделать нормальную статью Уголовного кодекса не получилось все равно – вышел гибрид хулиганства по мотиву религиозной вражды (элемент из ст. 213) и унижения достоинства верующих (элемент из ст. 282) – и правоприменение оказалось далее не лучше. Критикуют его уже не только секуляристы, но и некоторые религиозные деятели.

Защитники статьи обычно говорят, что подобные и даже более суровые нормы есть в кодексах ряда европейских стран. Это верно, но верно и то, что в Европе эти нормы в последние десятилетия отмирают на глазах. Так что, если уж ссылаться на Европу, непонятно, почему мы должны идти против течения. Лучше посмотреть на более содержательные аргументы сторонников криминализации «оскорбления религиозных чувств».

Важный аргумент, используемый, кстати, не только в России: лучше криминализовать действия тех, кто провоцирует погромы со стороны оскорбленных верующих, чем потом иметь дело с погромами. Обычно на это отвечали, что не стоит выставлять верующих легко манипулируемыми идиотами, но это слабый ответ – увы, легко манипулируемых идиотов хватает в любой группе населения. Поэтому общество может пойти на криминализацию каких-то действий, не столь ужасных самих по себе, из соображений поддержания общественного порядка. Но общество также должно очень серьезно соотнести риски, связанные с угрозой последнему, и ущерб основным свободам человека, а речь идет именно о них. Возможно, общества, находящиеся в ситуации реальной угрозы, например, межрелигиозных столкновений, могут сделать (и часто делают) выбор в пользу безопасности. Но современная Россия очень далека от такого рода угроз. У нас есть религиозно мотивированные террористы, но не было ни разу беспорядков, устроенных именно возмущенными верующими или атеистами; у нас есть (и раньше было гораздо больше) насильственные преступления на почве этнической вражды, но таких же преступлений на почве вражды религиозной были всегда единичные случаи. И потому в нашем случае нет существенных оснований дополнительно ограничивать основные свободы ради безопасности. Тем более что ограничений такого рода у нас и так более чем достаточно.

Иногда приходится слышать, что религиозные чувства гораздо важнее, чем иные чувства. Или даже так – для верующих людей сакральные предметы дороже жизни. Конечно, для кого-то это так и есть. Но закон не может подстроиться под все эмоциональные особенности тех или иных групп граждан, а речь идет все-таки не о большом проценте людей, верящих в Бога, а о малой их части, кому именно такие эмоциональные особенности присущи. Конечно, либеральное общество идет навстречу тем или иным меньшинствам, но ведь не на уровне Уголовного кодекса, то есть не ценой жесткого ограничения прав других.

На этапе принятия того законопроекта звучал также аргумент, что новая норма защитит религиозные меньшинства от диффамации и просто от грубых выпадов. Судя по наблюдениям центра «Сова», повышения толерантности в отношении религиозных меньшинств мы с тех пор не увидели. А уж если посмотреть на практику правоприменения по ч. 1 и 2 ст. 148 УК, то случаи, которые можно было бы расценивать именно как защиту меньшинств, найти не так просто. Можно, конечно, считать меньшинством людей религиозных как таковых, но этот аргумент увел бы нас в настолько запутанную дискуссию, что к ней уж точно не стоит применять столь грубый инструмент, как Уголовный кодекс.

Наконец, сторонники обсуждаемой нормы могут признавать, что некоторые приговоры по ней совсем неуместны или просто нелепы, но настаивают, что надо же как-то защищаться от тех, кто не просто репостит картинки, а совершает какие-то более существенные и криминальные, по сути, действия, именно направленные против религии или верующих. Такие преступления на самом деле редки, но случаются. Представим, что некая антиправославная группа вторглась в храм не с целью сплясать, что является разве что мелким хулиганством, а с намерением порушить иконостас и исписать его оскорбительными надписями. Эти действия вполне соответствуют составу ст. 148, и они явно криминальны, по крайней мере в глазах подавляющего большинства граждан. Но для наказания в этом случае вовсе не нужна отдельная статья УК, такие действия вполне описываются старыми составами о вандализме, хулиганстве или нанесении ущерба имуществу. Важно также, что это преступление при наличии необходимых доказательств может быть квалифицировано как совершенное по мотиву религиозной вражды, и это отягчающее обстоятельство применимо к любым преступлениям (см. п. «е» ч. 1 ст. 63 УК).

Итак, статья о «чувствах верующих» была придумана, чтобы заткнуть замеченную дыру в уголовном законе. Но дыры этой, по сути, нет: для инцидентов типа акции Pussy Riot все равно нужны другие, не уголовные, меры реагирования, а для действительно криминальных действий инструменты в УК есть и так.

И тут нельзя не сказать, что у нового состава УК была и идеологическая составляющая. О ней много написано, и она, очевидно, все еще важна. Но каковы бы ни были планы властей по использованию идеологических аргументов, что бы ни думать о содержании самих этих аргументов, стоит сказать, что конкретный инструмент в виде обновленной ст. 148 УК работает из рук вон плохо, порождая анекдотические – хотя не для самих обвиняемых – дела. Да и вообще защищать идеологические позиции с применением УК – это крайняя мера, признак слабости, прибегать к ней не стоит.